Наличие своего, а точнее кошелевского вертолета, позволяло вести интенсивную его эксплуатацию. Забрасывать группы, подбрасывать продукты, совершать облеты территории, да и в Ванавару слетать ничего не стоило. Тем более, что радиосвязь солдаты наладили отменную и всеми событиями мы с Ванаварой обменивались оперативно.
Почти в конце экспедиции у командира вертолета – Кости был день рождения. Пригласили на празднование и нас с Кошелевым. Все это, естественно, проходило в Ванаваре с ночлегом у нас в своем общежитии, а у пилотов в своей хате, которую им дал также Володя Цветков. Спешить было некуда, и разговор за рюмкой чая продолжался весьма долго. Поскольку из семи человек пятеро были пилоты, разговор шел, в основном, о разных летно-самолетных ситуациях. Естественно, что разговоры, в основном, велись о самом имениннике. Попробую пересказать пару из них, наиболее хорошо запомнившихся.
До вертолета Костя летал на Ли-2 и однажды за два дня до Нового года получил задание слетать в Ростов за каким-то грузом. Однако груз к отправке был не готов, а разрешение на возврат без такового он не получил. Пришлось встречать Новый год в незнакомом городе. Решил он встретить его, просто гуляя по центральной улице без всяких возлияний.
Время близится к 12, прохожие спешат, их все меньше и меньше. До Нового года остались считанные минуты. Здесь он замечает, что не одинок в своих скитаниях. Навстречу ему идет девушка, явно никуда не спешащая. Встретились, посмотрели друг на друга и прошли дальше. Шага через три он остановился, оглянулся, а она тоже оглядывается. Не сговариваясь, идут навстречу. Вопрос один, почему в предновогодние минуты на улице. Рассказал ей свою короткую историю. Она рассказала свою.
Собрались компанией отмечать Новый год в другом конце города. А мать, остававшаяся одна дома, попросила встретить Новый год в кругу семьи. Согласилась. Стол накрыли, сели, проводили старый год, а тут мать говорит, что устала, спать хочет, легла и заснула. А мне, мол, до своей компании уже не добраться, вот и решила встретить Новый год на улице. Минутку постояли, и тут она предлагает. «Я Вас не знаю, Вы меня тоже, но оказались в сходной ситуации. Давайте, пойдем ко мне и встретим Новый год за столом». Костя подумал, прикинул, что если это подвох, то у него денег нет, одежда – стандартная пилотская, документов секретных тоже нет. Почему бы и не пойти. Согласился.
Проходят дома два, заходят в подъезд, она отпирает квартиру и говорит, что идти в ее комнату, где стол накрыт, нужно через большую комнату, в которой спит мать. Чтобы ее не разбудить и не выслушивать недоуменные вопросы, просит его снять скрипучие ботинки и пройти эту комнату потихоньку в одних носках. Так и сделали. Он разулся, взял свои ботиночки в руку, она взяла его за другую и, не включая света, повела через темную комнату. Прошли метра три. Включается свет. Стоит он с ботиночками в руках посреди комнаты, где за накрытым столом сидит более десятка человек.
Тут же перед ним извинились, пригласили за стол и рассказали преамбулу происшедшего. Дочь хозяина дома заключила пари, что пойдет сейчас на улицу и к Новому году приведет мужчину, который будет стоять в одних носках посреди этой комнаты. Что и сделала весьма успешно. Но это только первая часть события. Посмеялись, познакомились, а через какое-то время эта девушка стала его женой. Не помню ее имени, хотя оно называлось, не помню, что говорилось про детей, которые уже были, но саму эту явно нестандартную историю хорошо запомнил.
Другая история касалась также его работы летчиком. Однажды пришлось ему на самолете новейшей конструкции перевозить группу академиков, ведущих разработчиков нашей космической техники в Байконур. Взлетели нормально, если не считать какого-то резкого толчка в самом конце разбега. Посмотрели на колеса, а одно из них «разуто» – всю резину снесла железная подставка под колеса, которую кто-то там оставил.
Ситуация явно нештатная. Подходит Костя к заместителю Королева, который летел в этом же самолете, приглашает в кабину и там поясняет суть дела. Заместитель посмотрел на Костю и спокойно говорит: «На земле я начальник, а здесь – пассажир. Решайте сами, что надо делать».
Решений нужно было принимать дважды два. Во-первых, где садиться, – в Москве или в Байконуре, а во-вторых, – каким образом. Или при убранном шасси, «на брюхо» – тогда самолет будет полностью разбит, но пассажиры могут отделаться только травмами, переломами рук-ног. Другой вариант – посадка по-«велосипедному», т.е. на одно переднее и одно заднее колесо. Но здесь требуется особое искусство провести самолет на двух точках опоры. Костя выбрал второй вариант с посадкой в Байконуре, где аэродромом может служить вся полупустынная степь.
