ПРОГРАММЫ
Увы, мы не достигли наших целей,
Вот с этим-то и связан мои приезд.
Исчерпанность классических моделей
Диктует мне на них поставить крест...
Теперь я понял, житель заграничный,
Что на вопрос ответ не так-то прост,
Что наш объект гораздо экзотичней,
Чем метеор и чем кометный хвост.
Г. Ф. Карпунин
Н.В.ВАСИЛЬЕВ (Харьков)
МЕМОРАНДУМ
Дорогие друзья, считаю нужным поделиться с вами соображениями относительно перспектив проблемы ТМ вообще и дальнейшего развития КСЭ, в частности.
Общие моменты. Внешние обстоятельства и положение в КСЭ.
С 1962 по 1991 гг. общая ситуация с КСЭ и в КСЭ характеризовалась следующими моментами.
1. В силу ряда известных причин мы были фактическими монополистами проблемы.
2. Средний возраст кадрового ядра КСЭ вплоть до середины 80-х годов не превышал 45-50 лет.
3. Особенности существовавшей тогда экономической системы позволяли КСЭ, не имея серьезного финансирования, постоянно мобилизовывать дополнительные резервы как для полевых, так и камеральных работ (вертолеты, сбросы, машинное время, лабораторные анализы и т.д.).
Все это давало возможность формировать - и выполнять - безразмерные по времени программы: никто нас не торопил, мы никому не мешали, и нам никто не мешал, и никто ничего с нас не требовал. Времени впереди было уйма. Общий экономический уровень жизни позволял каждому из нас заниматься проблемой в свободное от основной работы время.
В последние 12 лет ситуация принципиально изменилась. Сменилась система, в которой мы жили. Как, почему, хорошо это или плохо - особый вопрос, в самой КСЭ единодушия на сей счет нет. Но дело не в том. Для наших общих целей важно другое: работать на принципах, приемлемых до 1991 г., стало невозможно. Следовательно, КСЭ должна перестроиться в соответствии с обстановкой. При этом упаси нас бог перейти полностью на хозрасчет и зарабатывать деньги в сфере Тунгуски только каждому на самого себя - все должно быть сбалансировано иначе мы потеряем главное - общественный характер организации.
Мы сделали многое, чтобы сломать лед непонимания важности проблемы. Срыв «занавесов» в 1988 году облегчил эту задачу. Нам удалось привлечь иностранных партнеров - что оказалось нереальным для Кулика в 1933 г. Проблема ТМ стала планетарной и международной, и так должно быть, потому что Тунгусский метеорит принадлежит не России и не КСЭ, а планете в целом. Чтобы это было понято за рубежом, начиная с 1988 г., мы приложили большие усилия. Важной вехой явилась Болонская конференция 1996 г., которая была серьезным прорывом в Европу, хотя и произошедшим не по оптимальному сценарию. Главное, однако при всех издержках, было достигнуто: лед был сломан, и проблемой всерьез заинтересовалось мировое научное сообщество.
Для Проблемы это хорошо. Для нас, для КСЭ это порождает, однако, задачи, которые необходимо обозначить, обсудить и в соответствии с этим действовать.
Первое. Рискую повториться: на протяжении 35 лет (1962-1997 гг.) в сфере Тунгусской проблемы мы были монополистами, отдельные же исследователи, входившие в проблему, так или иначе втягивались в нашу орбиту. Другие группы, если и возникали, то являлись эфемерными образованиями, не имевшими серьезной долговременной перспективы. Сегодня мировая общественность, осознав - лучше позже, чем никогда, - значимость проблемы, сформировала (или быстро формирует) следующие научные коллективы, для которых проблема ТМ не является данью конъюктуры либо научным эксклюзивом, а намеревающиеся и потенциально способные заниматься ею всерьез и надолго:
1) Болонский Университет, лидер - Д. Лонго. Намерения простираются далеко за пределы «смоляных» частиц и лимнологических работ на Чеко. Группа хорошо финансируема и имеет развитые научные транснациональные контакты и, что особенно важно, готова работать долгосрочно;
2) США, Колорадо (проф. Келлер). Мощная группа, в которую входят геофизики - специалисты по столкновительным процессам, специалисты в области дешифровки космической аэросъемки, космохимики и биологи-экологи, объединенные организационно Высшей горной школой в Денвере и Колорадским Университетом. Средств пока не имеют, но ищут поддержки в Национальном географическом обществе США. Безусловно, являются не гастролерами, а специалистами высокого класса, также настроенными на реализацию долго срочных программ;
3) У нас в России - Институт физики геосфер РАН. Не следует считать, что это случайные люди, которых интересуют только зарубежные гранты. ИФГ - в недавнем прошлом - это институт, возглавлявшийся акад. Садовским и курировавший, вместе с ИПГ, все ядерные испытания в СССР. Их интересуют не только деньги. Они совершенно правильно уразумели, что за всю историю человечество имело возможность лишь дважды столкнуться натурно не просто с мощными, а с супермощными (тротиловый эквивалент >40 мегатонн) надземными взрывами - Тунгусским и Новоземельским 1962 г. Отсюда вытекает и их высокий интерес к проблеме. «Тунгусское» ядро в институте составляют люди, работавшие вместе с И. П. Пасечником, сейсмологи и геофизики, интересующиеся импактными процессами. С ними тесно связан Ким Иванов, который сейчас снова вплотную занимается геомагнитным эффектом ТМ. По инициативе этого института начал работать семинар по физике ТМ, в состав участников которого входит практически вся «взрывная» элита Москвы (Коробейников, Стулов, Немчинов, Тирский, Адушкин и др.). Принимают участие в работе семинара также Зоткин, Злобин, Ро мейко и Алексеев. Насколько мне известно, заседания проходят насыщенно и в целом весьма результативно. Интенсивно и разносторонне работает молодежный коллектив, руководимый В. Ромейко и курируемый И. Зоткиным (регулярные семинары, сборы и т.д.). Не следует игнорировать и деятельность И. В. Коваля, несмотря на все его откровенное флибустьерство. Сложилась весьма инициативная группа во главе с В. А. Алексеевым в Троицке, у которой имеются самостоятельные, хотя и весьма спорные подходы к проблеме. Вряд ли можно забывать и о работах по натурному моделированию Тунгусского взрыва, проводимых в Новосибирске, в Институте гидродинамики, результаты которых были доложены в 1998 г. на симпозиуме в Красноярске - хотя концепция этих исследований о земном «нефтегазовом» происхождении ТМ относится, на мой взгляд, к серии научных курьезов. Отдельно следует упомянуть о бразильской группе специалистов, проводящих работы в зоне падения «бразильского двойника» (расшевелить их удалось также с нашей подачи) и о группе Фергюссона в Австралии, проведшей интересную работу по геофизическим эффектам 30.06. 1909 г. в Антарктиде.
