Одним из постоянных участников Комплексной самодеятельной экспедиции, вот уже много лет на собственном энтузиазме исследующем Тунгусское диво, является космонавт Георгий Гречко. Не исключено, что он и в этом году выйдет на «Тропу Кулика». Предлагаем эвенкийцам поближе познакомиться с этим замечательным человеком.
Однажды по телевизору показывали передачу с участием Георгия Гречко. Был ночной эфир. Гречко рассказывал об обстоятельствах своей жизни - как случилось, что он стал космонавтом. А когда передача подходила к концу, заметил: «А вообще, мне кажется, что меня по жизни будто бы ведет чья-то рука. Так, во всяком случае, складывались события. Но уже поздно, зрители засыпают, поэтому не буду вдаваться в подробности, как-нибудь в другой раз...»
Я позвонил Георгию Михайловичу и попросил продолжить тему.
- По этому поводу я сначала расскажу анекдот... Жил великий праведник. Поплыл он на пароходе по морю, пароход начал тонуть. Из лодки кричат: «Иди к нам!» А он: «Господь меня и так спасет!» Проплывает плот, бревно... то же самое. И, неожиданно для себя, он утонул. На том свете он обратился к Богу с претензией: «Почему Ты меня не спасал?» Бог ответил: «Как это «не спасал»? Я послал тебе лодку, плот, бревно. Ты же сам не воспользовался...»
Я трижды в жизни тонул. Однажды, когда был совсем маленький, годика три-четыре. Дело было под Ленинградом. Родители взяли меня с собой позагорать на Финский залив, и упустили момент, когда я пропал. А я решил поиграть в воде у берега. Там было почти горизонтальное дно, я шел по этому дну, ножки у меня устали, возвращаться назад было далеко, я пытался дойти, упал и стал тонуть. Хотя, зашел-то, может быть, по колено или чуть дальше. Очнулся, когда меня уже нес незнакомый мужчина — он увидел, как я как я утонул, вытащил и отнес к родителям.
В другой раз, лет в одиннадцать, я подъехал на лодке к крутому берегу, там торчал корень, я за него взялся, чтоб притянуть лодку, он отломился, и я назад, кульбитом, ушел под воду. Снова начал тонуть. Как выбрался и оказался в лодке, не помню. И еще случай: однажды мы, студенты, решили пересечь вплавь озеро в Карелии. Мне показалось, что оно небольшое, и, может, так оно и было, но плавал я плохо, постепенно отставал от остальных и начал хлебать воду. Я почувствовал, что сам уже не выберусь, потому что и до того берега далеко, и до этого. Понял - пора звать друга, который плыл впереди. Но надо было сделать это достойно, чтобы не вышел какой-нибудь жуткий крик. Я вдохнул поглубже, и, как мне казалось, спокойно позвал. Друг, действительно, услышал меня, развернулся, подплыл, подставил плечо, и вместе мы выплыли. На берегу я его поблагодарил и сказал: «Смотри, хотя я и тонул, но спокойно тебя позвал. Я ведь не орал, как резаный». Он ответил: «Ты, как раз, так и орал во всю глотку!»
Потом - война, оккупация. Пошли мы с братом за водой. Толкали вместе тачку с бочкой. В это время начался артиллерийский обстрел. Недалеко разорвался снаряд, нас швырнуло на землю, меня прижало к бочке спиной. Там еще бочки стояли около колодца, размачивались. Второй снаряд, третий... Гляжу, из-за моего плеча из бочки хлещет вода. И я таким смехом, нервным, смеюсь, говорю брату: «Федь, смотри, взрывной волной из бочки затычку выбило». Он в ответ: «А ты глянь, какая затычка». Я глянул - а это осколок от снаряда вонзился в бочку рядом со мной. На два сантиметра ближе, и меня бы, как иголками пришпиливают бабочек, пригвоздило бы к этой бочке...
