Тунгусский феномен / Лирика / Проза / Кандыба Ю.Л., В стране огненного бога Огды / ДО СВИДАНИЯ, ТАЙГА!

                                                                        До свидания, тайга!

     Поле аэродрома мы увидели уже в легких осенних сумерках. Два самолета с зачехленными моторами, словно укрывшись от мошки, присели у здания аэропорта и поглядывали стеклами кабин на судорожно подергивающуюся «колбасу». На аэродроме ни души. Из-за леса, оттуда, где лежит Ванавара, доносятся звуки репродуктора.
    Последний переход по жутким горельникам, лежащим по ручьям Конечи и Унтупкору, окончательно доконал нас. Ноги распухли, гудели от усталости. На каждой остановке я ложился на спину, чтобы как-нибудь унять в них боль. Но сейчас все это исчезло: цель достигнута. Наши взаимоотношения с Ванаварской тайгой кончились.
Через полчаса мы сидим среди ребят и возбужденно обмениваем-ся впечатлениями. Не думал, что в Ванаваре еще так много наших парней. Правда, большая часть уже улетела в Томск. Туда же отправились московские студенты — физтехи, баумановцы, ребята из Новосибирска, Красноярска, Омска. Всех захлестнула и увлекла за собой живая и веселая «волна томичей». Все настолько поверили в жизненность и необходимость КСЭ, что некоторые даже обращались к Плеханову с вопросом: «Нужно ли письменное заявление о вступлении в КСЭ?» Плеханов смеялся, отшучивался, а Ковальский, насупив брови, из-под которых выглядывали лукавые глаза, серьезно уверял: «А как же без заявления? Кто тебе поверит?».
   Остались те, кто не успел опередить стремительно надвинувшиеся дожди. Теперь сиди, смотри с тоской на хмурые, осенние тучи, навалившиеся на тайгу. Но ребята не пали духом. «Лесники» бросили вызов природе: заложили две пробные площади недалеко от поселка и каждый день с утра до вечера пересчитывают там деревья. Свой бивак разбили на берегу Ванаварки радиометристы. Закончив маршрутную съемку, отряд Лены Кириченко отбирал контрольные образцы торфа, растений, озоляя их на железных листах.
   Горят еще костры наших ребят, но по всему уже чувствуется, что экспедиция закончилась.
Всю прошедшую неделю вертолет доставлял с Заимки пробы. Их привозили в тех же мешках, бочках, ящиках, в которых два месяца назад сбрасывали с самолетов продукты. В них лежали сотни спилов деревьев различных пород, аккуратно упакованные в полиэтиленовые мешки, сотни проб золы трав, кустарников, деревьев. Одни болотоведы собрали и вывезли в ящиках более двух тысяч проб торфа. А сколько килограммов земли лежит в мешках? Все это необходимо будет «обработать», перевести на язык цифр и букв, чтобы затем сказать о новых находках, интересных фактах, чтобы подтвердить или опровергнуть то или иное утверждение.
Экспедиция в полевых условиях закончилась. Но она будет продолжена в лабораториях институтов. Кирки, лопаты, топоры будут заменены на бинокуляры, спектрографы, химикаты, счетные линейки. И этот этап будет не менее трудный.
    Десятки тетрадей, исписанных словами и цифрами, исполосованные дождями и раскрашенные каплями крови от раздавленных комаров, дневники, пахнущие дымом костров, хранят основной капитал экспедиции. Тут профили, цифры, разрезы, 4,5 тысячи азимутов поваленных деревьев, описания повреждений деревьев, картосхемы, снова цифры, показания очевидцев, наброски методики, градусы и снова цифры.
    Они уже много поведали нам до наступления камеральных работ. Они сказали, что Южное болото и мочежины Северо-западного торфяника являются естественными образованиями и что существенного влияния катастрофа на их развитие не оказала.
Теперь мы точно знаем, что стопроцентного вывала леса в районе тунгусской катастрофы нет. В непосредственной близости от эпицентра сохранилось множество деревьев, возраст которых превышает 70 лет. Магнитометристы не обнаружили железные массы метеорита, так же как и не нашли немагнитные материалы.
Я видел эти тетради-дневники. Они будут храниться в сейфе экспедиции и выдаваться только для работы. Они содержат в себе очень много фактов.
Будет ли решен один из основных вопросов — о ядерном взрыве? Те спородические промеры радиоактивности, которые проводились экспедицией 1958 года и которые до сих пор не опубликованы, не могут удовлетворить не только нас, но и кого бы то ни было.