Появление и формирование этих групп явилось в большой мере результатом наших собственных усилий - по крайней мере, мы этому способствовали - но с изменившейся научно-организационной конъюнктурой мы должны считаться.
Дополнительным существенным моментом сегодняшней ситуации является образование в 1995 г. заповедника «Тунгусский». Этого мы добивались без малого 25 лет. Задачи КСЭ и заповедника близки и частично перекрывают друг друга, - но не идентичны, и это обстоятельство также необходимо иметь в виду.
К числу не подлежащих обсуждению негативных факторов относится очевидное постарение ядра КСЭ (бывшие «светловолосые юноши», по определению Саввы Кожевникова, все более превращаются в седовласых Мафусаилов) и связанные с этим большие естественные потери среди руководителей направлений, понесенные нами в последние годы (Львов, Демин, Голенецкий, Сапронов, Некрасов).
Монополия всегда вредна. Привыкнув к ней, мы утратили чувство новизны и динамизма на ряде направлений работы, наивно полагая, что впереди у нас - вечность. Удивительным образом выясняется, например, что каноническая вывальная «бабочка» Фаста отражает ситуацию на конец 1963 г., а еще несколько сотен пробных площадей, внесенных в каталог в последующие 20 лет, на схеме никак не отражены, что порождает всякого рода разночтения, если не сказать больше (см., например, статью В. И. Коваля, только что вышедшую в сборнике под редакцией В. Ромейко). Выполнявшаяся в течение 22 лет (начиная с 1977 г.) программа «Лес», на которую КСЭ затратила большие усилия, до настоящего времени не доведена до ощутимого результата - хотя поставленные в этой программе задачи высоко актуальны и безусловно нуждаются в решении. Составив каталог по вывалу, мы не приложили усилия к тому, чтобы разобраться с природой полимодальности распределений на многих пробных площадях, и крайне медленно ведем работу в этом направлении, начатую Д. Деминым. Я уже не говорю о полузабытых (но никем не опровергнутых) результатах В. Мехедова по радиоактивности, о ждущей своего часа программе по палеомагнетизму и т.д.
Все это диктует необходимость:
1) сформулировать основные направления работ на ближайшие годы,
2) определить место КСЭ в их выполнении.
* * *
Основные направления работ вытекают из общей ситуации в разработке проблемы, которая может быть сведена к следующим позициям (излагаемое ниже отражает мою личную точку зрения, которую я менее всего хотел бы навязывать).
1. Период «государственной монополии» пометной гипотезы, начавшийся в 60-е годы, подходит, повидимому, к концу. Благодаря экспериментам «Вега» и «Джотто», а также наблюдениям за столкновением кометы Шумейкера-Леви с Юпитером, модели Тунгусского метеорита, представления, основанные на низкой (менее 0,1, но более 0,01 г/см3) и сверхнизкой (< 0,001 г/см3) плотности ТМ приказали долго жить. Возможность проникновения ледяного кометного ядра в атмосферу Земли до высоты ~ 10 км подвергается прицельной критике с позиций теории сопротивления материалов. То же самое относится и к углистым хондритам. В качестве альтернативы вновь воскресла, казалось бы, забытая тень каменного астероида. Соответственно, однако, опять возник сакраментальный вопрос: если это астероид, то где его осколки? Кроме того, если принять, что это был каменный астероид, то как быть с изотопными и элементными аномалиями в торфе, обнаруженными Е. М. Колесниковым и С. П. Голенецким. Создается впечатление, что история проблемы, совершив плавный оборот вокруг своей оси, снова приблизилась концептуально к состоянию, в котором она находилась в конце 50-х годов. В этом процессе одни могут усмотреть диалектическую спираль, а другие хождение по мукам. Я лично склоняюсь скорее ко второму варианту. Предпринимаемые сейчас попытки «уничтожения» осколков через абляцию, испарение и т.д., напоминают, как мне кажется, попытки ученика, запутавшегося в решении задачи, подогнать ее под заданный ответ.
2. Эпоха возможности свободного манипулирования гипотезами о природе ТМ закончилась. Ей мешают монбланы фактических материалов, загоняющие любые умозрительные спекуляции в узкие логические коридоры. В то же время явление поражает своей сложностью: по какому бы направлению мы ни стали анализировать накопленные данные, повсюду мы натыкаемся на противоречия - начиная с вопроса о траектории и механизме взрыва и кончая биологическими (экологическими) последствиями катастрофы 1908 г. «Портрет» явления явно не укладывается в рамки элементарных схем.
3. К числу наиболее существенных противоречий и трудностей относятся, прежде всего, ситуация с траекторией, состоящая в явном расхождении оценок ее азимута на основании показаний очевидцев на Ангаре (135°, траектория по Кринову), на Лене и нижней Тунгуске (~ 120°, траектория Коненкина, Бояркиной и Цветкова, Эпиктетовой) и на основании объективной картины вывала (95°, Фаст) и ожога (95°, Демин+Воробьев). Традиционные объяснения этих несоответствий сентенциями типа «очевидец врет» и «очевидцу верить нельзя» легко опровергается следующим обстоятельством, на которое почему-то до сих пор не было обращено достаточного внимания: внутри ангарской - равно как и внутри ленско-нижнетунгусской - групп очевидцев разбросы в показаниях не выходят за рамки обычных в случае работы с сильно зашумленным материалом.
