ПРОГРАММЫ
Для чего, откуда прилетают?
И куда деваются, куда?
В сумерках зависнут и растают,
Не оставив зримого следа...
Г. Ф. Карпунин
Дорогие друзья,
считаю нужным поделиться с вами соображениями относительно перспектив
проблемы ТМ вообще и дальнейшего развития КСЭ в частности.
О веществе Тунгусского метеорита
Итоги сделанного и задачи дальнейших работ
Итак, вопрос о веществе. Это - вопрос вопросов, потому что на памяти только того поколения исследователей, к которому принадлежит старшая когорта КСЭ, Тунгусский метеорит - точнее, его вещество, -"находили" не один раз. Но я берусь утверждать, что ни одного грамма вещества, которое можно было бы уверенно, с чистой совестью отнести к ТМ, пока не найдено.
Означает ли это, что авторы заявок на находки искали не то, работая не так и не там? Думаю, что нет и что причина этого состоит в некоторых специфических чертах ситуации, о которых и пойдет ниже речь.
Когда-то, 40 с лишним лет назад, готовясь к КСЭ-1 и формируя программу ближайших исследований, Плеханов сформулировал "принцип двойного перекреста в пространстве и во времени". В рамках этого принципа подлежали скринингу все природные явления и процессы, совпадающие с местом и временем падения ТМ. При всей своей очевидной избыточности подход этот оказался весьма плодотворным, позволив выявить целый ряд явлений, действительно связанных с Тунгусским метеоритом. В первую очередь это относится к "временному перекресту": так были открыты геомагнитный и поляриметрический эффекты, актинометрические аномалии лета 1908 г., а также, по всей вероятности, связанный с ТМ эффект Боуэна летом 1908 г. и, возможно, необычное полярное сияние, отмеченное Маусоном в районе вулкана Эребус (Антарктида) 30 июня 1908 г.
Наряду с этим был отмечен целый ряд эффектов и феноменов, выявленных в рамках "пространственного перекреста". Их оказалось много, и все они тяготеют к эпицентру. Помимо уже известного ранее вывала леса, это относится к лучистому ожогу, лесному пожару 1908 г., термолюминесцентным и палеомагнитным аномалиям, ускоренному возобновлению леса, треххвойности, генетическому эффекту по В.А. Драгавцеву, радиоактивности и ряду других феноменов. Особо следует сказать о многообразных биогеохимических аномалиях, тяготеющих к эпицентральной зоне и неоднократно описывавшихся многими авторами, начиная с 1960 г., в почвах, растениях, торфах и стоках. Речь идет, в частности, о повышенном содержании в почвах и растительности эпицентрального района никеля, кобальта, железа, цинка, меди, свинца, брома, редких земель и ряда рассеянных и редких элементов. Примыкают к этому сведения об изотопных аномалиях по углероду, водороду и свинцу в растительности района. Несколько месяцев назад, работая над заказным обзором "Экологические последствия Тунгусской катастрофы" (он выйдет к осени), я снова пересмотрел все опубликованные данные по этим вопросам, в том числе те, о которых мы сами уже успели позабыть. И после этого просмотра и сопоставления как-то сам собой получился результат, не являющийся, наверное, абсолютно неожиданным - но, насколько мне известно, до настоящего времени в предлагаемых терминах не описанный.
Речь идет о том, что в эпицентральной области, в радиусе примерно 8 км, имеется биогеохимическая провинция, по ряду показателей контрастная по отношению к окружающей территории. Она характеризуется повышенным содержанием в почвах многих элементов, в том числе Fe, Ni, Co, редких земель и ряда других. Значительная часть провинции находится в пределах Великой котловины, т.е. близ эпицентра Тунгусской катастрофы. К границам ее тяготеют зона ускоренного прироста молодняков сосны по Некрасову, зона повышенной радиоактивности, а также, по-видимому, некоторые другие давно описанные эффекты. Естественно, возникает вопрос о происхождении этой провинции и о стратегии дальнейших работ по ее изучению.
Если бы территория района Тунгусской катастрофы представляла собою до 1908 г. плоскость с равномерными природными (в том числе биогеохимическими) характеристиками, все эти аномалии можно было бы с высокой степенью вероятности сопричислить к последствиям Тунгусской катастрофы. Однако, как выяснилось трудами Н.Л. Сапронова, метеорит попал в жерло триасового палеовулкана так, что эпицентр взрыва и центр кратера разделены расстоянием не более 2,5 км. Лавовая пробка, сидящая в жерле - по научному "центральный шток", есть не что иное, как гора Стойкович. Кроме того, по обводу котловины имеется еще несколько дополнительных кратеров, которые на протяжении триасового периода извергались лавой и пеплом, на двести миллионов лет вперед формируя местный биогеохимический фон, с которым нам сегодня приходится разбираться. Иными словами: работая в районе катастрофы, каждый раз необходимо ставить перед собою вопрос: к чему тяготеют наблюдаемые здесь эффекты: к центру Тунгусского взрыва или к центру вулкана? В первую очередь это относится к геохимическим и геофизическим аномалиям, применительно к которым такая путаница наиболее вероятна. Поэтому именно эти направления работ должны особо тщательно обеспечиваться соответствующим контролем - что, к сожалению, делается далеко не всегда.
По поводу происхождения упомянутой выше биогеохимической провинции могут быть даны две версии.
Версия первая. Провинция эта чисто вулканогенная и проявляющиеся здесь эффекты, в том числе усиленное восстановление леса, интересны для экологов (влияние палеовулканизма на процессы, происходящие в биосфере, насколько мне известно, не изучены), но к проблеме ТМ прямого отношения не имеют.
Версия вторая. Провинция имеет смешанное происхождение. Наряду с несомненной весьма мощной палеовулканической компонентой в ней присутствует компонента космогенная, связанная с внесением в природные среды распыленного космического вещества. Разделяя вторую точку зрения, считаю, тем не менее, крайне трудными методические вопросы, связанные с "вычленением" вулканогенных факторов. Именно этот мотив должен стать ключевым во всей стратегии космохимических работ, проводимых в районе. И из этого правила не должно быть никаких исключений - в том числе и применительно к открытой недавно иридиевой аномалии (см. ниже).
