Вронский Борис Иванович. Человек - легенда. Автор популярных книг, Главный геолог Колымы, искатель Тунгусского метеорита, лауреат Государственной премии, один из троих, оставшихся в живых после Трипольской трагедии... Его именем названа улица в Магадане, рудник и поселок на Колыме.
Кто же он? Мнения различны. Есть даже пренебрежительно-оскорбительное, мимоходом брошенное одним из авторов Колымских рассказов. Но меня больше убеждают собственные впечатления, основанные на многолетних совместных усилиях по разгадке проблемы Тунгусского метеорита, многочисленных встречах в Москве, в тайге, в иных местах, а также на основе единственной, но примечательной встречи с его коллегами по Колымским краям.
Б.И.Вронский и Г.Ф. Плеханов, 1960 г.
А дело было так. В начале шестидесятых годов прибыл я в Москву по своим служебным делам и сразу из аэропорта направился на квартиру к Борису Ивановичу. Здесь следует сказать, что этот дружелюбный дом был всегда открыт для временного проживания гостей, особенно близких. Телефона тогда у Б. И. не было и без предупреждения заявился я к ним часов в 19. Позвонил, дверь открыли, захожу и вижу накрытый стол, за которым расположилось около 20 человек. Осмотрелся, публика не стандартная. Одеты все как на свадьбу и почти у каждого то Звезда героя соцтруда, то знак лауреата Государственной премии, а у некоторых по два и даже три. Оказывается в эти дни проходил какой-то геологический конгресс и бывшие сослуживцы Б. И. по Колыме, тогда еще молодые, а теперь маститые, пришли к нему в гости.
Оживленный разговор приостановился. Потом, уже в моем присутствии возобновился. Вначале с опаской, а потом все более откровенно. Видимо, пока я раздевался, Б. И. сообщил всем, что опасаться не стоит. Разговор шел о Колыме и 1937 годе. Как он проходил для тех, кто оказался там по долгу службы.
Рассказывали, как в этот период массовых арестов Колымские геологи, жившие, практически, коммуной, собирались каждый вечер у кого-либо за "рюмкой чая". Говорили обо всем, поглядывая на часы: 11, 12, 1 ночи - можно расходиться. Забирали всегда в одно и то же время от 12 до 1.
И неоднократно бывало как в этот промежуток времени раздавался стук в дверь, входила тройка одетых в черные плащи и старший спрашивал: "Гражданин А здесь?" И "Гражданин А" покорно одевался, выходил и больше о нем ни слуха ни духа.
Хотя этот разговор шел в период Хрущевской оттепели, но так откровенно мне о Колымских делах 37 года еще не приходилось слышать. Здесь я упомянул только об одной истории, но было много и других, с именами и фамилиями.
Тогда же вспомнили (причем не Б.И., а присутствующие), как он сам избежал ареста. Когда началась эта эпидемия, он находился в Москве, жил в Дальстроевском доме. Забрали соседа справа, через день - соседа снизу, затем еще кого-то из ближайших квартир. Но Б.И. с семьей не тронули, так как прописаны они были за городом и жили здесь в квартире временно отсутствовавшего коллеги. В своем же доме они числились временно выбывшими и там их тоже не разыскивали.
Затем, уже на Колыме, один из пригретых и обласканных им "друзей" настрочил на него донос, чтоб продвинуться по службе. Но начальник отделения НКВД оказался порядочным человеком (там ведь тоже были приличные люди), не дал делу ход и даже предупредил Б.И. о таком письме.
Одна эта встреча четко показывает отношение колымчан к Б.И. У плохого человека такое общество не собирается и разговоры там ведутся немножко не те. Думаю, что о колымском житье-бытье лучше и объективнее могут рассказать бывшие сослуживцы, мне же стоит остановиться на его Тунгусских делах.
Познакомились мы с ним в конце августа 1959 г. прямо на Пристани (название, данное Л. А. Куликом своей избе на берегу реки Хушма). Мы, т. е. КСЭ -1, или Комплексная Самодеятельная Экспедиция по изучению проблемы Тунгусского Метеорита, уже выходили из тайги, он же, по ходу своих исследований, вместе с Валей Петровым, бывшим тогда студентом - охотоведом, остановился здесь на привал. Сухопарый, подтянутый, с живыми, внимательно изучающими глазами, он производил впечатление матерого охотника и профессора одновременно. На голове - кепка, через плечо - полевая сумка, на поясе - патронташ, возле ног - рюкзак изрядных размеров, рядом с ним - ружье.
