Раньше по долгу службы мне часто приходилось бывать в Москве. И, конечно, обязательно - на Волоколамское шоссе к Борису Ивановичу. Обычно мы ходили туда с Леной Кириченко (такую возможность она никогда не упускала). Если дверь открывала Варсеника Месроповна, она от порога кричала: "Дед, к тебе девочки!" Но "к тебе" это только слова. И она сама, и мы, и вся их большая и очень славная семья, вскоре оказывалась за одним огромным столом. И тут, пожалуй, я не погрешу против истины - сердцем и душой семьи все-таки была и остается Варсеника Месроповна - жена Б. И. Вронского, женщина удивительная и прекрасная.
И вот, откликнувшись на нашу просьбу, Варсеника Месроповна прислала и свои воспоминания о Борисе Ивановиче. Я с большим удовольствием читаю их, восхищаюсь, представляя ее себе, всегда немного царственную, в кругу своих детей, внуков, правнуков и многочисленных гостей. И мне очень жаль,что нет возможности напечатать весь ее такой живой рассказ, но только отдельные фрагменты, сопроводив их небольшими комментариями. Итак, слово - Варсенике Месроповне.
Алена Бояркина
Полукочевница по происхождению, уроженка Араратской долины, где семьи крестьян по полгода проводят на горных пастбищах, я, как нельзя более, была приспособлена к бродячей жизни геологов. Мой дом был там, где был Борис Иванович, и это был не только наш дом, но и дом, где постоянно находили приют все, кто так или иначе прошел через нашу жизнь. "Странноприемным домом" называл его Борис Иванович, "где живут проездом и вечно". И он был домом не только для наших друзей, но и друзей наших детей, внуков, многие из которых в те, недоброй памяти годины, оставались сиротами, иногда даже при живых родителях.
Так все и есть. А вот и документ - какой-то давний отрывок из семейной газеты Вронских "НАША ОБЪЕКТИВНАЯ СЕМЕЙНАЯ ГАЗЕТА": "На днях, в течение нескольких недель у нас жил один из сторонников гипотезы взрыва межпланетного корабля над районом Подкаменной Тунгуски, приехавший из Томска руководитель бетатронной лаборатории Г. Ф. Плеханов. Было очень приятно слушать беседы деда и других "метеоритчиков"на столь животрепещущие темы". (А. Б.)
Мы встретились с Борисом Ивановичем в слободе Михайловке Дмитриевского уезда, тогда еще Курской губернии, летом 1923 г. Я волею судьбы оказалась там с весны 1920 г., а он в это время заканчивал свою деятельность на арене гражданской войны в Киеве. Заканчивал он ее длительными изнуряющими приступами тифа, сменяющими друг друга, в обстановке полной оторванности от родных, и потеряв связь со своими воинскими частями. Только случай и молодость вызволили его из когтей смерти. Он рассказывал, что лежащий с ним рядом парень просил у него больничную пайку хлеба, т.к. ему все равно не выжить. Вот в таком состоянии врачи посчитали его выздоравливающим и выписали из больницы. Далее он помнит себя сидящим, прислонившись к какому-то забору. Проходившая мимо очень маленькая худенькая девушка в белой косыночке, подошла к нему...
Она привела его в заведение для "Выздоравливающих воинов", которое на добровольных началах организовала бывшая каторжанка-анархистка Ольга Ильинична Таратута. И она, и Фаина Яковлевна Юдович с тех пор стали родными людьми в нашей семье, а также дети Фаины - доктора наук математик Э. Э. Шноль, биолог С. Э. Шноль и академик Я. Э. Юдович...
Пробыв с месяц в этом богоспасаемом заведении и приобретя друзей на всю жизнь, Борис Иванович отправился в слободу Михайловку. За время отсутствия умерла от тифа его мать, сестра вышла замуж и жила в Кустанае, а единственная сохранившаяся в живых тетя Мария Николаевна обрела приют у местного аптекаря Ф. И. Ямгицкого, помогая семье по уходу за двумя его сыновьями дошкольного возраста. Там же у аптекаря приземлился и Борис Иванович, став помощником за стол и квартиру...
Первый раз я его увидела на улице. Мы шли с соседской девушкой, моей сверстницей. Борис Иванович шел навстречу. Моя спутница торопливо, взахлеб объясняла: "Вот приехал Вронский. Он студент ( одно это тогда звучало! ). Он очень умный и интересный человек". Она все более и более просветлялась лицом по мере его приближения, расплываясь в приветственной улыбке, готовясь познакомить меня с ним. Однако он, поняв, что встреча неминуема, вдруг неожиданно круто свернул в некую щель между домами, с явным намерением избегнуть этой встречи. Моя спутница как-то осеклась и, как бы оправдывая его, изрекла растерянно: "А вообще-то он женоненавистник". “Ну и дурак значит”, - решила я про себя.
