Произошло в эту зиму еще одно принципиально важное для меня событие. Вышла из печати книга Л.Л. Васильева «Таинственные явления человеческой психики». А поскольку вся моя предыдущая жизнь была связана с попытками изучить телепатию, то и решение здесь созрело только одно: срочно ехать в Ленинград и устанавливать с Л.Л. Васильевым непосредственную связь. Это намерение совпало и с тунгусскими потребностями. Полученные результаты нужно было обсудить со специалистами и готовить очередную экспедицию основательно.
Да и по бетатронным делам тоже было полезно познакомиться с работами питерцев. Тогда на весь Советский Союз в медико-биологических учреждениях находилось только три бетатрона. Два – работающих – у нас, и еще один постоянно настраивающийся – в Ленинграде. Поэтому получить командировку в Москву и Ленинград у И.В. Торопцева было хоть и не просто, но возможно. Таким образом, в феврале 1960 г. оказался я в Москве.
Это был мой первый «столичный» выезд, и более опытные коллеги предупреждали, что в Москве надо «держать ухо востро, карман крепко, а то обжулят». Прибыл. Проходит день, неделя, держусь за оба кармана, но никто меня не обжуливает, по карманам не шарит, вымогательством не занимается. После первой поездки был там еще десятки раз и могу сейчас со знанием дела утверждать, что Москва такой же, в основном, доброжелательный город, как и десятки других. Просто это очень большой город. Доля хороших людей там примерно та же, что и в Томске. Плохих – тоже. Но хорошие люди в глаза не лезут, а шваль всякая вокруг вьется. Вот она-то и создает нелицеприятное впечатление о столице.
Но меня бог миловал. Все люди, с которыми пришлось общаться, были из числа хороших, общительных, приятных. Если возникали споры или разногласия, то были они по вопросам принципиальным, а не из-за чьих-то амбиций или хамства. (Правда, позднее и с этим пришлось столкнуться, но это скорее исключение, чем правило, и встречалось оно не чаще, чем в Томске или Новосибирске). Остановился я на «пожитие» у Бориса Ивановича Вронского, который еще на Тунгуске приглашал к себе на «постой». Начались московские свидания.
Сразу же вместе с Б.И. пошли в КМЕТ, встретились с Е.Л. Криновым, И.Т. Зоткиным, А.А. Явнелем, Е. Малинкиным и т.д. (Весь КМЕТ имел штат чуть больше десятка человек). Начались разговоры о делах тунгусских. Рассказываю об экспедиции, о вывале и пожаре, металлометрии и радиоактивности. Показываю результаты первых анализов. Атмосфера вполне нормальная, спокойная, деловая. Здесь же показывают отчет А.В. Золотова, который после трехдневного экскурса по Тунгусским местам накатал отчет на 116 страниц. У него что ни страница, так сразу открытие. Спрашивают мое мнение. Высказываю большое сомнение. Затем появляется Кирилл Павлович Флоренский. Разговор продолжается в обстановке полного взаимопонимания и обоюдного намерения сотрудничать.
Договариваемся провести специальный семинар с моим выступлением по результатам нашей экспедиции, причем провести его не в КМЕТе, а в ГеоХИ (Институт аналитической химии и геохимии им. В.И. Вернадского АН СССР). Там больше места и больше народа, который может быть заинтересован в таком семинаре. Срок назначили дней через десять-пятнадцать, к тому времени, когда я вернусь из Питера.
Следующая принципиальная встреча – с И.В. Верещинским. Позвонил ему в первые же дни. Договорились, что приду прямо к нему домой. Дом приметный, полувысотный, на набережной Максима Горького. Прихожу, знакомимся (до этого с ним только Виктор Журавлев встречался), начинаем беседовать. Входит Ирина, его жена, тоже знакомимся. Разговор внимательный и заинтересованный. Приглашают к столу. Сидим, едим, немножко выпиваем. Тематика разговора расширяется. Уже не только Тунгусский метеорит, но и экология, физиология, генетика, дела оккультные.
