ОТ ОЛЬГИ БЛИНОВОЙ
МУТОРАЙСКИЙ РОМАНС
(«крокодилы, пальмы, баобабы»)
Не видать мне, братцы, Муторая
И, хочу того иль не хочу,
Дальний свет потерянного рая
Отразится в золоте Кимчу.
Под слепым дождём над тихим плёсом
(Отчего я, боже, ухожу?!)
Вытру репудиновые слёзы,
Тихим воплем Чеко оглашу.
Не судьба испробовать комфорту!
Пожалейте, братцы, кто не гад:
Без меня, скрипя надутым бортом,
Отплывёт резиновый фрегат.
Мне ж не стать таёжницей матёрой,
Не лечить маршрутами хандру,
А блудить дорогами и дёром
В мошкару, пожары и жару.
И за ходку до столицы края
Пропоёт над Чамбой воробей:
«Не видать мне, братцы, Муторая –
Лебединой песенки моей!»
«КАРТА ВРЁТ, – СКАЗАЛ ЖУРАВЛЁВ – ТРОПА ИДЁТ ПРАВИЛЬНО!»
(из дневников Н. Васильева 1-го года КСЭ)
А кто укажет нам наперёд,
Где завтра приют найдём?
Товарищ врёт и гитара врёт,
Пропитанная дождём.
Осипших струн пустой перебор –
Как на болоте – трава…
И компас врёт – уж такой прибор!
И только тропа права.
Опять – болото, опять – обход,
Опять – кривая стезя.
А карта тоже, вестимо, врёт:
Бумага – что с неё взять?
Звериный путь перейди в траве –
Неверная борозда…
Но эту – эту вёл человек,
Он знал, зачем и куда!…
И память наверняка соврёт:
Поломанный наш костыль!
Но кто укажет нам наперёд,
Какие сжигать мосты.
Что взять с собою в житьё-бытьё,
О чём не помнить и в снах.
Не верь – изменит даже чутьё,
И только тропа верна.
Проклятый лозунг – «куда-нибудь»!
Без звона твоя казна.
Но кто прокладывал этот путь…
Наверно, он всё же знал.
ПАМЯТИ ДЁМИНА И КАРПУНИНА – ПОЭТОВ КСЭ
Смерть меня догоняет, во снах заклиная: воскресни!
Те, кто был моей жизнью, – уходят один за другим.
И слова, и стихи нашей чудной диаспоры песни –
Всё в костровую горечь, костровую горечь и дым.
Их уже не споют, не озвучат в грядущем столетье,
Это с нами уйдёт – понадеемся на решето!
В эту чёртову пору безвременья и лихолетья
Даже дети не вспомнят, чего ж говорить о потом.
Я никто, я свидетель – мы с ними бродили по тропам.
Я хранитель и страж необъятного их багажа…
Да кому передать? – Бессловесным курганам-сугробам?
Если будет весна – значит, боли с водой убежать.
Я хранитель и страж каждой строчки и каждого слова,
Но ни лик и ни голос, ни образ не восстановлю.
Вне пределов и сил удержать хоть крупинку былого,
Чем дышала душа – пока смерть не догонит, люблю.
Время встреч, время дружб, необузданной силы общений –
Человечьих, возвышенных – чуть ли порой вне Земли –
Уходящих в песок – ни прощения, ни воскресенЬя
Это было с тобой – и навеки снега замели.
Это было судьбой – вместе с ними бродить по болотам,
Принимать в двадцать лет эту хохму: видал бы в гробу.
Вот и грезишь теперь – наяву и во сне, эхолотом:
Хоть на миг, хоть на день, хоть на время отсрочить судьбу.
Я никто, я – свидетель. Послушник незримого храма.
Но немеет душа, но за ликом теряется лик.
Не отсрочишь судьбу, не отклянчишь ни меры, ни грамма:
Наши двое поэтов вослед друг за другом ушли.
Два вершинных певца нашей жизни – на взлёте, на спуске
Уникальной диаспоры меркнущий стержень и свет.
И остались в глазах торфяные пожары Тунгуски,
Низовые пожары – ушедшего века привет.
август – декабрь 1998
***
Академгородок –
до чего эта тема не внове
для друзей и знакомых,
а более для дневника.
Я люблю городок
неразумной и верной любовью.
Что бы ни было дальше – все то же
напишет рука.
Что бы ни было раньше...
Какие б ни мучили мысли...
И какая б ни ошеломила
нелепая весть.
Ни к каким островам и огням
я себя ни причислю
Мои лучшие дни –
вы родились и умерли здесь.
Я люблю городок, –
эту боль не избыть, не уменьшить
Я люблю городок
– невозможность приездов моих!
Я люблю городок
– о привязанность всех деревенщин
к недоступным местам,
приютившим и принявшим их
в час великой печали.
(Ты помнишь – все краски погасли,
И сквозь долгую ночь еле-еле пробился Восток.)
Уголочек вселенной, где был ты
единожды счастлив...
Как мой остров и храм,
навсегда я люблю городок!