Итак, как уже было сказано, ни одного миллиграмма материала, который можно было бы окончательно отождествить с веществом Тунгусского метеорита, пока не найдено. Однако "заявки" на находки такого вещества, в том числе достаточно серьезные, имеются. Хочу коротко определить свое отношение к каждой из них раздельно.
Первое место по значимости в иерархии таких "заявок" я отвожу однозначно элементно-изотопной аномалии в торфах, обнаруженной Е.М. Колесниковым и СП. Голенецким и подробно изучаемой на протяжении последних 20 лет Е.М. Колесниковым. Аномалия эта, безусловно, реальна, и вероятность того, что это вещественный "след" Тунгусского метеорита, достаточно высока. Напомню, что, согласно Е.М. Колесникову, в слое торфа, включающем 1908 г. (датировка Проводилась в каждом случае отдельно и весьма прецизионно, вообще почерк работ Е.М. Колесникова отличается высокой методической точностью и пунктуальностью), имеют место утяжеление изотопного состава углерода, облегчение водорода и изменение изотопного состава свинца, сочетающиеся с резким увеличением концентрации ряда химических элементов, в том числе легких и халькофильных, в числе которых называют, в частности, Na, Zn, Си, Со, Рb и Аu. Эффект этот неравномерен по площади (авторы к настоящему времени имеют данные по 4 колонкам в районе Великой котловины и двум контрольным - в Ванаваре и в Томской области), весьма ярок и сочетается с увеличением содержания иридия. Последний, согласно современным космохимическим канонам, является маркером выпадения космического материала. На основании полученных данных авторами была предпринята попытка реконструкции химического состава Тунгусского метеорита, приведшая Е.М. Колесникова к заключению о том, что ТМ представлял собою тело, близкое к одному из типов углистых хондритов, т.е. имевшее по существу кометное происхождение.
Придавая очень большое значение этим работам, и именно потому, что я придаю им такое значение, считаю необходимым высказать, тем не менее, ряд замечаний и пожеланий.
Должен честно сказать, что на протяжении 20 лет, пока длится эта работа, мое отношение к ней менялось. Напомню, что первоначальный эффект был обнаружен в колонке, отобранной на борту Сусловской воронки, и не был подтвержден двумя другими колонками, отобранными неподалеку. Узнав об этих результатах, я проникся к ним большим скепсисом, причина которого очевидна: в радиусе 50 км вокруг Изб Кулика трудно найти места, столь загрязненного антропогенно, чем борт Сусловской воронки. Здесь, неподалеку от Изб, начиная со времен Л.А. Кулика, сваливали решительно все, что было не нужно или теряло срок годности, включая даже фотореактивы. Поэтому, повторяю, узнав о получении результатов и особенно о тех космогонических концепциях, которые Сократ на их основе тут же начал развивать, я занял сугубо выжидательную позицию. Несколько позднее, когда выяснилось, что речь идет не только об элементной, но и об изотопной аномалии, я свою позицию несколько смягчил, хотя, признаюсь, аллергия на пресловутую колонку "Б" не прошла у меня до конца и до сих пор. Тем более, что подтвердить результат на Северном торфянике как следует так и не удалось.
Положение, однако, изменилось, когда сходные результаты были получены на Клюквенной воронке, на Бублике и особенно на Прихушминском болоте, где риск антропогенных вносов ничтожен. Стало очевидным, что речь идет не о какой-то случайности, а о воспроизводимой закономерности.
Наконец, решающий шаг был сделан, когда оказалось, что элементно-изотопная аномалия маркируется повышенной концентрацией иридия, о роли которого как маркера космогенного материала я уже говорил.
Сегодня имеются все основания утверждать, что элементно-изотопная аномалия на торфяниках в районе Метеоритной заимки существует и что имеются серьезные основания для признания ее космогенности.
Что касается сомнений, то они сводятся, главным образом, к слабой отработке фона.
Все четыре рабочие колонки - это, в сущности, сравнительно небольшой район, ограниченный Великой котловиной или близкий к ней. Что делается за ее пределами - мы не знаем. В качестве контроля используются две колонки - одна, отобранная на торфянике Ягодный в Томской области, другая - на Цветковском торфянике под Ванаварой.
Первая из них как контроль никуда не годится: в Ягодном нет мерзлоты, а следовательно, и все обменные процессы в торфяной залежи протекают иначе, чем в мерзлотной зоне.
Что касается второй, то я на Цветковском торфянике отбирал колонки торфа не единожды и знаю, что торф там плохой, да и болото плохое, - тем более, что близость его к достаточно крупному населенному пункту и наличие на нем проезжей дороги качества объекта не улучшают.
Следовательно, контроль пока слаб.
Второе, усугубляющее первое. К сожалению, ныне слой 1908 г. залегает на глубине, близкой к граничной зоне между вечномерзлотной и оттаивающей частями залежи. Иными словами, это граничный слой. А в граничных зонах - любых, будь то граница между клетками, тканями, несмешивающимися растворами, катализатором и субстратом - даже между государствами - всегда имеется возможность возникновения неожиданных и даже чрезвычайных ситуаций. Поэтому контрольные колонки непременно должны быть отобраны в вечномерзлотном, но удаленном от "метеорита" районе.
И последнее по счету, но не по важности.
В 1908 г. район был опустошен, и произошла резкая смена биоценозов. В том числе, вероятно, и микробных биоценозов болот (торфяной пожар!). Между тем в настоящее время установлено, что микроорганизмы не только способны к избирательному накоплению самых различных химических элементов (это-то было известно и ранее), но и могут каким-то не совсем понятным образом осуществлять изотопную селекцию. Следовательно, в принципе смена - даже кратковременная - микробных биоценозов торфяных болот могла иметь своим следствием нарушение сложившихся элементных и изотопных характеристик слоев залежи, сопричастных 1908 г.
Это еще раз доказывает необходимость адекватных контролей, причем не в одной точке, а в нескольких.
Теперь об иридиевой аномалии. Содержание иридия в местных горных породах неизвестно. Авторы разработки ориентировались на литературные данные. Это всегда содержит в себе элемент риска, тем более что в последнее время появились сообщения о повышенных концентрациях иридия в некоторых типах вулканических пеплов. Пеплов же вулканических в этом районе, по-видимому, достаточно, в связи с чем подстраховать себя контролем еще и с этой стороны сам бог велел. К сожалению, иридий в России надежно меряют буквально в одной-двух лабораториях, и нужно ждать, пока эту часть работы сделает сам Е.М. Колесников.