Связались с аэродромом в Байконуре, рассказали о ЧП. Попросил Костя подготовить на всякий случай пожарные и санитарные машины. Подлетели, шасси выпустили, попросил второй пилот всех пассажиров переместиться в хвостовую часть, чтоб на одно переднее колесо нагрузка была поменьше. Удивились академики, но раз так надо – перешли в хвост. Начал Костя посадку на развороте, коснулся колесами земли, проехался по-велосипедному полукругом. Кончилось движение самолета и он встал боком на свое «разутое» колесо. Вышли из самолета, пассажиры удивляются, а зам. Королева подошел к пилотам и произнес одну фразу: «Всем премия в размере двух окладов».
Последние дни работы КСЭ-2 в поле ознаменовались пожаром. Кто был его инициатором, сказать трудно, скорее всего кто-то из кошелевской компании, попытавшийся поджарить кедровые шишки. Такой костерчик в районе возгорания был потом обнаружен, хотя плановых работ там не проводилось. Горел Стойкович, т.е. та горка, у подножия которой стояли избы. Сразу же на борьбу с огнем поднялся весь состав КСЭ и кошелевской команды. Тем более, что все уже были в сборе и на следующий день планировался массовый выход на тропу. Правда, кошелевцы еще оставались на несколько дней, но без особой деятельности или программы.
Пожар затушили достаточно оперативно. В последующих экспедициях, когда мы более тесно познакомились с лесоохраной и пользовались иногда их авиатранспортом, нам неоднократно приходилось участвовать в тушении лесных пожаров ближайшей округи. Но это был пока первый опыт.
ЧП ликвидировано, и личный состав КСЭ в полном составе двинулся в Ванавару. Я же, проводив группы в путь, вылетел вертолетом организовывать встречу. По пути в Ванавару (а может, и заранее) сочинил Саша Ероховец песню под названием: «Плач космодранца на тропе Кулика».
Позабыт позаброшен
Я в Тунгусской тайге.
Сверху сыплется порошей
Мелкий дождик во тьме.Ни огня ни палатки,
Лишь полкружки воды.
Приуныли все ребятки,
Ванавары не видны.Босс Плеханов, нажравшись,
Там, рыгая заснет.
Эх, поесть бы пшенной кашки,
Эх, под ложечкой сосет.Сеет дождь непрестанно,
Ох и холодно тут.
Завтра утром раным-рано
Хладный труп мой найдут.Как найдут – похоронят
На Тропе Кулика,
И никто слез не проронит
У мово бугорка.
Тогда меня эта песня страшно обидела. То ли юмора не хватило, то ли не воспринял я ее должным образом, но мысли были самые грустные. «Ну на кой черт связался я со всей этой оргработой. Что-то планировать, увязывать, согласовывать. Мотаться туда-сюда. Тратить силы, время, деньги наконец (как правило, свои собственные), а за это получать издевательские строки, обидные насмешки, причем абсолютно не соответствующие истине».
Только потом и постепенно до меня дошло, что не издевательство это, не попытка унизить или оскорбить, а совсем наоборот, определенная степень признания, одобрения, даже поощрения. Хотя все выражено эзоповским языком. После этой появилось в КСЭ еще с десяток песен, где склоняли меня за прегрешения явные и неявные, но воспринимал я их куда более спокойно и без всякой обиды. Тем более, что в число «действующих лиц» со временем попали все сколько-нибудь заметные участники экспедиций. Вот как отреагировала, например, общественность на работы по анализу полярометрических кривых периода катастрофы:
Летит комета в вышине,
За нею пыльный хвост.
И смотрит ей Васильев вслед,
Наморщив длинный нос.Уж зори ясные горят
От Томска до Бордо,
Но тот, таинственный, квадрат
Не объяснил никто.У Ковалевского в мозгах
Царит сплошной застой,
И серебрятся облака
Застывшею грядой.Гофмейстер, Буш и Бабине,
Полночный вертикал.
И вектор АШ и вектор Е,
И Журавлев пропал.Сидят три хилых мудреца,
Разгадка далеко.
И льет тоскливый свет луна
Из точки Араго.
В Ванаваре идет полным ходом подготовка к заключительному общему сбору. Готовим в нашем «общежитии» столы, лавки, закупаем все требуемое. Остался некоторый резерв денег, и решаем для сбора закупить каждому по фужеру «на память». «Что мы, не люди, что ли». А группы подходят пачками. Обедаем в столовой, составив в ряд все столы. Наконец все в сборе, на завтра намечен массовый вылет, начинается прощальный общий сбор. Вначале деловая часть, где кратко подводятся итоги лета, затем неофициальная. Все встают, поют гимн. Это уже стало традицией. Затем очередной, деминский, гимн завершающейся экспедиции. Его вначале разучивают, затем поют все.
На мелодию «Я люблю тебя жизнь...»:
Протянулась тайга
До далеких портов океана.
Здесь растут города,
Добываются руды урана.