Противоречия проявляются на уровне сопоставления совокупности показаний - «южных», ангарских, с одной стороны, и ленско-тунгусских, восточных, с другой. Это не может быть объяснено случайным враньем. Противоречия эти, следовательно, реальны, вероятным представляются три варианта их объяснения:
1) вариант Зигеля: траектория по ходу движения тела менялась («маневр»);
2) вариант Злобина и Коваля: ни ось симметрии вывала, ни ось симметрии лучистого ожога (95°) проекцией траектории не является, и образование «елочки» нужно интерпретировать каким-то иным образом - каким неясно (эту мысль, кстати, неоднократно высказывал Львов);
3) показатели «южных» и «восточных» очевидцев относятся к разным космическим объектам - возможно, существенно разнесенным во времени. Последнее предположения с повестки дня не снято: напомню, в на чале 80-х годов как из общих показаний нами была вылущена целая группа смущавших интерпретаторов усть- кутских очевидцев, упорно говоривших о вечернем болиде и оказавшихся на поверку свидетелями Иркутского болида июля 1908 г., задокументированного иркутскими генетиками и обнаруженного Джоном Анфиногеновым (не случись бы этого, мы до сих пор списывали и данный эпизод за счет несовершенства человеческой памяти). Думаю, что и с вопросом о происхождении «восточных» показаний мы далеко еще не во всем разобрались: по чему-то мимо нашего сознания прошел установленный Деминым, Журавлевым и Дмитриевым факт глубоких различий не отдельных черт, а всего «образа» восточного и южного болидов. Двадцать с лишним лет с аппетитом дискутируя по этому поводу, мы не предприняли вполне возможных и, что называется, на поверхности лежащих действий: поисков жандармских и церковных архивов 1908 г., относящихся к региону Ербогачен- Преображенка. А архивы такие наверняка были и могли сохраниться: в селах этого куста, как и на Ангаре, было полным-полно политссыльных, а раз были ссыльные, значит должен был быть и приглядывавший за ними жандармский офицер, который, вполне возможно, как и его коллега Солонина из Кежмы, не только дул водку, но и поглядывал на небо. Материалы эти, очень вероятно, спокойно лежат в Иркутске, но мы так и не удосужились покопать их всерьез (хотя в Иркутске, например, благополучно поживает Галина Колобкова). Все это не поздно сделать и сейчас, не дожидаясь 23-го столетия.
4. С неясностями в вопросе о траектории тесно сопряжены и ряд моментов, связанных с работами по вывалу. Совершенно справедливо принято считать, что вывальный каталог Фаста является уникальным основополагающим документом Тунгусской катастрофы. Ссылаясь на это обстоятельство, нередко добавляют также, что этот документ послужил мощной фактической базой для натурного и математического моделирования Тунгусского взрыва, работ, вследствие которых наше понимание физики Тунгусского метеорита продвинулось вперед семимильными шагами.
Все это так и не совсем так. Неосознанно мы сами перед собою лукавим.
Первое маленькое лукавство состоит в том, что, завершив съемку и опубликовав «Каталог», мы впали в состояние глубокой самоудовлетворенности и нарциссизма, вследствие чего информация, заключенная в «Каталоге», в огромной степени находится в нераспечатанном виде. Достаточно сказать, что каноническая «бабочка» - это не реальный контур вывала, а его отображение в сознании юного Фаста образца 1963 г. Истинная же картина, на дорисовывание которой ушло после 1963 г. еще 15 лет, до сих пор на карту не положена.
Далее - сегодняшнее векторное поле вывала представляет собою поле основных, главных его составляющих, преобладающих векторов, в то время как все мы хорошо знаем, что реальное распределение поваленных деревьев на пробных площадях - полимодально. Что делать с этой самой полимодальностью, мы за последние 30 лет не придумали, Демин раньше всех нас осознал эту ситуацию и забил тревогу - но, как говорится, бог не дал. Развиваем же это направление мы недопустимо медленно.
Второе лукавство проявляется в забвении того обстоятельства, что результаты как натурного, так и машинного моделирования соотносятся с реальными данными, заключенными в «Каталоге» не более, чем карта Козьмы Индикоплава со спутниковой аэросъемкой. Единственное, о чем можно говорить в обоих случаях более или менее уверенно - это о совпадении области разрушений по контуру (т.е. получения все той же «бабочки»). Что же касается векторной структуры, то она в случае моделирования является даже не нулевым, а, пользуясь выражением Демина, минус-первым приближением в действительности. Это относится и к экспериментам Цикулина-Зоткина, и к расчетам В. П. Коробейникова; исключения составляют разве что результаты модельных опытов новосибирской группы из Института гидродинамики, доложенные в Красноярске (у них получаются передние «усики» бабочки), но авторы этой интересной разработки исходили в своих расчетах из столь фантастических представлений о природе явления в целом, что аудитория в сущности не заметила содержащееся в их работе рациональное зерно.
Правда состоит, следовательно, в том, что работы по вывалу следует расконсервировать, а сам «Каталог» должен превратиться из ритуального объекта, на котором мы время от времени произносим присяги, в то, для чего он и создавался - в основу для расчетных работ. Работа эта, по существу, только начинается. Зоткин, который по моей просьбе очень внимательно ознакомился с расчетами Демина, выразил мнение, что Демин затронул в высшей степени серьезную и в то же время трудную проблему, сопредельную малоразработанной математически теории хаоса. Если это действительно так, напрашивается необходимость подключения к этой деятельности новых отрядов математиков.
Остается непроясненной природа передних осесимметрических отклонений в «голове бабочки», интерпретированных Плехановым как след рикошета. Этот принципиально важный вывод сделан пока чисто на феноменологическом уровне, нуждаясь в обсуждении и подкреплении: реальность рикошета тела, шедшего на последнем отрезке траектории под углом ~ 40° к горизонту, вызывает сомнение. Подвигнуть на решение этой задачи московских взрывников, включая В. П. Коробейникова, мне пока не удалось - их интересуют другие моменты, связанные не столько с Тунгусским взрывом, сколько с механизмом разрушения крупных метеоритных тел в атмосфере вообще. Поэтому, похоже, нужно браться за дело самим.
Из анализа картин вывала выплывают и другие вопросы, каждый из которых может оказаться поворотным. Что означает, например, «подковка» в ЮЮВ части фастовских изоклин? Игра природы, случайность или же, как настаивает Андрей Злобин - истинный след баллистической волны? «Подковку» эту мы знаем с 1967 года, неоднократно приходилось слышать о том, что она связана с некими таинственными «локальными причинами», но что это за «локальные причины» - никому не известно, а попыток разобраться на местности с этим вопросом, насколько я знаю, не предпринималось.
Уже почти 15 лет прошло со времени выхода в свет великолепной работы Цынбала и Шнитке, которая почему-то не привлекла должного внимания ни в КСЭ, ни за ее пределами. Между тем, в этой статье, помимо газопылевой модели взрыва, которая представляется мне искусственной, содержится разбор ситуации с вывалом в СВ секторе (СВ «крыло бабочки») и с возможным вкладом в его формирование докатастрофных лесных пожаров. Приводимые в работе Цынбала и Шнитке графики градиентов очень убедительны. Давно пора исследовать этот вопрос глубже, и здесь многое могла бы прояснить обработка материалов, полученных по программе «Лес», но долгострой на этом направлении работ КСЭ вообще выходит за рамки разумных представлений.