При всех, однако, оговорках это направление работ по веществу считаю наиболее продвинутым и перспективным.
Теперь о шариках.
Ни по одному разделу работ по веществу ТМ не ломалось столько копий, сколько по этому. Видимо, дело здесь в том, что каждый раз на поиски шариков возлагали первоначально слишком большие надежды, неоправданность которых порождала безбрежный скептицизм ("на каждый прилив - по отливу"). Сейчас, впрочем, очередной отлив заканчивается, в связи с чем нельзя не приветствовать работы, проводимые И.К. Дорошиным.
Впервые "шарики" замаячили на Тунгусском горизонте в 1957 г., когда А.А. Явнель обнаружил их в образцах почв, привезенных Л.В. Куликом.
Микросферулы в почве искал Б.И. Вронский в 1959-1960 гг., и именно "шариковая" программа была одним из главных направлений работ экспедиций КМЕТ в 1958-61-62 гг., выполняющихся под руководством К.П. Флоренского. Картина существенно дополнилась благодаря взятию проб вдоль р. Таймуры в 1963 г. группой Р. Брувера, обработанных Б.И. Вронским. В итоге с 1965 г. обозначилась структура, известная как "шлейф Флоренского": относительно пустой центр, пятно обогащения в междуречье Корды и Чуни с изолиниями, уходящими за Чуню, - "тещин язык", - муторайский максимум и цепь богатых проб, уходящих вдоль Таймуры на СЗ в неизвестную даль. Реальность этой территориальной структуры неоспорима, сопричастность к Тунгусской катастрофе проблематична. Дело в том, что верхний почвенный горизонт аккумулирует аэрозоль за десятки, а возможно, и за сотни лет, срок сохранения металлических частиц в почве неизвестен, а космогенность частиц, формирующих "шлейф Флоренского", вызывает вопросы. В современном его виде это направление работ, как мне кажется, исчерпало себя. К сожалению, не была своевременно реализована программа прямых поисков "шариков" в почвах, предложенная И.В. Антоновым, которая теперь без соответствующей помощи вряд ли будет завершена. Было бы, однако, жаль, если бы богатая коллекция проб почв, отобранных Антоновым, безвозвратно исчезла.
Главный недостаток почвы как объекта исследований - это невозможность тонкой ее стратификации. Второй недостаток - сложность извлечения из нее силикатных сферул. Пытаясь преодолеть эти трудности, мы сделали в дальнейшем ставку на относительно просто стратифицируемый сфагновый торф (Sph. fuscum, методика Ю.А. Львова).
Отработка программы "шарики - торф" была начата Львовым в 1963 г. Она была впервые апробирована на Тунгуске в 1968 г., стала основной в 1969 г. и продолжалась вплоть до 1978 г. О ней много спорили и до, и по ходу ее выполнения. Это была самая трудоемкая программа за все время существования КСЭ. Съемкой была охвачена площадь более 14 тыс. км2, выход по отдельным направлениям достигал 200 км и более. Контрольные работы выполнялись на промышленно загрязненных торфяниках в Томской и Тюменской областях, а также под Ленинградом. Общее число колонок не помню, но, по-моему, оно приближается к 1000. Весь этот колоссальный материал сведен Игорем Дорошиным в "Каталог", ждущий опубликования, а детальный критический анализ, результаты которого опубликованы Игорем, позволяют сразу перейти к обсуждению основного итога, вытекающего из работы. Последний состоит в том, что сколько-нибудь значительного числа "надежных" силикатных шариков во всем массиве проб не обнаружено, а т.н. "ураганные" пробы, богатые стеклянными шариками, представляют собою по существу лабораторный брак, результат перегрева в тиглях примесного или сопутствующего материала. Иными словами, "хорошего" вещества в виде шариков - на сей раз стеклянных - нет как нет.
К этому я хотел бы добавить некоторые главные моменты. Оговорюсь, что последующие полторы-две страницы текста представляют узко специальный интерес преимущественно для тех, кто воспримет эстафету поисков "шариков" в торфе. В силу сказанного эти страницы могут быть без ущерба опущены другими читателями.
1) Относительно датировки. Львов рекомендовал ориентироваться в 1963-1970 гг. на 11-13-й слои, т.е. на глубину залегания слоя 30-39 см. Так мы и делали. Не затрагивая спорную тему о скорости уплотнения залежи (а следовательно, о корректности датировки), напомню, что очень многие колонки, отобранные в 1969-1971 гг. (а именно тогда и был отработан центр), имели на этой глубине пожарный горизонт (несмотря на то, что в инструкции подчеркивалась необходимость избегать мест со следами пожара 1908 г.). Произошло это не из-за неисполнительности операторов, а потому, что торфяной пожар в окрестностях эпицентра был по существу сплошным. Поскольку в интервале с 1908 до конца 80-х годов площадных торфяных пожаров в эпицентральной области не было, этот пожарный горизонт в эпицентральном районе может рассматриваться как дополни тельный и, на мой взгляд, надежный маркер 1908 г.
2) В ряде колонок 1969-1971 гг. мы брали 17 слоев, доходя до глубины 51 см. Думаю, что при всех допусках слой 1908 г. во многих колонках в тот период времени мы всё же захватывали.
3) По поводу возможных потерь при отмыве и прочих лабораторных процедурах: та же самая методика, - ничем не хуже и не лучше - уверенно "брала" шарики на индустриально загрязненных торфяниках под Томском, Тюменью и Ленинградом.
4) Пробы 1969 г. в какие бы то ни было статистические выборки после 1970 г. не включались именно потому, что в них нередко обнаруживался "переплав". С 1970 г. температурный режим был изменен в сторону уменьшения нагрева, и случаи "переплава" стали гораздо реже.
5) В статистическую обработку по методу Демина, проведенную Бояркиной, "ураганные" пробы вообще не включались. Тем не менее следы околоцентральной структуры появляются в слое 8, получают максимальное развитие в слое 11-12 и "тают" в слое 14.