Стоим, беседуем, обсуждаем захватившую нас проблему. Он приводит доказательства того, что Тунгусский метеорит был каменным. Мы сообщаем свои результаты о повышенной радиоактивности в центральном районе. Обмениваемся адресами. Б. И. приглашает останавливаться у него, если придется попасть в столицу. Весь разговор занял минут десять. Нам надо спешить на тропу, им - продолжать свои поиски. Знакомство короткое, ко приятное и хорошо запоминающееся.
В феврале следующего года по делам служебным пришлось мне направится в Москву. Остановился у Б. И. Познакомился с его дочерью и двумя внуками. Его жена, Варсеника Месроповна, дорабатывала свой стаж на Колыме. Здесь, при постоянном общении, я лучше узнал этого необыкновенного человека и подружился с ним. Почти тридцатилетний разрыв в возрасте помехой не стал. У каждого был свой подход к решению интересовавшей нас проблемы, но каждый уважал чужое мнение.
После этого были еще десятки встреч. В Москве, в Ленинграде и Киеве на конференциях по метеоритике. И, естественно, встречи в экспедициях 1960, 1961, 1964 гг. Дружба укреплялась. В Москве меня поражала его квартира полная книг самого необычного содержания.
Теперь о Тунгуске. Впервые был там Б. И. в 1958 г. с экспедицией К. П. Флоренского. Искали подтверждения находкам А. А. Явнеля о металлических стружках и шариках обнаруженных в пробах Л. А. Кулика, хранившимся в Комитете по метеоритам. Эта гипотеза была основана на обнаружении аналогичных стружек и шариков в районе падения Сихоте-Алиньского метеорита 1947 г. Б. И. Вронский, как специалист по промывке шлихов был там весьма кстати. Тем более, что он уже вышел на пенсию. Однако экспедиция К. П. Флоренского 1958 г. ни шариков, ни стружек в Тунгусской тайге не обнаружила. Не были найдены также аналогичные образования в пробах Л. А. Кулика, хранившиеся на его заимке в центре вывала леса. Почти уверенно можно было считать, что "найденный Тунгусский метеорит" в пробах Л. А. Кулика, хранившихся в КМЕТе, есть металлическая пыль от Сихоте-Алиньского метеорита. Ведь более 10 лет его пилили, строгали, травили в Комитете по метеоритам и загрязнили все Куликовские пробы.
О встрече с ним осенью 1959 г. уже упоминал, а на следующий год, уже самостоятельно (точнее вместе с нашей второй экспедицией), он продолжил работу. Приехал он один, так как заранее договорились, что даем мы ему одного из наших товарищей. Будут они сплавляться по Хушме и отбирать образцы почв на шлиховое опробование. Тем более, что в предыдущем году на одном из Хушминских притоков были, при шлиховом опробовании, обнаружены "ураганные пробы", в которых содержание магнетитовых частиц на порядок превышало среднее значение.
Вспоминается вечер, проведенный с ним и его спутником Ю. Л. Кандыбой накануне их отплытия. Песчаный берег Хушмы, костер, его самодельная и очень легкая палатка. Прощальный ужин. "Две крышки от фляжки огненной воды, созданной богом Огды". И нескончаемый разговор о природе Тунгусского феномена. Вряд ли здесь следует приводить все за и контра, приводимые беседующими, для обоснования своих соображений. Скажу лишь, что Б. И. пытался доказать каменную природу Тунгусского метеорита, я же возражал, ссылаясь на ряд, нестыкующихся между собой, данных. Утром расстались. Он с Юрой отправились сплавляться, а я пошел обратно в лагерь, к своим текущим делам.
На следующий год - следующая экспедиция. Многолюдная и длительная, руководимая К. П. Флоренским. КСЭ в ней принимало участие в виде сводного отряда, составлявшего более двух третей всего состава экспедиции. Б. И. занимался отмывкой шлихов на Пристани, я возглавлял отряд КСЭ. Неоднократно встречались то на избах Кулика, то на Пристани. Опять те же споры и разговоры.
Помню, однажды, возвращаемся мы из маршрута. Под утро пришли на Пристань. Изрядно мокрые, продрогшие и, естественно, голодные. Он тут же предложил всем отдохнуть, уложил на нары в избе. Показал чем укрыться, как спрятаться от комаров под полог. Пока мы спали, организовал подготовку обеда, костер для просушки всего мокрого и т. д. Пришли, как к теще на блины.
