Углубившись в события 1-й мировой войны, понимаешь, как мало добротной литературы оставило нам время. Да и не вся она доступна простому читателю. Только в газете «Русский инвалид», на страницах «официального отдела», изредка встречались мне фамилии однополчан Леонида Алексеевича, награжденных теми или иными орденами. Пробую я что-то узнать помимо «Ленинки». Из Музея Революции меня направляют в Исторический музей. Из института Истории Академии Наук - отсылают в Институт Военной истории, а там, в свою очередь, рекомендуют связаться с Военно-Историческим архивом. «Если вы знаете часть и фамилию, то можете что-то узнать».
Л.А. Кулик. Рига. 1916 г.
Запасаюсь письмом к директору архива и еду на 2-ю Бауманскую, где он находится. Бывший Лефортовский дворец встретил меня тишиной и прохладой. Дежуривший на проходной милиционер сказал, что я зря пришел, так как читальный зал архива закрывается на ремонт. Звоню в справочную и объясняю девушке, что меня интересует. В ответ мне советуют приходить через месяц-другой. Объясняю, что я в отпуске и приехать смогу только через год. Меня просят подождать. Через минуту голос в трубке проговорил: «Вам дается полтора дня. Сейчас вам выпишут пропуск. В читальном зале по картотеке вы отберете, что вас интересует. В четверг вам дается день, а в пятницу только до обеда. Больше мы не можем, у нас начинается ремонт. Устраивает вас это?» «Конечно!» - почти кричу я. И вот пустой читальный зал. Девушка, принесшая мне стопку карточек, любезно объяснила, что и где можно найти. В карточках - журналы военных действий и переписка по личному составу, приказы по части и полевые книжки офицеров. Но заказать из них можно не более 15 материалов. Выписав уйму карточек, начинаю отбирать из них 15. Это было похоже на экзамен. То ли я выбираю?
На следующий день я пришел раньше времени, но пропуск был уже на проходной. И снова пустой читальный зал. Татьяна Юрьевна, так звали девушку, приносит стопку папок разной толщины и говорит при этом, что это архив 3-й категории, т.е. еще не обработанный. Я буду первый, кто с ним знако мится. Развязываю верхнюю папку с полевыми книжками офицеров. Их около десятка. Здесь книжки командира полка подполковника Щербанта, поручика Кузнецова, корнета Фон-Гарнье, корнета Гросмана, писаря Матвеева и поручика Кулика. Я выбираю только одну - поручика Кулика.
На пожелтевших от времени страницах знакомый почерк. Здесь приказы, переданные по команде, списки кормившихся при столовой штаба полка, и вновь приказы. «Послать сегодня с ночным поездом по десять человек от каждого эскадрона в Майоренгоф для дальнейшего отправления. У людей отобрать полушубки, папахи, ватные штаны, оружие и противогазы...» «Явиться в гостиницу «Рим» к командиру полка...» «...Батарей для телефона не куплено». А вот настоящая находка! - «Прошу отпустить для отопления моей комнаты дров денщику моему Ш. Ахмадыеву. Поручик Кулик». Дело в том, что моя мать хорошо помнила его и знала, что звали его Шейхедин, а фамилии она, конечно, не знала. Шейхедин был очень привязан к Леониду Алексеевичу. Среди нескольких снимков Шейхедина той поры есть фотография, где они сняты вместе. Вспоминая те годы, мать рассказывала, как, приезжая с фронта в Петроград, Шейхедин угощал ее «домашними сладостями», которые ему присылали из дома. Теперь я узнал и фамилию фронтового товарища Леонида Алексеевича - Шейхедин Ахмадыев.
Л.А.Кулик и Ш.Ахмадыев.Рига.
Когда знакомишься с полковыми документами, то как бы листаешь страницы истории, написанные самой жизнью. Это совсем не учебник истории, вычищенный и выглаженный профессорами и отредактированный угодливыми чиновниками. Здесь приказы и сводки, прочитанные перед строем, телеграммы командующих и постановления военного трибунала. Фамилии и звания офицеров, награждения - все тут вплоть до кличек лошадей. И каких только не было их в полку. Вот только некоторые из них: Краля, Кортик, Азбука, Чулок, Архив, Магарыч, Автомат.