Приминая траву
Мы спешим к заболоченным рекам.
Как я рад, что живу
В середине двадцатого века!Ждет нас яростный труд.
Пробуждается утро за утром.
Магистрали пройдут
По проложенным нами маршрутам.
Над таежной рекой,
Где нам все до затеса знакомо,
Заблестит под луной
Серебристый ангар космодрома.Ах, как годы летят,
Как взвиваются в небо ракеты.
Жизнь, запомни ребят,
Что свершившимся сделали это.
По осенней листве
Мы проходим пикет за пикетом.
Как я рад, что живу
В середине двадцатого века.
Затем, после очередного тоста вновь выступает Дима Демин со своей очередной балладой:
Проходит год... Водоворот
Ругни, докладов и забот.
Уже в каморке бетатронной
Заморским свинкам жизни нет.
И как хозяин здесь законный,
Рюкзак ложится на паркет.Забыв проклятый бетатрон
Как неприятную обузу,
Суров, насуплен, обозлен,
Геннадий ездит по Союзу.
Уж убежден наполовину
Наш общий друг, Евгений Кринов.
Вот-вот под оком Фесенкова
Блеснет янтарная слеза,
И он готов – даю в том слово –
Голосовать впервые «за».Уволен А. Ероховец.
Он создал книгу, наконец,
Про дым походных перекуров,
Про комаров и про Лакуру.
И обрастает КСЭ
Разнообразнейшим народом,
Весьма смешным и пестрым сбродом,
Но неизменно и всегда
Готовым к черту на рога.
Под радугу Чургимских вод
Собрался этот космосброд.У лукоморья дуб зеленый
(Я «дубом» лиственницу звал ,
О коей Вронский изумленный
Статейку направлял в журнал).
И, Куликом сооруженный,
Под дубом тем стоит лабаз,
Он безотказно кормит нас.
Вокруг лабаза, глядя ввысь,
Ходил Колесников, как рысь.
Но, страж умеренной диеты,
Надежды верная сестра,
Стояла Алла. Ей за это
Мы все должны пропеть «ура».Скучал с Любашей бледный Фаст,
Меся южноболотный наст.
А на вершине Фаррингтона,
Где собралась толпа зевак,
При свете Альфы Ориона
За чурбаком горел чурбак.
Тайга урчала, как урчит
Турист, скребя остатки банки,
Но был недопроявлен лик
Очаровательной армянки.Устав от службы комендантской,
В тайгу подался Журавлев,
И там, отважен и суров,
Рубился с силою гигантской.
Меланхоличный и печальный,
Похож на собственную тень,
Димитрий Д. на пробе дальней
Сидел, прищурившись на пень...Я б с радостью продолжил этот
Непритязательный рассказ,
Но по законам этикета
Я утомлять не стану вас.
К тому ж таинственный напиток
Блестит, как изумрудный слиток.Пьем за тайгу! За КСЭ!
За тех, чей путь всегда неистов, –
Болотоведов, лесников,
Магнитчиков и озолистов!
Чтоб спектроскопов чуткий глаз
И контур сваленного леса
В конце концов открыл для нас
Полог таинственной завесы!
В отличие от первой, эта деминская баллада практически не требует расшифровки. Только несколько уточнений. Колесников – лесотаксатор. Он, собираясь вместе с друзьями операторами «сходить на Чеко», пытался взять запас продуктов, но Алена Бояркина, отвечавшая за распределение продовольствия, не выдала им незаконно требуемое. «Любаша», Люба Некрасова (Демина), занималась вместе с Фастом магнитометрией на болотной мочажине. О Фаррингтоне уже говорилось. «Очаровательная армянка» – Герцогиня. Журавлев руководил одной из таксационных групп, прокладывая Южный разрез. А сам Демин в то же время занимался аналогичной работой на востоке.
После баллады была озвучена, а затем исполнена еще одна песня, которую потом назвали просто: «Посвящается кошелевцам»:
Расскажу я вам, ребята,
Про обиду из обид
И про то, как я когда-то
Шел искать метеорит.
Вся НИИ моя большая
Провожать меня пришла
И в дорогу понемногу
Мне с собой она дала...Котелок, скафандр и кружку,
Портативный керогаз,
Кислородную подушку,
Вертолет и пару ласт,
Пятитонки три тушенки,
Совнархозовский мандат,
Много милей кинопленки,
И Григорьев с ними в ряд.Но проходят дни, недели,
Время спутником летит.
Где же, где же в самом деле
Мне искать метеорит.
И осколков нет в помине
Ни в лесу, где бродит зверь,
Ни на дне, ни на вершине,
И зачем они теперь...(Повторяется второй куплет.)
Здесь тоже все ясно без расшифровки, так как снабжение кошелевской группы было более чем достаточное. Имеет смысл остановиться только на «кинопленке и Григорьеве». Но для этого вначале следует вспомнить нашего кинооператора КСЭ Олега Максимова.