Примеры эти можно было бы продолжать, но даже сказанного достаточно для того, чтобы сделать неутешительный для нас вывод: на протяжении последних десятилетий, начиная с 1976 г., работы по проблеме физики Тунгусского взрыва касались не столько анализа натурного вывала, сколько изучения модельных ситуаций, в отношении которых, действительно, сделано многое, но которые без сопоставления с реальной действительностью не дают окончательного решения, пожалуй, ни одного вопроса.
5. По геофизике Тунгусского взрыва, в той ее части, которая касается анализа сейсмо-и барограмм, И. П. Пасечником и Бэн-Менахемом, сделано, как мне кажется, все, что на сегодняшний день можно было сделать (хотя в Институте физики геосфер собираются совместно с группой Келлера вернуться к этому вопросу еще раз). Иначе обстоит дело с геомагнитным эффектом, природа которого по-прежнему невыяснена. К сожалению, при неясных обстоятельствах из архива Иркутской обсерватории исчез подлинник записи, но Ким Иванов говорил мне пару месяцев назад, что у него есть фотокопия (это обстоятельство следует иметь в виду). Мне известно, что группа Немчинова опять же вместе с американцами планирует продолжить изучение магнитной бури 30.06.08, активное участие в этом, как я уже писал, принимает Ким Иванов. Думаю, однако, что они снова будут считать и обсуждать только варианты, связанные с допущением об ударной волне как источника возмущения. Какие-либо альтернативные подходы не рассматриваются, а это значит, что дело обречено на уже известную нам процедуру подгонки решения задачи под готовый ответ. Поэтому я считаю, что мы должны составить и попытаться профинансировать через Колорадо альтернативный проект, исходя из наличия в «огненной области», всплывавшей в верхние слои атмосферы после взрыва, радионуклидов. Поскольку аллергия к радиоактивности уже традиционно является едва ли не генетическим маркером лиц, занимающихся ТМ («этого не может быть потому, что этого не может быть никогда», «Ай-ай, опять Казанцев, опять космический корабль, это несерьезно»), хорошей «крышей» для такого проекта (или, точнее, камуфляжем) может послужить работа D'Allesio и Harms, вышедшая года 4 назад, в которой обосновывается идеал о возможности запуска природного термоядерного синтеза при разрушении кометного ядра в атмосфере Земли. Она вышла в одном из элитных журналов в Оксфорде, имеет объем более 20 страниц и может быть представлена желающим - у меня есть ее оттиск. И здесь я хочу уклониться в ходе дальнейшего изложения от скверной, укоренившейся у нас с конца 60-х годов, традиции говорить о радиоактивности не в контексте геофизики ТМ, а отдельно, в каком-то тридесятом концевом параграфе в графе «Разное» - перед буквами и т.д. и т.пр. Тем самым принципиальная важность этого вопроса неизбежно психологически смазывается.
6. Между тем, в вопросе о радиоактивности неясностей - хоть отбавляй. Обычно, обращаясь к этой теме в КСЭ и тем более за ее пределами, говорится о том, что упорные поиски следов радиоактивности 1908 г. дали отрицательный результат. При этом обычно не конкретизируется ключевой момент как искали и что вообще в принципе могли найти. Напомню, что, как правило, мы ссылаемся при этом на работы Лены Кириченко, вышедшие в 60-70-е годы. Упаси бог - я не хочу взять под сомнение ее профессионализм. Но не следует забывать, что:
- аппаратура, использованная в этих замерах - это уже не каменный век, а архей;
- взрыв произошел на высоте как минимум 5 километров,
- следовательно ожидать высоких цифр радиоактивности даже в эпицентре и даже по свежим следам нереально;
- работа выполнялась 52 года спустя после события;
- замеры проводились в эпоху интенсивных ядерных испытаний в атмосфере, что чрезвычайно искажало фон;
- субъективный настрой был далеко не в пользу положительного ответа (девиз «Опровергнуть Казанцева и Золотова» я помню). Все это, как говорится, не способствовало, а препятствовало.
Совершенно очевидно, что исходно рассчитывать на яркий эффект было нельзя, а следовало ориентироваться на намеки и полунамеки, но этого-то как раз сделано не было. Приведу несколько примеров.
6.1. Утверждалось - да и утверждается сейчас -, что неоднократные замеры радиоактивности почв и торфов положительных результатов не дали. Действительно, ярких эффектов найдено не было, хотя, повторяю, и рассчитывать на них было нельзя. Однако в пределах Метеоритной котловины, т.е. в районе эпицентра, цифры радиоактивности, как это следует из известной карты Кириченко и Гречушкиной, примерно в 1,5 раза выше, чем на периферии. Намек? По-моему, если и не намек, то во всяком случае, обстоятельство, которое должно было привлечь к себе внимание. Однако этого не случилось, результаты эти были тут же с хода списаны на ядерные испытания конца 50-х годов, и вопрос был объявлен закрытым. Между тем, последующие замеры 1970 г. (А. Аммосов, Д. Демин) и конца 90-х (В. Ромейко) показали, что цифры эти стабильны, т.е. радиоактивные осадки-носители преимущественно короткоживущих радионуклидов - картину в данном случае не определяют. В итоге этот намек получил более правоподобное объяснение повышенным содержанием U и Th в изверженных породах (траппах) лишь в самое последнее время, т.е. без малого 40 лет спустя, да и сегодня это не более, чем вероятное (хотя и наиболее вероятное), но не доказанное предположение. Природа излучателя не выяснена.
6.2. Что касается изучения радиоактивности торфов, то, как выяснилось в дальнейшем, слой 1908 г. на торфяниках в Метеоритной котловине вообще взят не был - что и неудивительно, т.к. сорок лет назад представления наши о датировке мхов были, мягко говоря, весьма приблизительны. Поэтому разговоры о том, что ожидаемый «второй пик» радиоактивности в глубине торфяной залежи близ эпицентра не подтвердился, абсолютно бездоказательны - исследования радиоактивности 1908 г. в эпицентральной зоне, как видно из сказанного, нами просто не проводились (А. В. Золотовым, по-моему, тоже). Что же касается колонки, взятой на Цветковском торфянике, то там второй максимум был обнаружен (см. график в первой статье Л. Кириченко), но никаких дальнейших шагов этот факт не возымел (возникает вопрос - зачем тогда эта работа проводилась, раз и так все было заранее ясно?) - Других опубликованных данных по радиоактивности торфов, насколько мне известно, не имеется.
