К вечеру добрались до Ванавары. В нашей избе уже был народ, готовящийся к отъезду. Утром в аэропорту договорились о вертолете и узнали, что вылеты самолетов из Ванавары пока не производятся, так как после многочисленных дождей взлетная полоса раскисла, и на первых же метрах движения колеса самолета погружаются в грунт.
Вертолет, полетевший «на избы», там сломался, и пришлось ждать другого, чтобы привез недостающие детали. Люди в ванаварской избе все прибывали. Ребята возвращались из маршрутов, а самолеты не летали. Чтобы как-то занять время, договорились, что каждый будет ежедневно рассказывать самое интересное из своей профессии языком, доступным для неспециалиста.
А народ собрался весьма любопытный. Зоткин рассказывал об астрономии и метеоритике, Любарский пересказывал свою еще не вышедшую книгу по астробиологии, Демин говорил о методах математической обработки результатов измерений, я толковал о делах оккультных и т.д. Скучать было некогда. Утром поход в столовую и в аэропорт. Убеждались, что самолеты не летают. Снова в свою избу, где располагалось уже человек 20. Чей-то доклад часа на 2 – 3. Снова в столовую и т.д. А вечерами, естественно, песни.
Был там среди нас и Н.П. Палей, профессор, доктор, трижды лауреат Государственной премии. Попросили его рассказать о них. Ответил он коротко. О двух говорить нельзя, так как все засекречено, а об одной – пожалуйста. И рассказал, как получил он Государственную премию за водку «Столичная». Дело было так.
Первые реактивные самолеты летали на спирте. Чтобы улучшить характеристики двигателей, требовался спирт высшей очистки. Это задание и получил отдел ГЕОХИ, которым руководил Палей. Задание было выполнено досрочно, построен завод по дополнительной очистке спирта, получена Государственная премия. Но тут самолеты были переведены на твердое топливо, которое оказалось предпочтительнее спирта. Тогда построенный завод переориентировали на выпуск «Столичной».
Случилась там у меня еще одна любопытная ситуация. Времени было много. Заниматься обработкой собранного невозможно, так как все упаковано к отправке, которая состоится неизвестно когда. Лекции все время не занимали, и решили мы с Димой Деминым показать некоторые нехитрые фокусы на «телепатическую» тему. Вначале все шло нормально. Затем решил я разыграть из себя Мессинга. Договорились с Димой, что он будет мне взглядом показывать, куда двигаться следует. Вышел я, заданную вещь спрятали. Захожу, беру руку «индуктора», кладу на свою (точно так, как это делал Мессинг), двинулся вперед и сразу же проскочил Демина. Не оборачиваться же на него. И тут вдруг чувствую, что «индуктор» тянет меня в определенном направлении. Подчиняюсь. Начинаю «слушать» его подсказки. Где-то он руку сожмет, значит надо остановиться, где-то двигает вправо или влево. Короче, нашел я что-то спрятанное.
Взвился Кронид Любарский. «Все это чушь, все у вас подстроено, обо всем вы заранее договорились». «Хорошо, – говорю, – запиши задание и никому не показывай, посмотрим, что будет». Так и сделали. А Кронид – натура явно неуравновешенная. Не просто подсказывает своими движениями, куда надо идти и что делать, а буквально тащит.
Выполнил я его одно задание, второе, третье. Причем достаточно сложные. Уверовал он в таинства телепатии и даже не хотел слушать более простые объяснения. Потом нечто аналогичное повторил я на ноябрьском сборе.
Лекции, доклады, шутливые фокусы. А можно ли в этой ситуации обойтись без песен? Конечно нет. Туристы у костра всегда поют. Экспедиционники тоже. Здесь хоть и изба, но стиль жизни полутуристский, а жители – либо бывшие туристы, либо сегодняшние экспедиционники.
Мне много приходилось ходить по местам, достаточно отдаленным от цивилизации. Днем тяжелый изнурительный марш или не менее напряженная ненормированная работа. Но вечером у костра почти всегда поются песни: или задумчиво грустные и лирические, или же разухабисто шапкозакидательские, с явной издевкой над собой и своей бродячей судьбой. А чаще всего и лирика и самоиздевка объединяются в одной песне.
Я смотрю на костер догорающий
Гаснет розовый отблеск огня.
После трудного дня спят товарищи,
Только ты далеко от меня...
А вот другая:
Черная ночь распростерла объятья,
Месяц плывет из-за горных вершин.
Волны Байкала бьются о скалы,
Гребнем на берег взметаясь крутым...
Или пахмутовская:
Ты уехала в жаркие степи,
Я ушел на разведку в тайгу.
Над тобою лишь солнце палящее светит,
Надо мною лишь кедры в снегу...
К ним относится тогда же написанная и впервые исполненная очередная деминская песня «Парни ушли в долину».
Парни ушли в долину.
Дымкой туман клубится.
Тянется тропка ниткой
В серой осенней мгле.Где-то на старой ели
Свила гнездо жар-птица.
Где-то легли маршруты
По вековой тайге.Вслед им махни рукою:
«Легкой тропы, бродяги!»
Льются дожди косые
В огненный мох болот.Белым подножьем сосен
Чуть серебрится ягель,
А иностранный спутник
В тучах добычу ждет.Много дорог прошли мы
По голубой планете,
Много еще осталось
В жизни пройти дорог.Сядем к костру, ребята,
И помолчим об этом,
И расцветут легенды
Прямо у наших ног.Парни вернутся скоро
В стиранных ветром робах.
Снова теплом Заимка
Встретит своих ребят.Белый туман ложится
Клочьями им под ноги,
А на таежных реках
Снова костры горят.
Эту песню сразу же признали нашей, а затем, буквально в считанные недели,она разлетелась по Союзу, стала «народной», исполнялась в самых различных коллективах и ситуациях.
Кстати, из этого же разряда «Тоска не летная ...», а тем более все гимны. Там есть лирика, но главное – напор и задор.
Тем временем аэродром застыл. Самолеты стали летать. Сначала ЯК-12, затем АН-2. Основную часть ребят отправили, затем сами перебрались в Кежму, а там полный затор. Человек 200 рвутся в Красноярск, а рейс всего один. Иду, по старой памяти, к начальнику аэропорта – он замотан и вначале ничего не обещает. Затем говорит, что они на профилактику перегоняют АН-2, продавать на него билеты он не имеет права, но человек 6-8 отправить сможет. Так и сделали. А дальше стандартный путь: Красноярск, поезд и «славный город на Томи». Прибыл я домой 10 октября. Это был самый длинный полевой сезон на Тунгуске: 4 месяца.
Прибыл, пошел приступать к новой работе, так как по согласованию с И.В. Торопцевым перешел на кафедру физики обучать студентов биофизике. Все обошлось спокойно и гладко. Зато у Николая, который тоже прибыл с опозданием месяца на полтора, обстоятельства были более сложными. Сергей Петрович Карпов, заведовавший кафедрой микробиологии, был человеком весьма организованным. Он даже лекции нам заканчивал минута в минуту. А здесь его ассистент осмеливается опаздывать! Когда Николай опаздывал на дни, Карпов грозился дать ему выговор, когда счет пошел на недели, появились угрозы немедленно уволить, но когда опоздание стало превышать месяц, Сергей Петрович начал беспокоиться всерьез, и когда Николай, наконец, вернулся, был он встречен чуть не с распростертыми объятьями.