В очередной папке находился «Послужной список корнета Кулика. 1916 г.» Открывает его «Подписка». В ней говорится: «Я, нижеподписавшийся, даю сию подписку в том, что ни к каким тайным обществам, думам, управам и прочим, под какими бы они названиями ни существовали, я не принадлежал и впредь принадлежать не буду». Позднее я узнал, что такие подписки брались со всех офицеров и задолго до войны. Брались они даже с вольноопределяющихся. Следом за «Подпиской» шли документы, о которых вряд ли знал сам Леонид Алексеевич. Они под грифом «Секретно» и «Весьма секретно». Первым был запрос в Департамент Полиции, посланный 18 июля 1916 года, в котором Главный Штаб просил в непродолжительное время сообщить, «не имеется ли в Департаменте каких-либо отрицательных данных в отношении благонадежности» корнета Кулика. В первом ответе Департамента Полиции требовались уточнения, «не происходит ли Кулик из дворян Херсонской губернии, в каком учебном заведении получил образование». Следующий ответ Департамента Полиции пришел в ноябре 1916 года. В нем сообщалось, «что потомственный дворянин Херсонской губернии Леонид Алексеевич Кулик, родившийся в 1883 году и окончивший курс Троицкой классической гимназии, приговором Саратовской Судебной Палаты от 3 мая 1910 года был признан виновным в преступлении, предусмотренном 2 ч. 132 ст. Угол Улож, и присужден к заключению в крепости на три недели с отменою наказания по закону 22 ноября 1906 года». Через месяц, 21 декабря 1916 года командир полка в своем рапорте Начальнику 4-й отдельной кавалерийской бригады сообщает: «Поручик Кулик всю кампанию находился в рядах Финляндского полка и заслужил самый лестный о себе отзыв, как начальства, так и всех товарищей. Исполняя обязанности строевого офицера и вместе - должность помощника полкового адъютанта, он все время находился у меня на виду. О том, что он за поступок, имевший место 9 лет тому назад, отбыл заключение в крепости по приговору судебной палаты, стало известно с его же слов при назначении его помощником адъютанта... По убеждениям, им всегда высказываемым, по отношению к нижним чинам он является человеком совсем противоположных взглядов тому направлению, которое характеризуется прокламациями 1905 года. Среди офицеров полка, как и всех кавалерийских частей - исключительно легального направления, не мог бы он не прорваться хотя бы раз в течение 2,5 лет и, конечно, тот же час был бы ими изъят из своей среды». Давая характеристику Кулику, командир толка сильно ошибался. Частые командировки, увлечение минералогией и поэзией создавали образ офицера, далекого от всякой политики.
Л.А. Кулик. Северный фронт. 1916 г.
После ходатайства Начальника 4-й Отдельной кавалерийской бригады перед Начальником Главного Штаба последовал Величайший приказ об определении Леонида Алексеевича вновь на действительную военную службу. Но это произойдет уже в следующем году, 4-го февраля.
В канун 1917 года в прифронтовую Ригу из Петрограда приходили сообщения о безудержном-росте цен, о нехватке сахара и мяса, муки и даже соли.
И все это при нехватке дров и угля для топки квартир. Но были и радостные для Леонида Алексеевича сообщения. В конце декабря намечалось провести общее собрание Комиссии по изучению естественных и производительных сил России. С докладами должны были выступить В.И. Вернадский и Н.С. Курнаков13.
Обещали к этому времени вызвать с фронта и Кулика. К середине декабря он готовился к командировке. Об этом я знал из короткой открытки, посланной из Риги 12 декабря 1916 года. Там были такие строчки: «Произошла задержка служебного характера. О командировке - ни слуху, ни духу». Очевидно, все отпуска и командировки на время были запрещены, так как 12-я армия готовилась к наступлению. В историю оно вошло как Митавская операция. Начало ее намечалось на 23 декабря. Цель операции состояла в том, чтобы на небольшом участке (около 30 км) прорвать позиции германской армии и «маневром в открытом поле» отбросить немцев за реки Эккау и Аа. Ставка делалась на внезапность, и командование решило отказаться от артиллерийской подготовки и провести ее только на участке Нейн - Пулеметная горка. Из истории I мировой войны известно, что в самый канун наступления, 22-го декабря, солдаты 17-го Сибирского полка (5-й дивизии 2-го Сибирского корпуса) отказались идти в наступление и агитировали против войны. На следующий день к ним присоединились солдаты 55-го Сибирского стрелкового полка, руководимые солдатами и унтер-офицерами. И начавшееся наступление русских войск по сути дела было сорвано. За семь суток войска продвинулись всего от 2-х до 5-ти километров и были вынуждены перейти к обороне. А уже 29-го декабря 1916 года войска получили приказ Радко-Дмитриева14 «прочно утвердиться на занятых позициях». Этот малый успех стоил русским до 23-х тыс. человек убитыми, ранеными и пленными. Сразу же после прекращения наступления в частях начались расправы над солдатами, зачинщиками срыва наступления. «1-го января были казнены 24 солдата 17-го Сибирского стрелкового полка. Многие солдаты, избежавшие казни, были сосланы на каторгу». Эти события позже нашли отражение и в биографии Кулика.
Только к концу января выбрался Леонид Алексеевич в Петроград. А уже 3-го февраля он вернулся в Ригу. На следующий день в полк поступило сообщение, что Высочайшим приказом поручик 20-го Драгунского Финляндского полка Кулик определен на действительную военную службу в свой же полк.
На фронте в это время все было без изменений. Приказами по армии полк переводился то в пригороды Риги, то выдвигался на передовую для смены других частей. В тылу одни части занимались учебой, другие несли гарнизонную службу в Риге.