6.3. В статье Л. Кириченко и М. Гречушкиной имеется не лишенный интереса рисунок, отражающий результаты сопоставления радиоактивности различных видов растений в эпицентре, в районе Ванавары и в Подмосковье. Из рисунка видно, что, как правило, радиоактивность растений в районе катастрофы намного выше, чем в двух других обследованных районах, причем это связано с 137Cs, а не с 40К. - Спрашивается, можно было расценивать этот факт как намек или полунамек? - Думаю, что да. Но, как и в предыдущих случаях, работа эта была без каких-либо объяснений законсервирована.
6.4. Говоря о радиоактивности годичных колец деревьев, обычно ссылаются на Кириченко и
6.5. Гречушкину, получивших на склоне Фаррингтона отрицательный результат, и А. В. Золотова, получившего результат положительный, но взятый под сомнение (почему - неясно). Связано последнее, очевидно, с тем, что на первых порах своей деятельности А. В. Золотов допускал методические ошибки, которые, впрочем, всегда честно при знавал. Но, говоря в критической тональности о данных А. В. Золотова, практически никто и никогда не вспоминает о данных В. Н. Мехедова, который также не только получил положительный результат, но и опубликовал на эту тему брошюру. Между тем, если данным В. Н. Мехедова также высказывается недоверие, то возникает вопрос: на чем оно основано? Если говорить о методической стороне этих измерений и о квалификации автора, то следует помнить, что В. Н. Мехедов был правой рукой Б. В. Курчатова, основателя и лидера отечественной радиохимии. Лаборатория же Б. В. Курчатова, где работал В. Н. Мехедов, являлась эталонной. Следовательно, чтобы с этими данными аргументировано спорить, нужно иметь, как минимум, не менее качественные контрматериалы. А их нет.Точно так же остались непроверенными и предварительные данные В. Н. Мехедова о том, что излучателем в данном случае является 36Сl.
6.6. Проведенная Л. Кириченко работа по изучению радиоактивности почв в экранированных местах (под полом охотничьих изб, построенных до 1945 г., до начала эпохи ядерных испытаний) дала негативный результат. Опыт Чернобыля показывает, однако, что современные радионуклиды консервируются преимущественно в наиболее поверхностных слоях почвы, концентрируясь в растениях и вступая в круговорот в биоте. То же должно было произойти и с радионуклидами 1908 г. - если таковые имелись. В этом случае определяющую роль могло сыграть выравнивание места постройки, т.к. очевидно, что любое строительство предполагает расчистку площадки. При этом почти наверняка обогащенный радионуклидами верхний 5-ти сантиметровый слой будет содран. Что же касается радионуклидов, просачивающихся вглубь, то неясно, как в тех районах этот процесс протекает вообще, - учитывая континентальность климата, низкий темп природных круговоротов и особенности гидрологического режима почв. Ни один из этих моментов при интерпретации полученных в 60-70-е годы данных не обсуждался и учтен не был.
6.7. Наиболее серьзная попытка экспериментального, а не эмоционально-вербального опровержения наличия у Тунгусской катастрофы радионуклидного «следа» была предпринята Е. М. Колесниковым с соавт. путем изучения изотопного состава инертных газов, адсорбированных в порах горных пород района. Проверка эта дала отрицательный результат. Оценивая его, однако, нужно иметь в виду, как минимум, следующие два обстоятельства: - во-первых, Е. М. Колесников, насколько я помню, исходил из минимальной высоты взрыва (5 км), в то время как «вилка» последней составляет 5-10 км. Соответственно, благодаря поглощению в атмосфере, могла существенно уменьшиться и мощность нейтронного потока; - во-вторых, учитывая ответственность указанного расчета, было бы желательно повторение его какой- либо независимой группой радиационщиков (я пытаюсь это сделать через Снежинских специалистов, но пока что это не получалось). Ум хорошо - два лучше. - в-третьих, выходы горных пород, где были отобраны образцы для экспериментов Е. М. Колесникова, в момент взрыва несомненно подверглись воздействию температурного фактора, усугубленного пожаром. Насколько мне известно, данное обстоятельство во внимание не принималось, хотя, как мне кажется, на обмен сорбированного аргона с атмосферными инертными газами это могло повлиять. Было бы крайне желательно поэтому провести эксперименты по методу Е. М. Колесникова с образцами горных пород, отобранными в районах надземных сверхмощных термоядерных взрывов. Таковым является Новая Земля, полигон «Северный». Скалы там есть, выходы на эту площадку реальны, а эквивалент супервзрыва 1962 г. близок к Тунгусскому. Работу надо делать.
6.7. Работы по радиоактивности следует дополнить поисками следов трансурановых элементов.
6.8. Надежды на получение прямых доказательств наличия радиоактивного следа 1908 г. сегодня, через 90 лет после катастрофы, малореальны, а любые полунамеки на него будут взяты, скорее всего, под сомнение и попадут под перекрестный огонь эмоциональной и предвзятой критики. Думаю поэтому, что при решении данного вопроса следует делать ставку не только на прямые, но преимущественно на косвенные признаки, благо методические подходы к их влиянию ныне более или менее определились в ходе работ на территориях повы шенного радиоэкологического риска (Алтай-Семипалатинск, Южный Урал, Заполярье, зона Чернобыля). К числу таких признаков относятся, прежде всего, изменения термолюминесцентных свойств минералов и почв, исследование которых имеет приоритетную значимость. От того, как пойдут дела у Бидюкова и Коровкина
6.9. в судьбе Проблемы зависит многое. Если, действительно, как полагает
6.10. Коровкин, поверхность камня Джона в недалеком прошлом подвергалась воздействию жесткой радиации, это дает основание для далеко идущих выводов. (Кстати, упоминавшиеся выше эксперименты Е. М. Колесниковым по аргону следовало бы повторить на материале именно этого камня,
6.11. сопоставив их с результатами Коровкина). С другой стороны, у меня создается впечатление, что зона повышенных значений термолюминесценции по Бидюкову совпадает в первом приближении со «слепым пятном» по лучистому ожогу (северо-восточный выем) и с соответствующей «немой» СВструктурой на космической аэросъемке (см. статью Пасечника и Зоткина, полностью подтверждено неизвестными пока в КСЭ данными американской спутниковой аэросъемки, разделенной с описанной выше временным интервалом ~ 10 лет). Вследствие этого, одна из главных задач состоит в том, что территориальные структуры по термолюму, лучистому ожогу и по космической спектральной аэросъемке района должны быть совмещены и рассмотрены в комплексе. В первом приближении складывается впечатление, что в СВ секторе эпицентральной области в момент взрыва сработали какие-то условия, погасившие (минимизировавшие) световую и инфракрасную компоненту излучения, в результате чего был ослаблен эффект отжига, и не препятствовавшие жесткой его компоненте, вследствие чего эффекты, обусловленные длинноволновой частью спектра ЭМ колебаний (лучистый ожог) оказались ослабленными, а жесткой радиацией (термолюм), напротив, усиленными.