6) Очень неприятный "фактор переплава" полностью снят в химически озоленных пробах. Этим очень жестким (и опасным) методом обработано более 100 колонок, отобранных преимущественно в 1969 и 1970 гг. Напоминаю, что химозоленные пробы вообще никакому отжигу не подвергались. В отличие от "термоозоленных" проб, отсмотром которых занимались несколько операторов, все без исключения химозоленные колонки от начала и до конца были отсмотрены мною лично (тем самым унифицирован фактор индивидуальной ошибки). Результаты этой работы в КСЭ сравнительно мало известны, т.к. они были опубликованы не в наших сборниках, а в одном из сборников Э.В. Соботовича в Киеве. Опять-таки, максимальное количество шариков обнаруживали в слоях, датируемых нами 1908 годом, причем прорисовывалась характерная серповидная территориальная структура, обращенная вогнутой стороной к эпицентру. Наиболее яркими оказались колонки 2013-2015, особенно 2014А, взятые Валерием Кувшинниковым и Светланой Балабаевой на Чепроконских болотах. Места эти вообще весьма подозрительны.
7) Из поля нашего зрения как-то выпала проба БП (БП-4?), взятая в конце лета 1969 г. С привязкой ее не все в порядке, но с 95% вероятностью - она взята А. Карташевым и Т. Слеповой на торфянике в среднем течении р. Молешко. Это - не обычная колонка, а "вскрыша" - в запеленгованных местах обогащения вскрывали большую площадь и брали только "рабочий слой", включающий в себя слои, казавшиеся нам наиболее перспективными в 1969 г. (слои 10-12). Торф не обжигали, а только отмывали на ситах. Проба БП-4 является единственной, в которой число шариков столь велико, что их удается откатывать иглой из необожженного материала. Шарики эти выглядят как калиброванные, диаметр их 20 ц, они полые внутри (пузырьки с толщиной стенки порядка 2 ц), находящийся внутри газ был первоначально идентифицирован, помнится, как водород, но позднее, по-моему, это мнение было пересмотрено. Шарики имеют "хвостики" и явно образовались в режиме свободного падения. Проба эта, безусловно, заслуживает внимания, так как место ее отбора находится недалеко от Чепроконских болот. Проба эта еще в прошлом году находилась у Гали Ивановой, которая хорошо ее знает.
Мне кажется, что история с этой пробой должна иметь продолжение. Район этот стоило бы посмотреть повнимательнее.
8) Трудность работы с силикатными сферулами в торфах усугубляется тем, что сходные по морфологии частицы образуются при сгорании древесины. Это мы видели в модельных опытах, помещая чашки Петри под дым костра.
При всех сделанных оговорках, считаю продолжение работ по выявлению Микросферул в торфах перспективным и необходимым. Мне кажется, что И.К. Дорошин находится на правильном пути. Но работы по металлическим шарикам все равно должны быть дополнены поисками силикатных Микросферул, потому что число их в составе аэрозолей 1908 г., судя по всему, гораздо выше, чем металлических. Во всяком случае, просмотрев многие сотни образцов (мною осмотрена, вероятно, не менее чем четвертая часть всего материала), я ни разу не видел значительного числа металлических сферул в тунгусских пробах. Это могут, вероятно, подтвердить и другие операторы, отсматривавшие пробы.
Кроме того, морфологическое изучение сферул должно было быть подкреплено данными об их химическом составе. Необходим, следовательно, активационный анализ - наподобие того, какой использует Лонго.
Третий вектор работ по веществу - редкоземельная аномалия. Обнаружена "с ходу", по материалам экспедиции 1959 г. Максимум ее аккуратнейшим образом приходится опять-таки на г. Чирвинский (Острая), на "эпиджон", т.е. на точку "протыкания" земной поверхности продолжением траектории ТМ (при условии, если угол наклона составляет ~ 40°). Ось симметрии этой области почти идеально совпадает с проекцией траектории. Концентрация РЗ повышена в почвах, растениях и торфах, яркий максимум ее имеет место в слое торфа, включающем 1908 г. (в частности, на Северном торфянике). Создается, следовательно, определенное впечатление о сопричастности формирования аномалии по РЗ к событиям 1908 г. С другой стороны, являясь важным атрибутом космических технологий, РЗ в "обойму" элементов, которыми богаты естественные метеоритные тела, не входят. В связи с этим крупным событием в истории изучения Тунгусской редкоземельной аномалии явилось подключение к работам известного специалиста в области технологической химии РЗ СВ. Дозмарова, заведовавшего специализированной хорошо оснащенной лабораторией в одном из институтов. В отличие от своих предшественников, Дозмаров определял не только лантан, церий и иттербий, но и развернул всю группу РЗ, придя к важному, как он полагал, выводу о том, что речь идет не только о мощном количественном выбросе, но и об изменении обычно довольно стабильных соотношений между отдельными редкоземельными элементами. Работа уверенно набирала темп, но дальше произошла катастрофа: в начале 90-х годов этот 36-летний, многообещающий исследователь, энергично взявшийся за работу по ТМ, скоропостижно скончался.
В отношении природы аномалии по РЗ существуют две точки зрения. Одна из них сводится к тому, что все это - очередные фокусы палеовулкана. Помимо самого факта существования палеовулкана, в ее пользу говорит обнаружение в шлихах, взятых именно из района г. Острой, зерен циркона и монацита - носителей редкоземельных элементов. Кроме того, этими элементами богаты местные горные породы, которые могли стать источником вторичного переотложения РЗ во время воздействия ударной волны и реализации ее последствий. Все это выглядит достаточно убедительно, но не объясняет совпадения структуры аномалии со структурой особых зон эпицентра катастрофы - с "эпиджоном" и проекцией траектории.
Задача эта не является чрезвычайно сложной и могла бы быть решена в ту или другую сторону, если бы не предубеждения специалистов-космохимиков, по мнению которых данная аномалия проходит "не по их ведомству". Во многом могли бы прояснить дело геологические и особенно палеовулканические работы в р-не г. Чирвинский (Острая), но после смерти Н.Л. Сапронова данное направление работ оказалось законсервированным. Важность же его состоит в том, что в случае подтверждения присутствия в составе ТКТ высоких концентраций РЗ это может служить указанием на техногенное его происхождение, о чем неоднократно писал С. Дозмаров. К сожалению, материалы его незаконченной работы не опубликованы, и это, полагаю, нужно сделать в одном из ближайших сборников.
Изотопный состав РЗ в районе "эпиджона" - земной. В какой мере изотопный состав РЗ в космических объектах отличается от земных, я не знаю, необходима хотя бы реферативная проработка этого вопроса.