В 1959 году мы и сами вели детальную радиометрическую съемку района падения метеорита. Портативными приборами обшарили весь центр катастрофы (Великая котловина) и изучили радиоактивность окружающей местности в радиусе километров на сорок. Число проведенных замеров к концу экспедиции исчислялось тысячами. Работали с увлечением, подгоняли себя и радовались, что общие тетради не вмещали всех цифр отсчетов счетчиков радиометров. Упоение работой однажды было жестоко прервано, когда чья-то светлая голова выдала интересную, но безжалостную мысль: дескать сама по себе полевая радиометрия не может дать ответа на вопрос о характере катастрофы. Даже если радиоактивность в этом районе повышена, это не дает оснований говорить о ядерной природе взрыва, потому что это повышение может быть связано с событиями последних лет — выпадением радиоактивных осадков после испытаний ядерного оружия.
О том, что полевые измерения радиоактивности могут указать лишь на ее величину, но никак не на ее причину — было сказано уже «под занавес»: экспедиция кончалась. Но мы плохо знали Плеханова. Он заставил нас сделать невозможное. В короткий срок (за 24 часа) мы собрали достаточное количество образцов золы растений для их лабораторного исследования. Только они нам могли помочь своим изотопным составом элементов, по которым возможно определить причину повышенной радиоактивности.
    В Томск мы привезли более пятисот проб. Часть ушла на полуколичественный спектральный анализ. Другая — на спектральный анализ. Многие спилы деревьев не успели озолить в тайге и пришлось это делать в лабораториях политехнического, медицинского институтов. Муфельные печи горели даже в институте сывороток и вакцин. Работали в основном по вечерам, ночью, когда муфельные печи были свободны. Наконец, пакетики с золой отбыли в Новосибирск.
    Потянулись томительные дни ожиданий результатов. Через месяц лихорадочные новости: «Сняты альфа-спектры пятью методами. Для контрольной проверки пробы отправлены в Институт ядерной физики в Москву». Хватаемся за специальную литературу и среди фейерверка сложных и заумных выражений находим: «...снятие альфа-спектра достигается следующими методами: а) метод толстослойных пластин (!); б) метод импульсной ионизационной камеры (!); в) ... с помощью прибора ЛАС (лабораторный альфаспектрометр сцинтиляционный) определяется интенсивность альфа-частиц по сравнению с эталоном. Эталон — уран (!)». Хватит. И так уже в трех предложениях три восклицательных знака. Это звучит как предостережение. Роемся в книгах, отыскивая подробности каждого «а», «б» и «в»...
Через неделю из Новосибирска по телефону отчаянный возглас: «Масс-спектрометрия все еще путает...» Вот те раз. Чего это она? Лезем в справочник. «Масс-спектрометрический метод применяется для идентификации по массе неизвестных стабильных и радиоактивных изотопов, появившихся в результате той или иной ядерной реакции». Курсивом: «См. Идентификация радиоактивного изотопа». Нет уж. С нас хватит. Рассудок останавливается. На помощь пришел Краснов. В его популярном изложении это звучало так: «Масс-спектрометрией определяется изотопный состав по калию. Техника такова: берутся угольные стержни, в них сверлится отверстие, в которое закладывается несколько граммов обожженной пробы, и все это сжигается (Вольтова дуга между углями), спектр снимается на пластинку и затем расшифровывается...»
    Почему же у нас она «путает»? Оказалось, что чистая зола, заложенная в отверстие, была не такой уж чистой. Вместе с калием были еще какие-то примеси. Столько времени потратили на химчистку золы, работали так элегантно и — на тебе, примеси! Все начинаем сначала.
Через некоторое время другая новость: Журавлев, проверяя пробы, нашел два типа частиц с энергией, не подходящей ни к каким известным. Журавлева не поймать — занят. Ищем сами в справочниках, какие же бывают частицы с известными энергиями, а какие нет.
К началу второй экспедиции узнали последнюю новость: вопрос природы повышенной радиоактивности остается открытым, для ее объяснения необходимы тщательные радиохимические исследования...
     И вот теперь мы с надеждой смотрим на группу Кириченко. Два месяца она исследовала район катастрофы, не разлучаясь с тяжелыми стальными «утюгами», в которых заключены кассеты счетчиков. Рабочая карточка района пестрит сотнями цифр, указывающих на степень концентрации радиоактивности. Они густо усыпали эпицентр взрыва, расположились по тропам, идущим на озеро Чеко, на Фаррингтон, на Ванавару. Цифры почти закрывают южный склон горы Стойковича, пересекают во всех направлениях Южное болото, теснятся на сопках. Но это еще не все.
    Каждая такая цифра указывает на средний результат девяти измерений, выполненных на площади радиусом 30 метров. Шестидесятиметровый «лоскут» тунгусской земли утюжился в течение нескольких часов. Работали неспешна, стараясь исключить погрешности в отсчетах.