6.9. Другим косвенным признаком действия ионизирующей радиации могут быть изменения в интенсивности мутационного процесса у тех или иных биологических объектов. Ионизирующая радиация (ИР) - это не единственная, но наиболее распространенная причина мутаций, поэтому в случае усиления мутационного процесса всегда надлежит первоочередно думать о радиационном факторе. Тем не менее, помимо радиации, мутации могут вызываться и другими причинами - например, некоторыми химическими соединениями - т.н. мутагенами, к числу которых принадлежит, в частности, ряд продуктов сухой возгонки древесины при лесных пожарах, а также, как установлено в последнее время, - мощные электромагнитные возмущения. Вследствие этого сам по себе факт учащения мутаций не является еще самодостаточным для утверждения о наличии радиационных генетических эффектов - хотя и служат непременно «поводом для размышления». Следует добавить, что тип мутационных нарушений при воздействии разных видов физических и химических мутагенов имеет свои характерные (хотя и не абсолютно специфические) особенности, поэтому, с известной долей осторожности, хорошо изучив тип мутационных изменений, можно предполагать наиболее вероятную их причину. Обсуждая вопрос о мутациях в районе Тунгусской катастрофы, необходимо, во избежании недоразумений, сделать некоторые замечания.
Широко распространено - даже среди биологов и медиков, не занимающихся прицельно популяционной генетикой - представление о том, что мутация - это, в сущности, уродство, нередко несовместимое с жизнью. Суждение это неверно: хотя в числе мутаций, действительно, наблюдаются иногда т.н. летальные (смертельные) мутации либо мутации, приводящие к уродствам, случаи эти относительно редки, а носители таких грубых нарушений обычно быстро устраняются естественным отбором. Основную же массу мутационных изменений составляют или т.н. нейтральные мутации, не проявляющихся в каких-либо пагубных для организма эффектах, и мутации «точечные», вызывающие слабые, малозаметные изменения тех или иных признаков. Именно эти категории «малых» мутаций и составляют основной фон, необходимый для естественного отбора. Поэтому, если в районе Тунгусской катастрофы, действительно, ускорен и деформирован мутационный процесс (а основания для такого предположения есть), это вовсе не означает, что по району бродят двугорбые медведи и произрастают деревья корнями вверх.
История изучения мутационного фона в районе Тунгусской катастрофы начиналась в 1962 г., с выполненных в Институте цитологии и генетики СО АН СССР проф. Приваловым модельных экспериментов по облучению ИР семян сосны с последующим высевом их в грунт (подробности развития начального этапа этой работы от и до лучше знает Плеханов, вследствие чего детально их переписывать я не буду). Скажу лишь, что уже на первом этапе выяснилось, что один из морфологических признаков радиационных мутаций у сосны является выброс ею трехигольчатых пучков хвои. Обстоятельство это породило два неравнозначных последствия. Первое состояло в том, что, начиная с 1963 г. были поставлены работы по картированию в районе Тунгусской катастрофы зон с повышенными значениями «треххвойности» у сосны. Последствие это было весьма положительным и послужило началом создания плехановского «Каталога» - совершенно бесценного базового документа, послужившего фактической основой для целой серии биологческих работ в районе - и, к сожалению, пока не опубликованного (пробел этот необходимо по возможности восполнить). Второе последствие, однако, было негативным: где-то, начиная с 1964 г., слово «треххвойность» в нашем КСЭ-шном жаргоне стало как бы синонимом понятия «мутационный признак у сосны», что привело в дальнейшем к путанице, недоразумениям и необоснованному скепсису.
Дело в том, что вскоре выяснились два ранее неизвестных обстоятельства:
- во-первых, оказалось, что треххвойность нередко встречается у сосен и далеко за пределами района Тунгусской катастрофы, в том числе в местах со спокойным радиационным фоном;
- во-вторых, выяснилось, что далеко не любая треххвойность имеет мутационное происхождение: повышенный выход в трехвойность наблюдается практически всегда, где сосна, выражаясь профессиональным жаргоном лесников, «жирует», т.е. имеет хорошие годичные приросты.
В частности, это нередко наблюдается на старых гарях.
В районе Тунгусской катастрофы зона треххвойности локальна, стянута к траектории и имеет яркий максимум в районе г. Острая (Чирвинский). Очень важно, что контур зоны треххвойности не имеет ничего общего ни с зоной лесного пожара 1908 г., ни с областью лучистого ожога, ни, тем более, с границами «бабочки» по вывалу. Обстоятельство это само по себе интересно, но нужно запомнить раз и навсегда, что треххвойность и учащение мутационного фона - это разные вещи. Путать их нельзя - хотя, возможно, какая-то внутренняя связь между этими эффектами существует. - Но не о треххвойности сейчас речь. Разговор о ней нужен был здесь только как прелюдия к дельнейшему изложению ситуации с мутационным фоном в районе катастрофы.
Дальнейшие события на этом участке наших работ развивались следующим образом.
С начала 70-х годов данным направлением работ заинтересовался В. А. Дрогавцев, бывший тогда сотрудником Института цитологии и генетики в Новосибирском Академгородке (ныне чл.-корр. АН сельхознаук и директор Института генетики и растениеводства им. Н. И. Вавилова в Питере). К треххвойности его подходы абсолютно никакого отношения не имели, но полученный к тому времени материал давал, по мнению В. А. Дрогавцева, возможность подойти к проблеме мутаций совсем с другой стороны.
