В эти годы и в стране да и в судьбах людей героическое и трагическое сплеталось в один клубок. Каждый раз при возвращении из очередной экспедиции или командировки Леонид Алексеевич узнавал массу невеселых новостей. В стране «дела» и «процессы» следовали один за другим. После «Шахтинского дела» и процесса «Промпартии» в прессе все чаще звучит тема «вредительства в науке», а вскоре начинается и дело «Академии Наук». Особенно ощутимо коснулись репрессии историков и философов. Летом 1929 года начинается «чистка госаппарата». В октябре этого же года от обязанностей непременного секретаря был отстранен Сергей Федорович Ольденбург. Подал в отставку Александр Евгеньевич Ферсман. Были арестованы товарищи Леонида Алексеевича Кулика по музею Михаил Викентьевич Баярунас и Владимир Ильич Крыжановский. В это же время проходили дела священнослужителей, ленинградских немцев, гвардейских офицеров, «консервных» вредителей, музейных и экскурсионных работников. В ходу были и «золотые дела».

Когда поздней осенью 1930 года Леонид Алексеевич вернулся из экспедиции, то узнал, что «чистка» дошла и до «Мироведения». Еще 27 марта был арестован Даниил Осипович Святский, а позднее и другие члены общества: Сергей Владимирович Муратов, Владимир Алексеевич Казицын, Всеволод Васильевич Шаронов, Нина Михайловна Штауде и Гавриил Адрианович Тихов. Само же «Ми-роведение» решением административного отдела Ленгубисполкома закрыто. Как выяснилось позднее, поводом для арестов послужил дневник Владимира Алексеевича Казицына, в котором он «подробно описывал события в обществе и отношение к ним, в том числе и содержание бесед за чаепитиями». Дневник этот неизвестным образом попал в руки ОГПУ Не избежали ареста и некоторые молодые «мироведы». И хотя большинство членов общества вскоре было освобождено, многим из них запретили проживание в Ленинграде и Москве, и судьба разбросала их по городам Урала, Сибири и Средней Азии. Журнал же «Мироведение» перевели в Москву, где он издавался до 1938 года, а потом был слит с журналом «Наука и жизнь».

Слухи об этих событиях доходили и до Тунгусской экспедиции, что и отразилось в переписке. Только изредка письма можно было послать или получить с оказией. Да и в архиве их сохранилось мало. Вот небольшое письмо Кулика в Омск Петру Людовиговичу Драверту:

« 5/11-1930 г.
Метеоритная заимка .
Туруханский край .

Дорогой Петр Людовигович! Я всегда и глубоко был уверен в том, что ваша чуткость как к красоте, так равно и к фальши, лжи и клевете не обманет Вас и Вы поймете сразу, что «труд» двух негодяев, Темникова и Гридюхи (коммунист!), распространяемый ими по лицу всего Союза, являет собой злостно-клеветнический выпад против и меня, и экспедиции, и вообще научного исследования. Не вдаваясь в критику этих произведений, считаю своим долгом сердечно поблагодарить Вас за Ваш не только лояльный, но и весьма доброжелательный шаг. Ввиду гого, что фактически представителем Метеоритного отдела являюсь я, а вместо меня, за моим, годовым уже, отсутствием из Ленинграда, в отделе остались лица, малоспособные быстро ответить Вам, - так вот, ввиду всего этого я осмеливаюсь послать отсюда, с Великого Болота, в ответ на запрос Ваш от 25/XI-1929 г. №77 копию ответа (на донос) Канскому окрисполкому Минералогического музея АН СССР за подписью ак. Ферсмана.
Вместе с тем, сообщаю Вам о том, что мною предприняты шаги к тому, чтобы в Ваше распоряжение были высланы документы (акты и прочее), являющиеся ответом на научную статью Темникова, переплетенную ложью, личными выпадами и хулиганскими выходками по вопросам методики работы, а также ответом на гнусно-клеветнический тенденциозный донос коммуниста Гридюхи. Я искренне убежден в том, что Вы ни на минуту не сомневались в лживости этих доносов и в моей неспособности совершить те поступки, которые мне приписываются этими проходимцами.
Искренне уважающий Вас Л.А. Кулик».

А вот выдержки из писем жене: «Я маленько сдал: сижу у окна, глазею на лес и куксюсь, потому что треплет лихорадка, хорошо - не сильная. Работы идут туго. Нет средств и народа, а тех, что налицо, - не хватает для затычки всех дыр»... «Выбили из колеи твои «копии» - наглая ложь от начала до конца у одного и хулиганское вторжение Чумазого в научную область - у другого... Что же касается Темникова, то это - проходимец и негодяй. Я его уволил еще в июне месяце... Контроль за отделом желательно усилить. На каком основании вскрываются письма, адресованные на мое имя?..»

Леониду Алексеевичу вредил его крутой характер. Всех, кто не верил в его дело, мешал работе, -тех не держал! Поэтому были обиженные, завистники. Всех хватало! Не избежал и Кулик доносов. И по сей день хранят архивы эти документы эпохи.

Одни старательно составленные, со знанием дела, другие просто малограмотные каракули. Вот тогда-то и была написана известная нам теперь «Справка» Г.Е. Юдакова, которая неоднократно упоминалась в повествовании. И если не она, мы многого не узнали бы из жизни Леонида Алексеевича.

Осенью 1931 года Кулика приглашают в Ленинградский Коммунистический политико-просветительный институт имени Н.К. Крупской. Здесь на антирелигиозном отделении он читает курс «Мироведения». Лекции читались до весны 1932 года. Дальнейшая преподавательская деятельность Кулика не состоялась, как мне кажется, не только из-за загруженности, сколько из-за его беспартийности.

Заполняя очередной «Личный листок по учету кадров», Л.А. Кулик, отвечая на вопрос: «Проходил ли чистку аппарата (где, когда и результат чистки)?», напишет: «Был в экспедициях на Подкаменной Тунгуске».

Пройдет несколько лет, и Владимир Иванович Вернадский напишет о своем  ученике: «Л.А. Кулик возбуждением внимания ко все еще загадочному явлению Тунгусского метеорита сделал, по моему убеждению, большое дело. Необходимо его закончить - уже то, что оно не прошло незамеченным и не затерялось, прежде всего его заслуга.

Сейчас это явление держит внимание ученой среды всего мира. Нельзя не оценивать достаточно проявленную при этом энергию, часто в очень тяжелых материальных и нравственных обстоятельствах. Академия должна поддержать инициативу Л.А. Кулика и выяснить правильно оцененное им как важное, большое природное явление».