Продолжение работ по РЗ должно включать в себя изучение соотношений отдельных РЗ в местных траппах (прежде всего, отобранных на г. Острой) и минералах-носителях (циркон), с одной стороны, а также в торфах (слой 1908) и почвах - с другой. Если они отличаются - это серьезный аргумент в пользу привноса РЗ с веществом ТМ.
Помимо самостоятельного интереса, решение вопроса о природе редкоземельной аномалии имеет прямое отношение к трактовке причин ускоренного роста растительности в эпицентре катастрофы, т.к. в нашем распоряжении имеются серьезные данные в пользу связи этих эффектов.
Смола. Попытки использовать смолу в качестве субстрата поисков вещества делались неоднократно: (Ю.Емельяновым, 1961; Д.Анфиногеновым, 1967, Ю. Гришиным, 1963; в последние годы - группой Лонго, единственной из всех, опубликовавшей свои результаты). Метод Галли - Лонго состоит в сочетании послойной растровой электронной микроскопии смолы с активационным анализом заключенных в ней частиц. Таким способом итальянцами были проанализированы свыше 7000 объектов микронного диапазона из нескольких точек эпицентральной области. Контрольных точек, по существу, нет. Выяснилось, что в слое смолы, включающем 1908 г. (ошибка составляет, по-видимому, 2-3 года), имеется мощный максимум частиц, напоминающих по своему элементному составу набор, обнаруженный СП. Голенецким и Е.М. Колесниковым в торфах. Приоритетно фигурируют в этом списке Сu, Zn, Аu, Рb. На этом основании авторами были сделаны радикальные выводы о том, что ими найдены частицы аэрозоля, являющиеся остатками (microremnants) TM, представлявшего собою небольшой каменный астероид.
Эти выводы кажутся пока преждевременными, и вот почему.
Во-первых, - и это главное, - дата Тунгусской катастрофы "зажата" между двумя другими знаменательными в геофизике событиями - извержениями вулканов Kсудач (1907 г., осень) и Катмай (1912 г.). Оба извержения произошли в Камчатско-Алеутском регионах, оба принадлежали к числу весьма мощных, и оба они явились причиной двукратно повторявшегося сильного запыления атмосферы Северного полушария (1907 и 1912-1914 гг., Катмайское извержение в этом плане самый впечатляющий эпизод первой половины XX века). Ошибка в датировке смолы, относящейся к 1908 году, как уже было сказано выше, составляет примерно 2-3 года. Очевидно, что даты Ксудача, Тунгуски и Катмая тем самым "наползают" друг на друга. В этой ситуации очень важно было бы провести контрольные работы в Камчатско-Алеутском регионе, чего пока не сделано.
Кроме того, состав частиц, обнаруженных Лонго, сходен с элементным составом вулканических пеплов, в частности, выявленных Boutron в антарктических льдах, относящихся к 1912 г.
Во-вторых, основная часть изученных Лонго частиц - это остроугольные, пушистые частицы, Микросферулы есть, но их мало, хотя, казалось бы, оплавленные частицы должны были бы преобладать.
Для того чтобы вынести по этому вопросу вердикт, нужно иметь как минимум территориальный контроль. Если причина эффекта - ТМ, то максимум его должен быть "притянут" к северу Центральной Сибири. Напротив, если источник лежит в регионе Камчатка - Алеуты, то и максимум должен быть прописан именно там. Пока же эти данные не получены, от окончательных заключений я бы воздержался.
Заканчивая обсуждения ситуации со смолой, хотел бы остановиться еще на двух моментах.
Первый - вопрос об упущенных приоритетах КСЭ. "А. Емельянов целый день на водопаде варит пень..." Прошло без малого 40 лет. Емельянов существует, пни на Чургиме - тоже, вроде бы, ничего - стоят, не шевелятся. Только вот результата нет. И, убежден, не будет.
Джон Анфиногенов видел 30 с лишком лет назад в смоле ожогов удивительные серебристого цвета частицы. И даже давил их иглой. Но слов-то к делу не подошьешь! Хотя сделать как минимум микрофото было элементарно (для этого следовало, перейдя улицу, сходить в фотолабораторию Мединститута). Не сходили. Не сделали. Я уже не говорю о химических анализах - с известной натугой можно было бы провести и их, например, у Ю.А. Долгова (ведь анализировали же мы у него еще в 60-е годы шарики).
Юра Гришин в 1969 г. предложил очень элегантную методику выделения аэрозолей из застывшей смолы. Методика опубликована. Образцы Гришин отбирал в районе на протяжении ряда лет. Результата нет и не предвидится. Нужны ли примеры еще?
Второй вопрос, проходящий по "смоляному" департаменту.
Говоря об аэрозольных частицах в смоле деревьев в эпицентре, почти всегда имеют в виду публикации Лонго и его коллег. В целом это справедливо. Именно эта группа получила основные данные по указанному вопросу. И все же есть одно обстоятельство, которое я хотел бы оговорить отдельно, а чтобы вникнуть в суть дела, необходимо вернуться к не столь отдаленной истории вопроса.
В начале 90-х годов в нашей экспедиции побывал друг Гены Андреева, хорват Корадо Карлевич. Будучи учителем гимназии и любителем астрономии, он проводил на Тунгуске работы по изучению мутаций у ночных бабочек (почему именно у бабочек, тем более ночных, я не знаю). Работа эта, насколько мне известно, выполнена не была, но не в этом дело. А связано дальнейшее развитие событий со спилом ели с Вюльфинга, который Корадо вывез с собой в Хорватию. Образец смолы с этого спила, поддававшийся стратификации, был передан в высокопрофессиональную, по имеющимся у меня сведениям, лабораторию Valdre, одного из ведущих специалистов по активационному анализу. Valdre проанализировал 8 или 9 частиц, сопричастных, по его мнению, к 1908 г., и получил удививший всех результат, согласно которому эти частицы имели весьма экзотический состав (соединения вольфрама, цинка, брома, свинца, причем в причудливых сочетаниях). Статья Valdre по этому вопросу была опубликована в одном из европейских научных журналов (оттиск ее у меня имеется, есть он также в Новосибирске у Журавлева). В сущности, Лонго и Мэнотти Галли отталкивались именно от этой публикации. Приехав на Тунгуску, они взяли образцы с того же места (Вюльфинг) и, по-моему, с того же дерева, провели анализ уже не единичных, а множества частиц и получили результат, совершенно отличный от результата Valdre - экзотики особой обнаружено не было, а преобладающими в составе аэрозолей 1908 г. оказались, как уже было сказано выше, Сu, Zn, Pb, Аu и некоторые другие элементы. Правда, нашлась одна частица, ведущим компонентом которой был вольфрам - но это была единственная находка на несколько тысяч анализов.