Дело в том, что в 1968 г. при составлении уже упоминавшегося «Каталога» под редакцией Плеханова, были проведены замеры ряда характеристик 5000 экземпляров сосны (по сетке), растущих в зоне катастрофы. У каждого дерева снимались 20 показателей, в т.ч. линейные приросты деревьев за последние 4 года. Дрогавцев обратил внимание именно на массив данных по линейным приростам.
Будучи специалистом в области математической популяционной генетики, В. А. Дрогавцев разработал математические методы разделения в сумме вариаций того или иного морфометрического признака генотипической (мутационной) и фенотипичекой (средовой) компоненты. На эту тему им была защищена докторская диссертация, на этих работах он составил себе известность как специалист-генетик, они же явились одним из оснований избрания его в ВАСХНИЛ . - Математическая популяционная генетика принадлежит к числу наиболее сложных разделов современной генетики - которая и сама по себе очень непроста и малодоступна для неспециалистов. Поэтому я совершенно не собираюсь судить и рядить о том, в какой мере многотактный алгоритм, разработанный В. А. Дрогавцевым, корректен либо некорректен. Неоднократно обсуждая этот вопрос с генетиками, я пришел к выводу о том, что метод Дрогавцева, безусловно, не является каноническим, и вследствие этого ориентироваться только на него было бы неосторожно. Неоднократные беседы и переписка с самим Дрогавцевым усугубили это впечатление.
С другой стороны, правильность самих расчетов, - (вопрос об их интерпретации при этом не затрагивался), - была подтверждена независимо другим методом Ю. Н. Исаковым в Институте леса в Воронеже года 4 назад (данные не опубликованы, в основу положен цифровой материал не «Каталога», а дополнительные наблюдения Алексея Плеханова, проведенные в 1977 г.).
В чем же состоят, в переводе на человеческий язык, основные результаты Дрогавцева и Исакова?
Главный вывод: на сравнительно небольшой (~150-200 км2) площади вокруг эпицентра интенсивность микромутационного процесса, измеряемая по величине генотипической дисперсии, резко - в максимуме до 12 раз - повышена.
Наиболее выраженные «всплески» генотипической дисперсии имеют место в районе г. Чирвинский («Острая») и на Чургиме, границы области эффекта тяготеют к проекции траектории (точнее, область вытянута с ВЮВ на ЗСЗ по азимуту ~120° - цифра эта подлежит уточнению). В то же время следует особо оговорить, что контур области, где прослеживается «Эффект Драгавцева» совсем иной, чем область треххвойности и лучистого ожога - не говоря уже о лесном пожаре 1908 г. и тем более вывала леса.
Можно ли, однако с уверенностью говорить, что «Эффект Дрогавцева» имеет однозначно мутационную природу?
При всем моем уважении к В. А. Дрогавцеву и его разработкам, торопиться с окончательным ответом на этот вопрос я бы не стал - впредь до той поры, пока повышение мутационного фона в районе эпицентра Тунгусской катастрофы не будет подтверждено классическими цитогенетическими методами. Возможности для проведения такой работы сейчас благоприятнее, чем когда-либо: печальный опыт Чернобыля и проблемы «Алтай-Семипалатинск» позволил разработать целый пакет методов, используемых именно применительно к сосне и именно на радиоэкологически неблагополучных территориях, так что сейчас ясно не только как это нужно сделать, но и есть с чем сравнивать в качестве прототипа.
Десять лет назад мне удалось затащить на Избы небольшую группу из головной лаборатории, которая занимается именно этими проблемами (это из Института общей генетики им. Вавилова РАН, Москва, руководитель отдела - проф. Шевченко В. Н.). К сожалению, контакты эти в дальнейшем пошли как-то странно. Хотя материал был отобран не самым лучшим образом (июль - не оптимальный месяц для этой работы) и был невелик по объему, сотрудница, ответственная за анализы, принесла мне отчет, из которого следовало, что некоторые популяционные эффекты в районе катастрофы действительно имеются. Захотелось продолжать эти работы, но выход мой с полученными материалами на шефа В. Н. Шевченко имел эффект совершенно для меня неожидаемый: в прямом смысле, хватаясь за левую половину грудной клетки, присутствовавшие при разговоре специалисты стали произносить хорошо мне известные за последние 40 лет формулировки , согласно которым «там ничего нет потому, что там ничего не может быть никогда». Когда я стал показывать данные, полученные в их же лаборатории, никаких вразумительных пояснений не воспоследовало. - Поняв, что я в очередной раз являюсь свидетелем острого приступа аллергии к идее ядерного взрыва на Тунгусске, (пора бы мне и привыкнуть), интервью пришлось прервать и снова вернуться за пояснением к автору отчета, к.б.н. О. М. Федоренко, защитившей к тому времени диссертацию и уехавшей в Петрозаводск, на работу в СЗ отделение РАН. Позже от нее пришел ответ, подтверждавший ее уверенность в корректности своих данных и в правильности заключений. На том тогда дело и зависло. Пытаясь понять суть происходящего, я через своих знакомых, работающих в этом институте, попросил мне охарактеризовать отношение проф. В. Н. Шевченко к различного рода «рискованным темам», и услышал в ответ то, что и ожидал: высоко ценя его как специалиста, они подчеркнули его крайний негативизм ко всякого рода «скользким» темам, к числу которых проблема ТМ, безусловно, в глазах широкой публики относится. Дальнейшего развития эти контакты не получили, но в случае, если они продолжатся, я буду проявлять максимальную осторожность: какими бы ни были результаты, они должны интерпретироваться непредвзято, в этом же случае аромат предвзятости оказался ощутимым уже, что называется, с порога.
Продвинуть дальше эту работу пока не удалось. Методы, о которых идет речь, - это классическая биохимическая генетика, дисциплина сугубо специфическая, специалистов в которой немного и объясняются они на профессиональном, мало доступном для аутсайдеров языке. В самое последнее время этим заинтересовались генетики из Колорадского университета. Аппаратурные возможности у них экстракласса, работают они на современном молекулярно-биологическом уровне и я не исключаю, что дело здесь пойдет побойчее.
К сожалению, не удалось пробудить резонанс этой работе и в НИИББ при ТГУ, где предубежденность ко всякого рода «ядерщине» также ощущается весьма отчетливо.
Помимо изложенного выше, в районе катастрофы отмечены многочисленные признаки экологического напряжения и нарушения репродуктивного цикла у травянистых растений. Связано ли это с генетическими нарушениями, имеет ли какие-либо отношения к Тунгусскому феномену или является следствием региональных географических и геохимических условий - покажет будущее.