    А опасаться погрешностей надо было. В настоящее время активность поверхностного слоя почв имеет двоякое происхождение: естественное, обусловленное повсеместным присутствием в тех или иных концентрациях природных радиоактивных элементов — калия40, радия, урана; и искусственное — вследствие осаждения из атмосферы на земную поверхность продуктов ядерных взрывов. В связи с интенсивным испытанием ядерного оружия эта искусственная или наведенная радиоактивность к 1960 году достигла или в ряде мест превысила величину естественной радиоактивности. Продукты деления стронция, цезия, рутения, покрыв поверхность земли и, возможно, район тунгусской катастрофы, сильно исказили общую картину радиоактивности. Все смешалось, смылось точно так же, как дождь смывает следы на земле. В этом случае вести дальнейшие розыски преследуемого бессмысленно или очень тяжело.
     Отряд Кириченко нам напоминал оперативную группу угрозыска, на долю которой выпало самое трудное. Необходимо было на фоне глобальных выпадений определить искусственную радиоактивность, хронологически связанную с 1908 годом. Пока неизвестно, есть она или нет. Об этом могут сказать только факты, беспристрастно собранные приборами. Вот почему необходима большая тщательная работа при отборе проб.
Исходим из следующих предположений. Известно, что скорость миграции радиоактивных осадков для нетронутых целинных участков незначительна. Значит, их можно обнаружить на поверхности. С этой целью и был произведен отбор проб до глубины пяти сантиметров. Возможно, что в них будут найдены и стронций, и цезий...
     Идем дальше. Если в 1908 году был ядерный взрыв, то за пятьдесят с лишним лет продукты распада могли мигрировать на большую глубину и лежать под надежной защитой почвенной толщи. Возможно, что концентрация этих продуктов будет обусловлена долгоживущими изотопами, характерными для ядерных взрывов последних лет. Сравнение их и даст ответ. С этой целью отбирались пробы почв с глубины 5 до 22 сантиметров. Мы мечтали найти такое место, которое было бы не «загрязнено» атмосферными выпадениями с момента взрыва. Тогда можно было бы, очевидно, решить вопрос простым сравнением элементов. Таких мест, говорили нам, нет. А Кириченко взяла и вспорола половицы куликовских изб. Пол в этих избах был настелен в 1928—1929 годах из массивных лиственных досок и с тех пор ни разу не поднимался. Под ними лежала, как бы законсервированная от различных атмосферных осадков земля. Пробы, взятые с разных горизонтов этих почв, очень ценны. Что они скажут?
До глубокой ночи горит костер на Ванаварке. Завернутые в полиэтиленовую пленку, лежат в палатке «утюги». Над головой небо, усыпанное мириадами звезд. Что бросило оно полвека назад на нашу планету? Мертвый кусок материи, смутивший умы людей необычайностью своего вторжения? Или это было проявление сил неземного разума? Скажи, космос! Молчишь. Но ты отзовешься!
Девчата, укрывшись одеялом, поют песню. Грустную, задумчивую. Как этот догорающий костер. Жалко расставаться с Ванаварой, с тайгой... Эта же горечь слышна и в песнях девчат.
Два месяца мы провели в тайге, изучая интереснейшую загадку в истории Земли. В нелегких маршрутах познавалась дружба, крепли характеры. Ребята возмужали, стали увереннее в своих силах. И честно говоря, полюбили эту суровую, равнодушную тайгу, полюбили экспедиционную работу, до этого мало кому понятную, полюбили науку, которая дала нам хоть и немногие минуты счастливых находок и открытий, но главное, подарила надежду на большие удачи. И не беда, что на пути к ним лежит время сомнений и разочарований, стоят неприступные бастионы из возможных ошибок и из многих неизвестных. Мы полюбили поиски нового, неизвестного. Одни пришли сюда как ученые, другие — как туристы. И если последние восторгались на первых порах экзотикой края, восхищались красотами пейзажей, то мало-помалу это сменилось спокойными и разумными интересами исследователей, старавшихся не только больше собрать коллекций, не только отмечать наблюдаемые ими явления, но и лучше понять и объяснить их.
Экспедиционная работа привлекательна своей оригинальностью. Результат ее полностью зависит от самого исследователя. Великолепный простор для инициативы и мысли. А мысль — это уже начало действия. И если она четко продумана, то действие становится качественно завершенным. Всегда особенно приятно работать в естественной лаборатории Земли, когда окружает тебя со всех сторон тайга и небо. Человек чувствует себя охотником, первооткрывателем, «лезет на рожон», забывая об усталости, о еде и сне. Он мобилизует все свои силы. Что может сравниться с радостью победы над неизвестным, со счастьем успеха? Ребята уже поняли это, продираясь через дебри тайги и они уже никогда не свернут с тропы поисков. И я рад, что попал в число этих счастливцев.
Мы покидаем эвенкийскую землю, нашу вторую родину, чтобы на будущий год вернуться сюда снова и продолжать работу. Проблема еще не решена. Впереди еще не один год трудных и интересных, порою утомительных, но неизменно волнующих поисков... И обязательно придет день, когда тайна перестанет быть тайной.

Войти в систему

ДО СВИДАНИЯ, ТАЙГА!