СЕЗОН НА ДВОИХ
Памяти Анатолия Черноусова

Анатолий Черноусов. Молодым космодранцам, особенно томи-чам, это имя, пожалуй, и не знакомо. И все же...

В 1959 г. пришли мы с ним на новосибирский завод «Сиблит-маш», я - после окончания Алтайского машиностроительного института, Анатолий - из Омского политехнического. Завод расширялся, за 2-3 года принял почти 300 молодых ИТРов. При таком скоплении молодежи об­щественная жизнь бурлила, комсомол активно функционировал. Да и время было - разгар хрущевской оттепели, и мы наивно думали, что это -навсегда и все худшее позади. (Через пару лет с прямого указания перво­го секретаря обкома КПСС нам показали, кто есть кто: я отделался стро­гим выговором, а один из будущих космодранцев вылетел из славных рядов ВЛКСМ).

На заводе была хорошая туристическая секция. Сходив пару раз в походы выходного дня, мы с Толей попали на семинар инструкторов туризма к легендарному председателю НКТ Юрию Ромашову и знамени­той в те годы туристке Людмиле Широкогоровой. Там я встретился и с Риммой Кожемяк, которая летом поехала в КСЭ-2, а осенью познакомила меня с новосибирскими участниками экспедиций: Д. Деминым, А. Бояр­киной, Л. Шикаловым, А. Тульским и др. Так начался мой путь в КСЭ. По окончании семинара в августе 60-го в группе Ю. Ромашева я прошел хороший маршрут в Горной Шории, а Толя побывал в Горном Алтае. Зимой, перед Новым 1961 г., мы с ним были в лыжном агитпоходе по Новосибирской области, организованном НКТ, опять же под руководством Ю. Ромашева. Там, кстати, в забы­той Богом выморочной деревушке, где мы сутки пережидали степной буран в одной из двух оставшихся жилых избушек, родились слова песни:

Под огоньком керосиновой лампы
Мы пьем чай и все думаем, нам бы
Опрокинуть стаканчик другой -
                                       в пивной.

Топаем мы по морозу на лыжах
С каждым днем к дому ближе и ближе
Скоро встретимся снова с тобой -
                                             в пивной.

Здесь вам поход, а не в паре гулянье,
Так оставьте все ваши желанья
Опрокинуть стаканчик другой -
                                           в пивной.

(Я позвонил Ярославу Сиротенко, участнику похода и автору этих слов с просьбой уточнить историю песни, и он рассказывает так. Песню на эту мелодию пели французы или итальянцы на Московском фестивале молодежи в 1957 г. Потом московские туристы сделали свой текст, по крайней мере, первый и последний ку­плеты: «Черт побери!...» и «Кончен поход...», по русскому обычаю заменив «кафе» на «пивную»). Через месяц эту песню, все пять куплетов, пели новосибирские туристы, и лучше всего ее было слу­шать в третьих от хвоста вагонах субботних электричек, забитых туристами, рюкзаками и лыжами.

А в феврале 61-го мы с Толей были в тяжелом 10-дневном походе по Горной Шории. Необъятные сне­га, бураны, мороз - за 40 градусов. Каждый вечер утрамбовывали снег под большую палатку (было нас 5 пар­ней и Мила Широкогорова - руководитель), и под «плот», который выпиливали из сырых бревен, и на нем уже разводили костер. Тут я понял истину, которой учили меня опытные таежники: тайга - это работа.

И вот майский сбор под Томском, где все обговорено с Г. Плехановым, и в июне 1961 г. я на 2,5 месяца стал участником КСЭ-3. Но это уже отдельная история.

Как известно, большой экспедиции в 1962 г. не было. Была автономная группа (Г. Плеханов, А. Бояр­кина, Л. Кириченко и др.) в Горном Алтае. Мы договорились с Аленой, что присоединимся к ним.

Получены отпуска, собраны рюкзаки, и мы с Толей стоим в очереди за билетами до Бийска на Новоси­бирском ж/д вокзале. Осталось человек пять, и вдруг перед нами возникает Алена! Сцена, достойная финала «Ревизора». Оказывается, группа окончила работу, и Алена, вернувшись в Новосибирск, решила проведать нас в общежитии. И тут выяснилось, что мы уже в «дороге»! Не знаю, как она добралась до вокзала, но успела за­тормозить нас за 5 минут до кассы и за полчаса до поезда. А то бы мы, наверное, до сих пор искали эту группу в горах Алтая!

Так мы не побывали в КСЭ-4. Но окончание экспедиции было отмечено бутылкой вина на троих в на­шем общежитии.