Я должен отдать должное этике Лонго и его коллег - на Valdre они ссылаются, но причины расхождений не обсуждают. В связи с этим 3 года назад я вышел на прямой разговор с Лонго, разговор, который, однако, мало что прояснил: Лонго сказал, что никакой ответственности за статью Valdre он не несет и что вопрос о стратификации был тогда недоработан.
С самим Valdre я не встречался и не разговаривал, хотя собираюсь ему написать. Вся история остается пока неразъясненной. Излагая это, я хочу, не делая никаких предположений, отметить наличие в истории изучения ТМ этого любопытного эпизода. Не могу не добавить, что боязнь фактических данных, не укладывающихся в рамки классических представлений, сыграла в истории ТМ, - и в том числе в работах КСЭ - существенную роль. Целомудрие прекрасно, если оно не повсеместно, ибо в противоположном случае как же быть с продолжением рода человеческого?
В целом: смола еще свое слово скажет. Но, как и в случае работ Е.М. Колесникова, необходимы контрольные пробы - в данном случае из Камчатско-Алеутского региона. Желательно также, чтобы наряду с лабораторией Лонго смолой также занималась и какая-то альтернативная группа. Монополия везде опасна, и анализ ситуации с работами по ТМ за весь период его изучения полностью подтверждает сказанное.
Тесно связаны с вопросом о редкоземельной аномалии работы, касающиеся природы биостимулятора, присутствующего в почве (вскользь этот вопрос я уже затрагивал, говоря о мутациях). Речь идет об аномально ускоренном возобновлении леса, прежде всего молодняков. Предвидя возражения, специально подчеркиваю -именно молодняков, а не о переживших катастрофу деревьях - о них разговор особый (см. статью В. Некрасова и Ю. Емельянова во 2-м сборнике, 1967). Объяснить этот эффект тривиальными причинами - осветлением поверхности за счет вывала, послепожарными удобрениями, улучшением прогрева почвы и т.д. - вряд ли возможно. Чтобы убедиться в этом, достаточно сопоставить границы зоны I в упомянутой выше в статье В.И. Некрасова и Ю.М. Емельянова с границами лесного пожара и тем более вывала (по крайней мере, частичного). Нетрудно заметить, что сходство между ними отсутствует. И напротив, граница эффекта хорошо вписывается в контур существующей биогеохимической провинции, о которой уже говорилось ранее и которая маркируется прежде всего повышенным содержанием редкоземельных элементов.
С другой стороны, в модельных опытах с проращиванием сеянцев, которые мы проводили в середине 70-х годов с Л.Кухарской, было установлено, что из 30 определявшихся в почве элементов стимулировали рост сеянцев только редкоземельные: лантан, иттербий и отчасти иттрий, близкий к РЗ. Следовательно, решение вопроса об источнике повышенной концентрации РЗ в природных средах района дает, по-видимому, и ключ к пониманию механизма развития ускоренного возобновления послекатастрофных лесов. Работы по РЗ и по биостимулятору должны, следовательно, проводиться по единой комбинированной программе.
В заключение раздела - несколько слов о других направлениях " вещественных" работ.
Злободневный сегодня, в канун летней экспедиции, вопрос о перспективности поисков вещества в озерных илах, хотел бы комментировать сдержанно. Сама по себе идея неплоха, но качество илов на Чеко неизвестно, стратификация их не разработана, равно как и методы извлечения космических частиц из озерных илов. В любом случае я работе Лонго сочувствую и буду ей содействовать, но сенсаций от нее не жду.
"Камень Джона" фрагментом ТМ я не считаю. Тем не менее, объект крайне интересен в общенаучном плане и с позиций "ядерной" гипотезы в свете экспериментальных данных М. Коровкина.
Продолжать программу "сколового" углерода, пока автор метода Э.В. Соботович не выявит причину завышения получаемых этим методом данных, на 3 порядка сравнительно с другими, общепринятыми методами, полагаю нецелесообразным. То же самое относится и к космическим алмазам, обнаруженным в торфяниках района Н.Н. Ковалюхом, - находка эта единична, и я не исключаю возможность каких-то случайных накладок (контаминация?).
Представляют несомненный интерес обнаруженные Н.Н. Ковалюхом в торфах района Бублика мелкие металлические пластинки, обогащенные Ni и Pt. Обнаружены они пока только в одном пункте, но поиски их следовало бы продолжить во всех колонках, исследуемых на содержание шариков.
В целом работы по веществу и особенно по интерпретации элементных и изотопных аномалий должны проводиться с непременным учетом крайне сложной геологической истории района и наличия здесь мощного палеовулкана. Вследствие этого, обнаружив в районе катастрофы те или иные эффекты, тяготеющие к эпицентру, и особенно геохимические аномалии, следует, повторяю, прежде всего задавать себе вопрос: с чем связаны эти эффекты - с метеоритом или с вулканом? Поэтому снова и снова: "палеовулканологическая" съемка района из вспомогательной программы должна стать программой первостепенной важности.
К сожалению, из-за смерти Н.Л. Сапронова это направление работ оказалось обезглавленным, а отъезд из Ванавары В.И. Вальчака, вероятного его преемника, еще более ухудшил положение. Вообще, разговор о том, что де мол отдельные лица ничего не решают и что незаменимых людей нет - это пустой разговор, нередко являющийся, однако, формой оправдания собственной неразворотливости и недопонимания ответственности, которую на себя 40 лет назад взяла КСЭ.
Помимо географического и биогеохимического блоков, важным направлением по-прежнему остается разработка природы оптических аномалий 1908 г. В последнее время В.А. Бронштэн предложил новый механизм входа мелкодисперсного кометного аэрозоля в атмосферу Земли одновременно со взрывом на Тунгуске -механизм, позволяющий снять противоречия, связанные с переносом вещества струйными ветрами. Критическому обсуждению, насколько мне известно, эти представления не подвергались, и поэтому пока не ясно, окончателен ли этот вариант или нет.