В комнату входит пожилой безукоризненно одетый мужчина, включается в разговор. Игорь кратко меня представляет, и начинается наша беседа напрямую. В ту первую встречу с Игорем Евгеньевичем Таммом меня больше всего удивила его поразительная способность буквально на лету схватывать суть обсуждаемого вопроса и высказывать по нему глубокие, всесторонне обоснованные суждения. А во-вторых – простота, доступность, доброжелательность. Игорь Евгеньевич так ухитрялся вести беседу, что никакого различия между академиком ряда академий, лауреатом Нобелевской, Ленинской и нескольких Государственных премий, с одной стороны, и врачом-инженером без всяких степеней и званий – с другой – не чувствовалось. Был просто заинтересованный разговор двух коллег.
О простоте, душевности, тактичности Игоря Евгеньевича еще более ярко свидетельствует другая встреча на том же месте и почти в том же составе. Забегая вперед, скажу, что после этой первой встречи с Игорем Верещинским завязалась у нас большая, хорошая дружба, продолжавшаяся в течение более четверти века до самой его смерти. После первой поездки в 1960 г. мне приходилось часто бывать в столице, иногда по 8-10 раз в год, и всегда я выбирал время для посещения этого дорогого для меня дома.
Спустя пару лет после первого знакомства с Игорем приехал я как-то раз в Москву вместе с Катей Осинской. Она тогда работала у нас лаборанткой, училась на заочном отделении в университете и должна была здесь скопировать целую кипу рукописных первоисточников. Жила у своих родственников и имела много свободного времени. Однажды говорю ей: «Сегодня вечером намечается встреча с интересными коллегами. Если есть время и желание, пойдем вместе». Она согласилась. Договорился я с Игорем, что приду не один, возражений не последовало. Приходим. Идет оживленная беседа «за рюмкой чая». А были там, кроме Игоря и Ирины, физиолог Нил Сараджев и Юз Зайденман, готовившийся в то время заняться парапсихологией, хотя сам был специалистом по аккумуляторам. Катерина молчит. Страшно ей вступать в разговор с молодыми, зубастыми, умными учеными кандидатского уровня, чуть перескочившими возраст Христа.
Открывается дверь, входит Игорь Евгеньевич, присаживается к столу, вступает в разговор. (Кажется, в тот момент говорили мы о зарядах, накапливающихся на поверхности льда при таянии). Высказывает свои суждения. Здесь Катерина воспряла духом. «Нет, – говорит, – в физике не так этот вопрос рассматривается». «Почему?» – спрашивает Игорь Евгеньевич. Начинает ему Катерина подробно объяснять. А у нас беседа идет своим чередом. Я слушаю и тут, и там. Игорь Евгеньевич весьма основательно и очень доходчиво разъясняет Кате ее ошибку. Понимает. Соглашается.
Распрощались, выходим. Катя говорит: «А ты знаешь, этот старикан что-то в физике понимает». «Да, – говорю, – понимает. А ты знаешь кто это?» – «Ну, какой-нибудь бухгалтер, наверное». Говорю ей, что это Тамм. «А кто такой Тамм?» – спрашивает крупный специалист в физике. Рассказываю кто. Остановилась изумленно. «Что ты мне об этом раньше не сказал? Ведь я же с ним по физике спорила!»
Но это опять очередное «лирическое отступление». А тогда, при первой встрече, поговорили мы с Игорем Евгеньевичем о Тунгусском метеорите, о телепатии, предложил он мне рассказать о результатах измерения радиоактивности на Тунгуске специалистам и тут же, позвонив по телефону, договорился о сроках. Будет очередная встреча также после моего возвращения из Ленинграда. Не будь этой двухнедельной задержки, может быть на этой встрече присутствовал бы И.В. Курчатов, с заместителем которого, М.А. Леонтовичем, и созванивался Тамм.