Он приехал в середине лета, а в декабре у нас уже существовала договоренность строить нашу жизнь вместе. Нет, это не была любовь с первого взгляда. Даже наоборот, на первых порах мы друг другу не понравились. И даже весьма. Что же в нем меня в конце концов привлекло? Во всяком случае не уверенность, что он обеспечит мне безбедную жизнь. Нет, этого не было. С фронта он вернулся в родные пенаты в единственном одеянии, состоящим из гимнастерки и галифе защитного цвета, с большими не очень аккуратными заплатами на коленках, и не только на них. С бельем дело обстояло и того хуже. Красив, что ли, он был? Да нет - какое там! Особенно после перенесенных им болезней. Одна из моих сотрудниц по школе, когда узнала о моем выборе, ахнула: "Боже мой, как вы могли, ведь он страшен, как черт!" Впоследствии, когда я эти слова рассказала Борису Ивановичу ( он уже не казался таким некрасивым ), он весело рассмеялся, и родилась "Песня черта" (Писалось в один из частых дней наших разлук, связанных с полевыми работами).
"Далеко моя чертовка...
И она, поди, томится,
Без меня ей трудно жить,
Как ни странно, но и черта
Тоже можно полюбить."
А начиналось все так...
Варсеника Месроповна работала директором школы и преподавала математику. В то же время ее документы уже лежали в Симферопольском Таврическом университете. Она искала себе замену. И ей посоветовали обратиться к Вронскому, который вполне мог заменить ее и нуждался в заработке. (А. Б.)
И я пошла на встречу с Вронским. Он уже знал о предмете предстоящего разговора, встретил меня весьма нелюбезно и не пригласил даже в дом, тут же на крыльце ответив хмуро, что не имеет никакого пристрастия к педагогической работе и предложение мое принять не может. Но ведь решался вопрос о моей дальнейшей судьбе - если он не согласится, то мне покинуть школу нельзя. Думая, что отказ его связан с не очень большими заработками учителя, в отчаянии я изрекла, не стараясь скрыть от него своей антипатии:
- Знаете, я все же была о Вас лучшего мнения!
- А мне безразлично какого Вы обо мне мнения, - последовал ответ.
Разговор был окончен. Этот человек для меня больше не существовал. Но, если вы верите, что стечение обстоятельств и случаев называется судьбой, то именно этот разговор оказался судьбоносным.
А далее пошло в достаточно скоростном темпе. Съездив в отпуск, я вернулась в школу в сентябре, а в декабре мы были уже вполне согласованной парой. Вскоре Борис Иванович отбывал в Москву для оформления своего поступления в Горную Академию. Ему предстояло пройти 25 км пешком до железной дороги. Я пошла его проводить. Не успели мы пройти 2 -3 км, как внезапно завьюжило, запуржило и стало ясно: обратный путь мне одной возвращаться опасно. Вдруг из снежной бури и мглы нам навстречу показалась легкая санная упряжь одного из родителей моих школьников, и он довез меня до Михайловки. Он стал свидетелем того, как мы крепко обнялись и не менее крепко поцеловались.
Мы не афишировали наши отношения, хотя и от прямых вопросов не отнекивались. Но о Борисе Ивановиче разнюхали мои ученики. Ведь это были не дети, а уже почти юноши и девушки, многие из которых за пару лет гражданской войны стали переростками и, конечно, все уже понимали. Прямых вопросов они мне не задавали, но о своей осведомленности ставили меня в известность. На переменах, прогуливаясь по коридору мимо моей комнаты, они громко повторяли заданный урок по литературе: "Борис, Борис! Все пред тобой трепещет!" Ну что было с ними делать? Они имели полное право на перемене повторять заданный урок.
Весной в первые свои каникулы Борис Иванович приехал в Михайловку уже на подготовленную мной общую квартиру в 2 комнаты с кухней, куда уже была перевезена и его тетя.
А вот всю оставшуюся совместную жизнь длиной в 57 лет, Варсеника Месроповна пока уложила в несколько строчек. (А. Б.)
Жизнь прожить - не поле перейти. И она не была идиллией. Мы достаточно разные люди с Борисом Ивановичем. Но я всегда благодарна судьбе за встречу с ним и за те крутые перемены, кои свершились с его приходом в мою жизнь. Он был и остается эталоном мужества, честности, гражданственности, и его умный и веселый облик живет и поныне в сердцах всех тех, кто соприкасался с ним в своей жизни.