Ничего пока не сделано в отношении интерпретации поляриметрического эффекта Буша - Иенсена. Главное, что составляет трудности при интерпретации атмосферно-оптического комплекса - это экспоненциальный спад интенсивности аномалии, являющийся указанием на определяющий вклад фотохимических процессов. К сожалению, под этим углом зрения вопрос почти не рассмотрен - а именно он может оказаться ключевым.
Основной итог сказанному в данном параграфе: образ явления сложен и в прокрустово ложе не укладывается. "Классические" представления феномен во всей его полноте на объясняют. Создается впечатление о хождении по кругу "каменный астероид - комета". Вещество Тунгусского метеорита пока не найдено. Основные направления предстоящих работ в меру моего видения проблемы я обозначил.
О кооперации с другими группами исследователей
Еще раз подчеркну, что до последнего времени мы работали по ТМ практически одни, что и упрощало, и осложняло жизнь. А.В. Золотов, скорее единомышленник, чем конкурент, - с середины 70-х годов практически полностью ушел в космическую парапсихологию. Других желающих не находилось.
Сейчас ситуация коренным образом изменилась, о чем я уже говорил вначале, перечисляя основные группы, работающие сегодня по проблеме. Необходимо определяться в новой обстановке.
Прежде всего о главном принципе взаимодействия. Его, мне кажется, нужно обозначить как научное партнерство. Монополия нам не нужна, но и превращаться в высококвалифицированных шерпов не следует. Тем более что у КСЭ есть Несколько моментов, которые отсутствуют у других.
Во-первых, КСЭ всегда была веротерпима, что позволило работать в ее составе людям, придерживавшимся самых разных точек зрения на природу явления. Считаю, что такая полимодальность полностью себя оправдала и должна быть сохранена впредь.
Во-вторых, КСЭ - организация общественно-научная. Имея хорошую официальную крышу в виде Комиссии по метеоритам и космической пыли, она всегда обеспечивала полимодальность не только классических, но и нетрадиционных подходов. Свою роль инкубатора нетрадиционных идей она должна сохранить и на будущее. Ни Лонго, ни специалисты из Колорадо и никто иной за пределами КСЭ за рамки "классических" подходов заведомо не выйдут и будут далее ходить по этому кругу. Тем не менее фактический материал, нужный всем, они, безусловно, накапливать будут. Это хорошо, и из этого следует исходить.
В-третьих, на некоторых направлениях - например, математическое моделирование мощных и сверхмощных взрывов - они, будучи профессионалами, намного сильнее нас, и потому, осмысливая и ассимилируя результаты их разработок, вряд ли целесообразно слишком глубоко входить в эти хотя и важные, но весьма специальные вопросы.
В-четвертых, они имеют мощную лабораторную базу для выполнения биогеохимических и молекулярно-биологических работ. Накопление фактического материала по данному направлению необходимо в рамках любых представлений о ТМ. Чем бы он ни являлся, нужно знать, из чего он состоял. Однако ставить задачи необходимо совместно, на паритетных правах.
В-пятых, какими бы научными задачами ни занималась КСЭ, участников ее всегда интересовал в научном плане "метеорит" как таковой. Все остальное так или иначе рассматривалось через призму этой проблемы (в том числе и серебристые облака, в которые мы глубоко вникли в середине 60-х годов, о чем я отнюдь не скорблю; жаль, что Нина Фаст бросила это дело). Что же касается других групп, то там этот принцип соблюдается далеко не всегда: так, группу В.В. Адушкина ТМ интересует не столько сам по себе, сколько как эпизод из области физики сверхмощных взрывов.
В-шестых, поскольку КСЭ работает за интерес, временной масштаб нашей деятельности ограничивается не Госкомитетом по науке и не поджимающими сроками финансирования, а естественной продолжительностью нашей жизни. Это дает нам преимущество - мы не боимся долгосрочных программ, хотя лозунг "над нами не каплет" в силу естественных причин все более устаревает.
В настоящее время так или иначе мы контролируем район. Без моей подписи как зам. директора по науке, строго говоря, ни одна программа на территории заповедника выполняться не должна (хотя Готтлиб Польцер это правило нарушил, создав тем самым опасный прецедент). С заповедником нужно контактировать самым тесным образом и впредь. Следует иметь в виду, что различного рода посягательства на территорию - в особенности со стороны туристических фирм - имеют место постоянно.
В-седьмых, в наших руках находятся фотопланшеты Л.А. Кулика. Они не должны лежать мертвым грузом, но их нельзя в существующей обстановке выпускать из рук (в этом Игорь Дорошин прав), потому что они могут быть опорной базой для проблемной лаборатории КСЭ. Это самый сложный пункт взаимодействий, и его нужно будет обсудить не в письмах, а в прямом разговоре.
С учетом сказанного мы должны, кооперируясь в сборе фактического материала, отстаивать там, где это возможно, свои подходы и концепции в совместные программы, сохраняя в то же время свободу в отношении формирования собственных программ и даже на тех же направлениях конкретно. При этом считаю правильным использовать в разумных пределах наличие у нас в настоящее время двух контрольных пакетов - территории заповедника и планшетов Кулика. Совершенно недопустимо, когда материалы Л.А. Кулика на протяжении десятилетий остаются необработанными. Положение дел на этом участке нужно срочно поправлять.
В любом случае КСЭ должна сохранить свое научное лицо и организационную самостоятельность. Важно помнить, что существует класс задач, которые никто, кроме нас, решать не будет.
Сколько бы физиков-взрывников не входило в дело, убежден, что полимодальностью вывала на фастовских площадях никто из них не займется. Это - наше (хотя, честно говоря, мы и здесь не сильно поспешаем).
Эффект по РЗ, в том числе по РЗ в торфах, известен как минимум с 1972 г., но у специалистов он большого интереса не вызвал: планшеты с этими графиками, присланные мне 25 лет назад Сократом, до сих пор лежат в архиве вместе с запиской : "Коля, делай с этими графиками все, что хочешь". После этого мы сделали 15-летний антракт, а затем в дело вошел уже не геохимик, а технолог по РЗ СВ. Дозмаров, взглянувший на проблему совсем другими глазами.