1974
Я уйду, как умру. Утешенья отвергнув,
до предела сужая сухие глаза.
Ни одно обвинение не опровергнув,
Ничего в оправданье свое не сказав.
Да, щадила судьба – ни канав, ни колдобин.
Угрожая паденьем, стелила ковры.
Обещала не жизнь – вереницу подобий,
даровала не жизнь – варианты игры.
Временами опасной до истинной жути,
но вставал неизменно прозрачный барьер:
твой двойник на экране – по духу, по сути...
Ты погиб вместе с ним – но очнулся – в фойе.
От причастности – так далеко до причастья!
Отзвук... отсвет чьего-то огня на лице.
Нет беды – но по граммам отпущено – счастье.
Нету праведных мук – нет и света в конце.
Не поможет ни друг, ни чужие уроки
распрямиться и встретить, что ждет впереди.
Сохрани меня, Боже, от легкой дороги.
От спасающей длани меня огради.
1992
***
И ходили ходуном ели.
И метели за окном пели.
И мохнатой мне в окно лапой:
– Сколько можно об одном плакать!
Ох, не жить мне без него, вьюга.
Век мне это колдовство мукой.
Всяк уехать да пропасть ловок,
Да вернет меня тропа снова.
Хоть не пели нам одно весны.
Не глядели к нам в окно звезды.
Горечь дыма и хвои небыль.
Был любимым да моим не был...
Только вьюга мне в ответ: – Тише.
Будет ветер в голове рыжий.
Видишь солнце за водой село.
Будет много городов белых.
В ТАЙГЕ
Обостряется все:
Слова позабытых песен,
Слова позабытых писем,
Просто слова.
Словно их знает эхо
В темном и гулком лесе,
За отдаленным мысом
Знает трава.
Обостряется все:
Печаль о всех уходящих,
Об уходящем времени,
Просто печаль.
Словно знакомый голос
В той непроглядной чаще,
В непроходимой темени
Долго звучал.
Обостряется все,
Что душу жгло или грызло.
Зреет вверху беззвездно
Завтрашний дождь.
Обостряется поиск
Того извечного смысла,
Который находишь поздно,
Если найдешь.
1978г.
***
Вот уже август – и вот уже дождь –
Первый, осенний.
Видишь, торфяники рядом и сплошь
Тестом просели.
Крыша палатки ночной тарарам
Всё ещё терпит.
Ты не ворчи, что назавтра с утра –
В мокрые дебри.
Чуешь, как солнце легло вдалеке
Траурным шаром,
Как по иссушенной нашей тайге
Гаснут пожары.
Как муравьевы прикрывши ходы
Жёлтым и рыжим,
Ссохшихся крон расправляя зонты –
Как она дышит!
Помнишь тропинку, от гребня вершин
Взявшую круто?
О непредсказанные виражи
Наших маршрутов!
Помнишь – на милость великой тайги
Сдаться и нам бы –
Чайку, заблудшую в устье реки,
Чайку над Чамбой?
Как мне об этом потом рассказать,
Разве – стихами?..
Слышишь, как он барабанит опять,
Слышишь – стихает?
ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ С ТОЧНОСТЬЮ ДО...
Когда-нибудь, может быть,
В одном из аэропортов
Я встречу, профессор, вас.
(Я ведь тоже много и часто летаю
В разные города).
Вы будете все таким же –
Седым и высоким
И непроницаемо-интеллигентным.
Но я изменюсь –
Стану взрослой,
Подтянутой, и по сдержанности
Похожей на вас – ну, словом,
На полпути к совершенству.
И вы отметите это
Со свойственной вам внимательностью.
Вряд ли мы вспомним прошлое –
Смятенное и запутанное
Для меня, и такое понятное
Для вас. А просто вы спросите
Два слова о настоящем,
А я не спрошу ничего.
Рейс ваш объявят первым.
(Нам вряд ли выпадет вместе
Даже в наш общий город).
Я вас провожу улыбкой
И буду также, как раньше,
Помнить только то время,
Когда мы иначе встречались.
1975г
***
Даже в маршрутах по скверной погоде
(В небе промозглом – хоть бы окно) –
Бог эвенкийский на буром болоте,
Сделай, чтоб это не было сном.
Я у тебя ничего не просила.
Мимо ходила – жертв не несла.
Только не в наших отмеренных силах,
Бог деревянный, эти дела.
Эти слова в непроснувшемся лесе:
"Спи, на рассвете мне уходить.
Значит, бывает, как в книгах и песнях?" –
"Значит, бывает", – эхом в груди.
Знаю, что это уже не отбросить,
В памяти недрах – не схоронить.
Жертвы приносим – тем, кто не просит,
Всю нашу веру, все наши дни...
Смаху в костер, словно ворохи листьев!
В небо спиралью – дымная круть.
Новым открытием пройденных истин
Ляжет обратный сумрачный путь.
Непостижимый, как древний японец,
Идол суровый, и все равно
Тяжкой ценой моих новых бессонниц
Сделай, чтоб это не было сном.
1978г.