Попытки обнаружить какие-либо особенности у муравьев, являющихся безусловно прямыми потомками обитавших в этом районе «принцесс» и «принцев» 1908 г., выявили ряд интересных морфологических особенностей - разумеется, опять-таки, в районе г. Чирвинский («Острая») и на Чургиме. Вопрос о связи этих особенностей с мутациями у муравьев остается открытым.
С конца 80-х годов наметилось еще одно направление работ по изучению возможных генетических последствий Тунгусского феномена - биомедицинский их аспект. Способствовали этому два обстоятельства.
Во-первых, примерно в это время я профессионально по своей основной работе оказался сопричастным оценке медицинских последствий чрезвычайных «ядерных» ситуаций (проблема «Семипалатинск-Алтай», Заполярье - деятельность полигона «Северный», Южно-Уральский радиоактивный след, в настоящее время - Чернобыль). Естественным образом вспомнился и Тунгусский метеорит, и то, с чего я начинал в этой сфере в 1959 г.
Во-вторых, судьба случайно свела меня все в том же Институте общей генетики им. Н. И.Вавилова с проф. Ю. Г. Рычковым, лидером отечественной антропогенетики, возглавлявшим на протяжении многих лет работы по созданию Атласа геногеографии Советского Союза. Его экспедиции изъездили всю страну, исследуя различные этнические группы и работали, в частности, лет 40 назад на территории Эвенкии. В процессе разговора Ю. Г. Рычков вспомнил, что во время работы в Эвенкии они наткнулись на одну любопытную генетическую аномалию у аборигенов, данные о которой к моменту нашего разговора были еще не опубликованы. В результате моей просьбы и в итоге достаточно продолжительной переписки по указанному вопросу Ю. Г. Рычков прислал мне небольшую заметку, которая будет опубликована в 1-м томе Труда Тунгусского заповедника. Кроме того, он доложил эти материалы на Тунгусском симпозиуме в Москве в 1995 г. Суть сообщенных им сведений сводится к тому, что у аборигенов юга Эвенкии обнаружена исключительно редкая - практически не встречающаяся у северных народов - мутация биохимической структуры одного из маркерных белков крови, относящегося к семейству т.н. резус-белков (иммуногенетические подробности я опускаю, если они кого заинтересуют - сообщу дополнительно). Ретроспективно было установлено, что местом возникновения этой аномалии является стойбище Стрелка на Чуне, а дата возникновения - 1912 г. Мутация эта совместима с жизнью, и вследствие этого в настоящее время среди аборигенного населения юга Эвенкии присутствует, возможно, несколько десятков носителей данной аномалии. Ю. Г. Рычков высказал мнение о том, что данная аномалия является, возможно, генетическим «следом» Тунгусской катастрофы.
С моей точки зрения, ничего заранее не предрешая, уходить полностью в сторону от этих фактов вряд ли правильно. Имеющиеся у меня данные по состоянию здоровья аборигенного населения Эвенкии, а также населения других «территорий риска», позволяют ставить вопрос о целесообразности глубокой разведки в данном направлении. Идею эту продвинуть всерьез своевременно не удалось. Не получила она поддержки и в КСЭ.
К сожалению, что-либо сделать на данном направлении сегодня труднее, чем когда-либо: в начале года Ю. Г. Рычков умер, а, как говорится «без хозяина и дом - сирота». По духу своему этот человек был созвучен КСЭ и не чужд нетрадиционным подходам, а как будет обстоять дело с его преемниками - сказать трудно.
Подводя черту под затянувшимся разговором о мутациях, прошу меня извинить за вынужденные длиноты - они необходимы, ибо без некоторых лирических отступлений и комментариев невозможно понять и оценить суть.
Итак: с позиций проблемы ТМ вопрос о мутациях представляет первоочередной интерес как попытка получения косвенных свидетельств о присутствии в спектре факторов Тунгусского взрыва ионизирующей радиации и выпадения радионуклидов. Имеются указания на серьезные нарушения в районе Тунгусской катастрофы популяционно-генетических процессов, причем явления эти коррелируют с некоторыми особыми точками района (в частности, с эпиджоном).
Исследования должны быть продолжены, однако не только с помощью не прошедших пока апробацию временем математических алгоритмов, а на основе применения классических методов, в адекватности которых никто не сомневается. Работа на этом направлении - как, впрочем, и на большинстве других, - ведется недопустимо медленно, - так, как будто у нас впереди века.
Работы по термолюминесценции и по мутациям - важные компоненты в общей стратегии выявления следов радиоактивности. Вопрос же о радиоактивности - это одно из ключевых звеньев, определяющих выбор между «классическими» и «альтернативными» подходами к проблеме.
Выбор между ядром кометы, углистым хондритом и каменным астероидом - это выбор между чертом синим, чертом зеленым и чертом крапчатым.
Выбор между классическим, естественным вариантом и вариантом альтернативным, техногенным - это выбор суперпринципиальный.
Думаю, что вы хорошо понимаете: будучи кадровым научным работником, я отдаю себе отчет о мере ответственности за сказанное. Но сказать надо. Работая в Проблеме 40 лет, прихожу к заключению, что в прокрустово ложе классических представлений о малых телах Солнечной системы Тунгусский метеорит упорно не лезет. Из всех эпизодов столкновительной астрологии Тунгусский феномен наиболее подозрителен в плане «контакта». Говоря так, я рискую навлечь на себя огонь и справа, и слева, но поступить так необходимо, т.к. без этого непонятно, почему я упорно настаиваю на приоритетности таких разнокачественных направлений, как «секторность» вывала по Демину, геомагнитный эффект, радиоактивность, термолюминесценция и мутационный процесс.
Сказанное не означает, что мною сделан однозначный выбор в пользу техногенности ТМ. За этот вариант я даю сегодня не более 10%, но в существующей ситуации и это немало. Кроме того, признание возможности альтернативного варианта не исключает, а предполагает усиленную разработку «классических» вариантов -хотя бы по принципу «доказательства от противного».
Думаю, однако, что раскрыть истинную природу ТМ на пути изучения физики явления в отрыве от вопроса о его вещественном составе нереально. Более того, вероятно, что именно вопрос о веществе может послужить решающим аргументом в пользу одного из классических вариантов и - менее вероятно - альтернативного техногенного варианта. (Вторая часть «Меморандума» будет приведена в следующем выпуске журнала)