Можно видеть в термолюминесценции некую странную игру природы, а можно зацепиться за нее как за вероятный след радиоактивности 1908 г. Но заранее можно быть уверенными, что никто из наших союзников либо попутчиков под таким углом зрения решать данный вопрос не будет. Термолюм - наш крест, и нужно думать о том, в какую благопристойную обертку эти пропозиции завернуть, чтобы получить под них фант.
Можно видеть в точечных мутациях случайную аномалию. А можно предполагать, что это биологический "след" ИР 1980 г., и коль скоро есть лаборатория, которая берется обеспечить сейчас анализ нуклеотидных последовательностей у сотен образцов из "нашего" района, следует хвататься за эту возможность обеими руками и уже в нынешнем году обеспечить взятие образцов хвои сосны хотя бы в десятке точек района.
Сколько бы геофизиков - самых лучших, включая Кима Иванова - ни брались сейчас за геомагнитный эффект, все они - я не сомневаюсь - снова и снова будут толковать об ударной волне и уж конечно не произнесут термин "огненный шар", боясь оскоромиться в постный день. Конечно же, нужно сделать все возможное, чтобы выбить фант под В.К. Журавлева, но здесь ситуация очевидным образом непростая: это должна быть, видимо, самостоятельная программа, она распространяется не только на магнитограммы, и самое время было бы воскресить палеомагнитку, которая вот уже без малого 20 лет почиет в бозе. Считаю, что сделать это реально, замкнув многоугольник: Линд-Журавлев-Бояркина и, полагаю, что здесь мы могли бы многого добиться даже вне зависимости от позиции других групп. Палеомагнетизм американцам близок и понятен, и здесь они пошли бы, вероятно, на сотрудничество на наших условиях.
Чем бы ни был ТМ (если конечно, это не антиматерия), после его взрыва должны были образоваться капли расплава - те самые шарики, которые мы ищем. Самый подходящий объект для их поисков - это, конечно, торф - с учетом критических замечаний, сделанных Дорошиным. Никто из наших коллег и попутчиков за эту работу не возьмется - она каторжная, специфическая и многолетняя. Аутсайдер ею заниматься не будет. Грант под это дело, вероятно, можно было бы получить, хотя оформление фантов - дело трудоемкое. Зная упрямство и напористость Дорошина, не боящегося долгосрочных программ, думаю, что этого он мог бы добиться.
Затронутая тема этим не исчерпывается, и я жду встречных предложений. Одно должно, однако, нас всех беспокоить - это вопрос о судьбе архивов и коллекций, собранных КСЭ. Я сейчас предпринимаю меры, чтобы по крайней мере часть фондов Некрасова, Голенецкого, Золотова, а также ныне здравствующего Емельянова сосредоточить у Ю.А. Шукалюкова в КМЕТе. Предварительный разговор с ним был, в принципе он согласен, но, естественно, имеются сложности с площадями. Альтернативный вариант - Томск. Томск - но где, как, под чьей крышей, так, чтобы через 10-15-20 лет, когда кто-нибудь из нас куда-нибудь "немножечко уедет", все это бы не оказалось на ближайшей свалке (впрочем, печальный опыт Куликовских планшетов свидетельствует о том, что и КМЕТ в этом отношении не служит абсолютной гарантией, тем более сейчас, когда в Московском планетарии едва не учинили стриптиз-клуб). По части утраты архивов и коллекций наши потери и так уже очень велики (в том числе и по моей вине и недосмотру), и нужно продумать, как избежать их впредь. Первоочередно необходимо взять под контроль:
- архив Демина, где должны, в частности, находиться необъятные по объему и неопубликованные дан ные по неоднократно проводившейся металлометрии (1959, 1960, 1966, 1971, 1974 и 1975 годы), а также, возможно, по спектральному анализу торфов и несомненно данные по амосовской радиометрии 1970 года. Разобраться с ними может только Журавлев, без него, учитывая очень сложную систему шифровки и привязки, эти материалы просто сгинут.
- коллекцию торфов, вывозившихся в разные времена, до последних лет хранившуюся в лаборатории А.П.Бояркиной,
- коллекцию - совершенно безбрежную - образцов почв, хранившуюся у Игоря Антонова;
- магнитограммы
- часть в архиве, в моём фонде, но, по-моему, что-то есть у И.К. Дорошина и Г.В. Андреева, и т.д. Обидно будет, если все это потом надо будет повторять.
Часть коллекции проб на шарики (отожженные) лежит у Гали Ивановой. Но существует также необъятная коллекция неотожженных дублей, предназначавшаяся для химозоления. Из них было обработано только 119 колонок, т.к. после известного эпизода с Тамарой Сарычевой эта работа была законсервирована.
Несколько слов о Тунгусском фонде. То, что пройден юридический этап оформления, это серьезный успех. Сейчас, однако, мы должны сделать все возможное, чтобы произошло наполнение фонда. Сказанное возможно только при условии существования теснейшей связки фонда и заповедника. Связка "фонд-заповедник" должна быть нашей стратегической целью. Третьим углом треугольника может стать Проблемная лаборатория по Тунгусскому метеориту, о которой говорит Дорошин. Тут есть над чем подумать, и нужно, как говаривал Демин, порасшипериться и пораскинуть мозгами.
И еще. Хотя Томск в географии (и в биографии) КСЭ заслуженно играет выдающуюся роль, нужно постоянно помнить о других ее отделениях и особенно в Новосибирске.
Хотя письмо затянулось и приобрело устрашающие размеры, хотел бы обратить внимание, что эпизод с Готтлибом Польцером, профинансировавшим последний выпуск "Вестника", показывает, что нам, не теряя своего лица, следует в то же время проводить гибкую политику. Думаю, что созданный Польцером в Германии музей нужно подкрепить как экспозицией КСЭ - он давно об этом просит, так и персональными стендами желающих. В частности, нужно было бы подумать о стендах Львова, Демина, Голенецкого, Карпунина, Некрасова - они этого заслужили. Польцер для этого просит от нас только одного - материалов (оттиски, фотографии и т.п.). Он просил это сделать не откладывая.
Мы должны уяснить совершенно четко: новые условия требуют от нас максимальной гибкости и способность приспосабливаться, чтобы, не теряя того, что нас всех вместе 40 лет держит, развивать начатое дело, которое будет иметь свое продолжение уже в следующем столетии.
Мнения по существу изложенных вопросов хотел бы знать возможно раньше.
С тунгприветом Н.В.