В 1946 году писатель-фантаст Александр Казанцев опубликовал гипотезу, согласно которой над Тунгусской потерпел катастрофу космический корабль инопланетян. Тогда мне было пятнадцать лет и я решил, что обязательно буду там чтобы разгадать эту тайну. Но в эпицентре тунгусской проблемы мне удалось побывать только в 1960 году.
Тогда я работал в Подлипках под Москвой у академика С.П. Королева. Нас было там пять-семь энтузиастов Тунгусского явления. В организации нашей экспедиции нам невольно помог А.В. Золотов. За год до нее Золотов был на месте катастрофы буквально одни-два дня. Что за это время он реально мог сделать? Может быть одно дерево срубил, может быть несколько сучков отломал. Но тем не менее он выпустил доклад на триста-четыреста страниц. В результате «определил» и высоту и мощность ядерного взрыва, а также наклон траектории.
Мы конечно скептически отнеслись к этому докладу, но использовали его, хотя и не совсем честно, что впрочем сейчас можно классифицировать, как военную смекалку. Мы взяли доклад А.В. Золотова и пошли к академику Королеву. Сказали: «Ну, вот видите, во какой отчет, и ясно же, что это взорвался космический корабль». Мы понимали, у Сергея Павловича такие большие проблемы по работе, что читать такой объемный доклад в триста с лишнем страниц он конечно не будет, максимум – введение и заключение, а там было однозначно написано, что это был космический корабль. Но, Королев заинтересовался этой проблемой и сказал, что он приветствует наше стремление организовать экспедицию и там поработать. Выделил из собственного фонда деньги на материальные нужды. И мы на эти деньги смогли слетать на Тунгуску и обратно.
Встретились с руководителем Томской экспедиции Г.Ф. Плехановым, они тоже готовились к этому сезону, а также мы встретились с киевлянами. Началась интенсивная подготовка. Набралось около шестидесяти человек. Такой экспедиции к месту Тунгусской катастрофы по числу ее участников и по оснащению никогда до этого не было.
Когда Комитет по метеоритам узнал, что мы хотим идти в таком количестве, стал препятствовать, потому что, там будем жечь костры, сожжем остатки свидетельства Тунгусского явления – вывал деревьев 1908 г. Мы сказали, что лучше мы сожжем эти остатки, чем вы все равно их не исследуете. Если серьезно, то мы туда идем не только костры жечь, а работать. Мы рабочая сила: «руки», «ноги», а «голову» вы нам можете дать свою. Дайте нам своего руководителя и мы будем работать по его программе. И вот тогда комитет смягчился и выделил нам своего руководителя, который в экспедицию так и не поехал. Но, мы сами взяли с собой и болотоведа и лесоведа и других специалистом. С нами были и специалисты с радиометрами, пусть тогда эти приборы были еще малочувствительные, но тем не менее мы там мерили радиацию, там опасной радиации не оказалось.
Экспедиция полетела до Иркутска на Ту-104, до Красноярска на Ил-14, потом на четырехместном самолетике до поселка Ванавара, а из Ванавары затем пешком по тропе Кулика.
Мы шли по жаре, на тебе две-три плотные одежки, потому что бесчетное количество паутов, это местное название слепней, без труда прокусывало сквозь шов, если надета на тебе одна штормовка. Я помню, когда к полудню был объявлен привал, мы не снимая рюкзаков рухнули и заснули в ту же секунду, потому что сил не было ни на что. А когда мы проснулись, то первое, что мы увидели: горел костер, кипела вода, варилась рыба. И все это сделала хрупкая женщина, сибирячка - Руфа Журавлева, которая была членом нашей экспедиции. До того времени я считал себя более-менее настоящим мужчиной, вроде бы ходил в походы, пережил трудное военное детство, но большего унижения мне в жизни не приходилось испытывать. И я понял, что мне еще до мужчины-то в общем-то далеко, что надо вот такую сибирскую закалку.
Что мы там хорошего сделали? Мы взяли семь тысяч проб из Южного болота. Через каждые десять-двадцать метров мы бурили торф, из каждых двадцать пять сантиметров мы брали пробы. Таким образом, гипотеза, что метеорит (или льдина) "булькнул" в Южное болото была исключена, потому что после обработки выяснилось, что это болото триста лет никто не шевелил, как там лежали все эти слои, как они росли послойно, они там и растут. В науке отрицательный результат тоже результат.
Конечно же искали там и куски корабля. Но, вместо него нашли топор, который в шутку кто-то подложил в одну из воронок – магнитометр оказался слишком чувствительным.
Искали деревья – свидетели катастрофы. Такие деревья имели характерный ожег. По этому ожогу, и последнему слою, принадлежащему слою, соответствующему году нашей экспедиции. Мы такие деревья расщепляли на слои. Слой, принадлежащий к году катастрофы 1908 года, был как бы фоном. Потом, слои ядерных испытаний в Советском Союзе. Всего было пять таких слоев. Наша гипотеза была такова. В спокойные годы в слоях радиации практически не должно было быть, а в слоях, соответствующим годам испытаний ядерного оружия, и в слое 1908 года наверное уровень радиации может быть повышенным. Выкалывать эти слои было достаточно долго, но это не самое трудное, а самое трудное было… Для исследования была нужна не древесина, а зола. Исследовалось живое дерево, а оно не горело, оно было сырое. Дело в том, что в растопку нельзя подкладывать ничего, потому что можно с этим привнести что-то лишнее. Поэтому, самое трудное в работе озолистов было как раз то, что ты должен был раздувать этот огонь. У нас были красные и обожженные лица, потому что мы с утра до ночи дули на исследуемый, но не очень-то горящий материал. Тем не менее мы получили пробы. Эти пробы после обработки в одном из московских институтов особого превышения радиации не дали. Но, это тоже научный результат.
Экспедиция также исследовала форму вывала деревьев. Мы из эпицентра разошлись по восьми направлениям. Через каждые пятьсот метров мы останавливались, исследовали кусок тайги размером 10х10 квадратных метров: считали сколько там лежит деревьев, по компасу определяли куда они направлены, что там растет, что там не растет, какой подлесок. Все фиксировали. Мы дали неплохую базу, достаточную для дальнейшей обработки. Все вроде бы без сенсаций.
В общем-то, если бы я точно знал, какой там был взрыв, то вам бы этого не сказал. И более того, всем нам желаю, что бы мы как можно позже (а может никогда) узнали, что там взорвалось. Почему? Ну, если мы, например, узнаем, что это была все-таки ледяная комета, которая сначала треснула, потом рассыпалась, а кусочки маленькие взорвались. Ну и что? И всё? На этом бы всё кончилось?
Место Тунгусской катастрофы – это такое место на Земле, где рождаются и воспитываются настоящие люди, которые становятся настоящими учеными, изобретателями; куда идут люди думающие: выдумывают новые приборы, новые гипотезы. Именно таковыми являются несколько поколений московских, томских, новосибирских и красноярских школьников, участвующих в исследовательских экспедициях уже ни один десяток лет. Молодые люди идут сквозь тучи комаров, они умеют выжить в тайге. Мне кажется, что это является тоже важным в воспитании личности. Вот уже много десятилетий там рождаются прекрасные люди. И пусть мы узнаем, что там все-таки был, хотя и огромный, но всего-навсего кусок льда. Ну и что? Зато мы потеряем много людей с их новыми мыслями, с их оригинальными задумками, с творцами новых приборов.