В то время наши игрушки были - ружья, пистолеты, снаряды, взрыватели, бикфордов шнур. Все это мы добывали на взорванном складе. Каждую неделю там кому-то отрывало руки, выбивало глаза, кого-то убивало насмерть. Однажды в руках у моего товарища взорвался снаряд. До него было метров шесть-семь. Я дернулся на взрыв, рыжий клубок огня у него в руках, и он, такой изломанный, падает. Ну и, конечно, во все стороны брызнули осколки. Я стоял ближе всех, но меня не коснулся ни один. Чуть подальше стоял товарищ, ему осколок попал в ягодицу. Другому разрезало рубашку и грудь. Мой брат стоял за бетонной стеной, торчала одна его пятка. Ему поцарапало пятку. А я остался невредим.
Как-то мы с братом шли по низкому ровному берегу Десны, а с противоположного берега, где есть круча, кто-то стал из баловства в нас стрелять. Спрятаться было негде, нам пришлось бежать под обстрелом. Довольно жутко чувствовать себя незащищенным, когда некуда спрятаться... Мы неслись что есть сил, пули свистели рядом, рикошетировали, ударившись о дорожку, по которой мы бежали. Мне тогда даже пальто пробило - оно развевалось на мне. Мы бежали долго, далеко. Добежали до первой канавы, залегли там, поползли. И спаслись.
А однажды у меня в руке взорвался охотничий патрон. По дурости: я неаккуратно его ковырял. С руки сорвало кожу, до сих пор остался шрам (Г. Гречко показывает шрам - Авт.)
После оккупации поехал в Ленинград. Чтобы вернуться, я должен был, десятилетний мальчик, получить в райкоме партии справку - что не сотрудничал с оккупантами. Я получил эту справку и закончил школу. Потом на пятерки сдал экзамены в институте и решил идти на ракетный факультет. А меня не хотели принимать. Я, естественно, не понимал, в чем дело. Вызвали к декану, там сидела целая комиссия. Говорят: иди лучше на приборный. А я отвечаю - нет, только ракеты. Потом у декана я увидел свою анкету. В ней графа, в которой значилось, что я был в оккупации, была обведена красным карандашом. Экзаменаторы стали голосовать - одни «за», другие «против». Вышло поровну. Все решил сам декан. Он сказал: «Вижу, что парень не случайно сюда хочет. Я голосую, чтоб принять».
На третьем курсе нам стали давать справки о секретности, для доступа к материалам ДСП. Все получили, а я нет. Меня уже не пускали на некоторые лекции... То есть, опять все подо мной «закачалось». Я с детства интересовался ракетами, собрал даже соответствующую библиотеку, и вот, моя мечта могла не сбыться! В конце концов, с большим опозданием, через полгода после того, как все получили, мне эту бумажку все-таки дали. Я закончил институт, пошел работать в КБ Королева.
Когда стали делать трехместные космические корабли, Королев сказал: в экипаже должны быть командир, ученый и бортинженер. «Кто хорошо себя показал в работе, пройдите медкомиссию на космонавта и станете бортинженерами...» Всего заявлений двести было, а осталось человек тринадцать. С удивлением я обнаружил себя в числе прошедших комиссию.
А мечты ваши начинались с Жюля Верна, наверное?
- Не только. Были и Казакевич, наш дореволюционный писатель-фантаст, и Уэллс, конечно. Я не просто мечтал стать космонавтом - катался на мотоцикле, горных лыжах, нырял с аквалангом, летал на планерах, самолетах. Поэтому, когда неожиданно для себя попал в отряд космонавтов, уже считал себя опытным парашютистом.
- Как складывалась ваша личная жизнь?
Я был идейный, честный, с книжными представлениями о жизни. Подошел мой час лететь в космос. И тут я едва сам себя не выгнал из космонавтов. Так решил, что, все равно, у нас с женой совместная жизнь не ладится, и если я слетаю в космос, а потом подам на развод, скажут: «А, мерзавец, когда он был инженером, ему жена подходила, а стал космонавтом - подавай ему артистку!»
- Это вы про Людмилу Кирилловну говорите?
- Нет, это Нина Викторовна была, моя первая жена. Где-то год назад я увидел сон, что она мертвая. Я в ужасе проснулся. После развода мы сохранили нормальные отношения, я с ней общался, в чем-то помогал. Когда проснулся, я подумал: «Господи, какой кошмар! Надо же, такая дурь приснится! Она же живая!» И уснул. А через несколько часов ее убила электричка.