Вот это стремление помочь, подсказать как лучше сделать, проявить к человеку внимание и участие, пожалуй, одна из основных особенностей Б. И. И еще. Мы много спорили о Тунгусском метеорите, его природе, феноменах. Точки зрения были во многом не совпадающими. Но никогда он не пытался давить своим авторитетом, опытом, уважал чужое мнение, умел слушать. Были ли у нас разногласия? Конечно были, но решались они весьма спокойно и по-доброму.
Был, правда, эпизод, когда я сильно на него обиделся. После экспедиции 1960 г. выходит в двух номерах журнала "Вокруг света" его статья на эту тему. В ней написано, что все там работавшие - любители, не профессионалы, и только его группа работает по строгой научной программе. Написал я ему нехорошее письмо, что таких вещей от него не ожидал и что наши связи на этом заканчиваются. Встречно идет письмо, даже не от него, а от дочери, в котором эта же фраза трактуется несколько по-иному. В статье Б. И. такой фразы, и даже намека на нее, не было, но в редакции, при литературной обработке, дана была несколько иная оценка событий. Когда, после выхода журнала в редакцию пришел возмущенный Б. И. Вронский, ему сказали, что журнал опровержений не дает. Тем более, что под статьей стоит его подпись.
Ответ Б. И., тоже публичный, мы дали в своем фильме, посвященном экспедиции КСЭ-2. Там он был заснят, вместе с Юрой Кандыбой, когда они начинали свой сплав, на фоне слов: "Пожелаем им удачи! Правда, Борис Иванович считает, что единственной экспедицией, работающей по строгой научной программе является та, которую вы видите сейчас в полном составе (в кадре Б. И. и Юра), но, все равно, пожелаем же им удачи".
Фильм этот, весной 61 года, шел в Москве по центральному телевидению. Был я тогда в Москве и смотрел его вместе с Б. И. и его семьей. Обид не было. И опять пошли годы общения и дружбы.
В 1964 г. снова мы с ним встречаемся на Тунгусских просторах. Эта Ванаварская встреча запомнилась помимо всего прочего "Коктейлем дяди Бори", который мы употребили при встрече. А рецепт этого "коктейля" примитивно прост. Стакан спирта, по чайной ложке перца, горчицы, соли. Все тщательно перемешивается, разливается по рюмкам и пьется одним залпом. Есть ощущение огня, но спирт абсолютно не чувствуется.
Известен Б. И. и как писатель. Его книги: "По таежным тропам", "На золотой Колыме" и "Тропой Кулика" читаются как захватывающий роман. Написаны они ярким, сочным литературным языком. Природа и действующие лица описаны так, что видишь все это как бы своими глазами.
Затем болезнь. Но и здесь Б. И. был мужественным до конца. Хоть и трудно было ему ходить последнее время, но он всегда приветливо встречал всех приходящих к нему, расспрашивал о делах текущих, проблемных, обсуждал намерения и планы.
Таким он и остался в нашей памяти. Добрым и веселым, чутким и отзывчивым, чуть ироничным и ехидным, а, главное, всегда и до конца своих дней увлеченным, многим интересующимся человеком.
Еще один, заключительный штрих. Когда осенью 1980 г. Борис Иванович скончался, Ляля телеграфировала мне об этом. Я сразу собрался и вылетел в Москву. Промозглый осенний день, дождь идет не переставая, а возле дома Вронских большая толпа людей. Неожиданно встречаю биофизика Симона Эльевича Шноля, коллегу по работе, затем геолога Николая Николаевича Сочеванова, с которым еще в 1959 г. связались по делам металлометрии, а затем по вопросам прутоискательства, еще несколько обоюдно знакомых лиц. Удивляюсь кругозору Б. И. Оказывается это все его хорошие друзья. Не меньше сотни поехали на кладбище. Дождь льет. Стоим по два, а то и три человека под одним зонтиком. Похороны закончились. Снова на квартиру Вронских и прощальная панихида в три-четыре захода. Да, плохих людей так не провожают!
Через год был я с Лялей на его могиле. Скромная плита. Портрет, вытравленный прямо на мраморе, Венки, букетики цветов. И долгая - долгая память родных, друзей, соратников...