Прошло несколько лет. Я уже побывал в нескольких КСЭ, а Толя в турпоходах в Карпатах, на Кавказе. Потом он уехал из Новосибирска, вернулся, работал преподавателем в техникуме, институте. Стал писать и печататься, был принят в СП, начала расти его известность в Новосибирске как писателя.

И вот в 1970 году, наконец, и ему довелось побывать в тунгусской тайге. У нас было с ним два мар­шрута за торфяными и палеомагнитными пробами. Первый - на север, за р. Малешко. А второй, с тем же зада­нием, оказался нелегким и интересным. Мы прошли Восточной просекой, спустились на юг и вышли к Хушме в устье Укагиткона (благословенные места, где я был в 61 г. с Б.И. Вронским). И оттуда возвращались с рабо­той, имея Хушму, когда на юге, когда на севере. За «карту» была калечка речной сети с Байкитского листа, что было тогда обычным для КСЭ.

Бродили мы около 10 дней. Однажды, когда заблудились в Долине Дураков, ночь застала нас на ост­ровке посреди полусырого болота. Торчащие голые стволы, до воды добраться по кочкам, холодно, брр! Впро­чем, для "космодранцев" это даже не экзотика. Кажется, на следующий день (а, может, за день до этой ночев­ки), взяли пробу на небольшом болотце. А метров через 300-400 вышли на большое торфяное поле. Я высыпал из мешочков взятую пробу (к концу маршрута мешки были в дефиците), нашел хорошую торфяную площадку и стал брать пробу повторно. Толя был этим недоволен. Но, делать нечего, и он принялся обследовать ближай­шие окрестности. Потом подходит: «Тут рядом река, хариус плавает, дай крючки и леску!» (Оказывается, вы­шли мы в долину Укагита). Выдал я ему положенное. Толя привязал леску за какой-то метровый дрын. «Толя, -говорю, - разве можно ловить благородную рыбу на такую несерьезную снасть?» Он ушел, а я продолжал свой сизифов труд. Через четверть часа возвращается и показывает огромного хариуса - 45 см. Я таких не ловил ни до, пи после. (Когда по возвращении в Новосибирск Толя прочитал в книге Сабанеева, что в реках Восточной Сибири хариусы достигают 45 см, он в шутку говорил: «Вот, с первого раза самого большого поймал!»).

Этот маршрут через несколько лет Анатолий описал в рассказе «Двое в тайге» (журнал «Наш совре­менник», год не помню). Рассказ получил хорошую прессу, Толя включал его и дальше в свои сборники рас­сказов. Правда, хариуса он «сократил» до 30 см., побоялся, что отнесут к рыбацким байкам.

Мы успели вернуться с маршрута как раз к общему сбору. Тогда была хорошая традиция - после сбора делать совместный снимок участников экспедиции. Передо мной эта фотография. Толя молодой и веселый, как и все на снимке. Господи, неужели это мы?!

Потом было нелегкое возвращение по Тропе, когда на первой ночевке вода в котелках покрылась льдом, а на второй в 3 часах от Ванавары даже не ставили мокрые палатки, а так, переждали темноту под хо­лодным по-осеннему дождем, как в песне «Позабыт-позаброшен».

Через несколько лет Анатолий оставил преподавательскую работу и стал профессиональным литерато­ром. В Новосибирском и центральных издательствах вышло более 10 его книг, много печатался в журналах. И хотя не ходил больше в КСЭ, но с нашей новосибирской космодранской «диаспорой» (термин О. Блиновой) общался, а по литературным делам был тесно связан с Г. Карпуниным. И не раз у меня на кухне, оба заядлые курильщики (к сожалению), вели обстоятельные беседы. В биографических справках Толя всегда отмечал свое участие в экспедиции по изучению ТМ.

И вот грянула перестройка. Вместе с экономикой рухнула и литература. Тиражи серьезных журналов упали в десятки раз. Приспособиться к «новым» временам Анатолий Черноусое не сумел, да, пожалуй, и не хотел. Он еще печатался иногда в новосибирских газетах и журналах, наверное, писал и в стол. Но к прежней жизни возврата уже не было.

Каждое лето Толя проводил в деревне, в чудесном сосновом бору, где у него были дом и усадьба. Кре­стьянин по происхождению, он профессионально и с удовольствием работал на своем огороде. Там же, в де­ревне Ерестной, были написаны многие его вещи.

В начале лета прошлого года в деревне, где он был с младшей дочерью, случилось у него обострение болезни, о которой он и не знал.

Я говорил с Толей по телефону накануне дня, когда больница стала его последним пристанищем. Он огорчался, что не успел окончить посадочные работы на участке.

Смерть, она всегда неожиданна. Через три недели, в конце июня 2000 г., Анатолия Черноусова не ста­ло. Остались красавицы-дочери, остались книги, осталась память о нем. Виктор Черников