...Перед полетом я подал на развод, мы развелись. Я это, естественно, вписал в анкету... И началось. Страшнее было, только когда мы с братом в оккупированной деревне ждали смерти. Собралась партгруппа - все колле- ги, все должны лететь в космос. Я думал, они собрались, чтобы помочь мне, чтобы меня из-за развода не выгнали из космонавтов. И какое же было изумление, когда никто ничего хорошего обо мне не сказал! Один, он уже погиб, царство ему небесное, произнес: «Ты разводишься с женой, значит, ты предаешь жену, а значит, можешь предать и Родину!» Я обратился к другому: «Ты ведь тоже разводился! Ты меня поддержишь?» Он покачал головой: «Нет!» Я от всего этого похолодел - мы клялись в дружбе, обещали, что будем умирать друг за друга, а тут вдруг все наоборот... А третий сказал: «Мы даем тебе выбор». Ну, тут я немного ожил. "Слава Богу, - думаю, -хоть один порядочный нашелся». А он продолжает: «Ты же, Жора, не идиот. Просто так разводиться перед полетом, конечно, не стал бы. Поэтому, ты признаешься, что у тебя есть любовница, которая от тебя ждет ребенка, и тогда мы тебя выгоним за аморалку. А если не признаешься - за неискренность перед партией». У меня не было любовницы с ребенком, я не мог в этом признаться. И пошла страшная цепь событий. Я цитировал на партсобраниях Ленина: «Аморален не развод, а жизнь без любви в семье». Ссылка не сработала... Я был в отчаянии. Я двадцать лет шел к цели, и сам себе ее перечеркнул.
На этот раз мне помог курировавший нас заместитель Королева по испытаниям Яков Исаевич Трегуб. Вызывает он меня к себе в кабинет, материт, и говорит: «Да ты и вправду полный идиот! Из-за того, что ты сделал, и из-за того, что блеешь на собраниях, про Ленина и честь члена партии. Завтра, на парткоме, если вякнешь хоть слово, я первый от тебя откажусь». И так доложил на парткоме мое дело, что меня не только не выгнали, а даже дали неделю на отдых, из-за «тяжелого морального состояния».
- Вы говорите: «было страшно». Вас вообще можно испугать?
- Можно, если встает проблема, решение которой от меня не зависит. Когда ты ничего не можешь сделать - вот что страшно.
...Помню, когда мы с космонавтом Губаревым спускались на Землю, в заданное время вдруг не раскрылись оба парашюта, ни основной, ни запасной. А третьего не было. Меня сковал смертельный страх, но я его преодолел. Несколько минут я опять был «на грани»... начал лихорадочно жать на кнопки - вызывать на экран показания приборов, чтобы успеть крикнуть, что случилось. «Земля» молчала. Потом выяснилось, что нам неправильно указали время раскрытия. Потом я зашел в ЦУП и попросил: «Вы «потщательнее», ребята, все-таки. Вам - цифру написать чуть нечетко, а у меня седые волосы...» Последний случай - когда разбился «Ил-18» в Грузии. Перед этим самолетом летел наш, и мы сели. Каким чудом - я, как летчик, не понимаю. Шли в облаках, вынырнули из них, и тут же коснулись колесами взлетной полосы. А видимость была - ноль. Просто какое-то чудо... Летевший за нами «Ил» его повторить не смог.
- Какое у вас осталось ощущение?
- Я теперь все ценю. Воду, воздух, ветер, дождь, все проявления жизни.
... Каждый раз, когда моя судьба была «на грани», кто-то как бы посылал мне - «лодку, плот, бревно...» Когда я уже доходил до отчаяния и понимал, что все, спасения нет. Сейчас я вижу в этом глубокий смысл.
- Какой?
- Если б я не испытал отчаяния, а его было достаточно, я бы не оценил жизни, всего, что в ней есть хорошего.
- И плохого?
- Плохого у меня было меньше.