Тунгусский феномен / Лирика / Проза / Кандыба Ю.Л., В стране огненного бога Огды / В ОБЪЯТИЯХ НЕИЗВЕСТНОСТИ

                                                           В объятиях неизвестности

    Вертолет улетел, а мы все еще сидим на высохшем болотце. Вронский ориентирует карту на местности, а я перематываю портянки. Портянки большие и чистые. Впрочем это единственная чистая и новая вещь из всего моего скарба. Остальное давно просит стирки и капитального ремонта. Рукава штурмовки собрались в гармошку, воротник скатался, да и вся она в складках. Штаны настолько латанные-перелатанные, что я, постоянно ремонтируя их, незаметно сшил себе вторые штаны на рваной основе первых. Ковбойка разукрашена заплатами самых пестрых цветов и рисунков...
   Ручей Огне пересох, и только в отдельных местах под густым пологом деревьев и в глубоких ямах сохранилась вода, но и она была плотно укрыта опавшими листьями и хвоей. Кругом хаос, запустение. Место для ночлега выбрали быстро. Оно выглянуло из-за поворота и поманило к себе уютом.
   День проходит за днем... Проба за пробой...
   Осень давно вступила в свои права. Желтая листва берез, красные кусты. Кривые ели свисают над сухим ручьем, словно зеленые знамена, забытые природой. Цветы высохли. Небо затянуло тучами. Наступает пора широтных ветров, несущих непогоду и напоминание, что лето кончается — пора закруглять экспедиционные работы.
   Тревожно кричит птица, как будто предупреждает всех жителей тайги о приближающемся ненастье. Ночи стали холодными. Спальные мешки мы оставили в Ванаваре — лишняя тяжесть, и сейчас спасаемся от холода только тем, что надеваем на себя всю имеющуюся одежду. У меня одна рубаха, куртка, телогрейка, тонкое одеяло и пара штанов. Жить можно.
   Стали чаще поглядывать на анероид. Записываем показания прибора утром, днем и вечером. И надо сказать, что соответственно колебаниям давления колеблется и наше настроение.
   Ветер по вечерам гуляет за палаткой. В лесу гудит, как в печной трубе. Изо рта идет пар. Мерзнем. Весело потрескивают дрова в костре. За каждую подброшенную ветку он благодарит яркими протуберанцами огня и фейерверком искр. На здоровенной палке висит наш закопченный маленький котелок, в котором варится жиденькая похлебка: продовольственные запасы измеряются граммами.
   — Завтра отправимся на Чамбу, — говорит Вронский, складывая карту. — Отсюда километров двадцать. Возьмем несколько проб и обратно двинемся по другой тропе — вдоль Ванаварки. Там больше шансов встретить песчаные косы.
    «И чего тащиться на Чамбу?» — вдруг зло подумал я. Мне уже до чертиков надоело безделье. Пять суток мы сидим на ручье, а что полезного я сделал? Старик не дает никакой работы. Только болтаюсь от скуки по этому гнилому ручью да готовлю обеды. Вчера от скуки чуть не рехнулся. Ни с того, ни с сего упал на землю и пополз по холодным кочкам. Решил, что я партизан. Даже целился из ружья во что-то. Вовремя отругал себя. Это как же понимать?! Распад личности? Меня стало раздражать все: и свистящий ветер в деревьях, и безделье, и молчаливость Вронского.
   — На Чамбу, так на Чамбу. Только мне думается, что чамбинские пробы ничего нового не дадут. Они лишние...
   Вронский посмотрел на меня, будто увидел впервые, сердито снял очки, положил их зачем-то в сумку и вытаращил глаза на костер.
   — В нашей работе всегда нужно стремиться сделать больше, чем намечалось. — Хотел еще что-то сказать, но махнул рукой и стал ощупывать карманы, отыскивая очки. Больше за этот вечер мы не сказали ни слова.
    Итак, на Чамбу. Четкая, утоптанная оленями тропа ведет нас параллельно Ванаварке, которую мы не видим, но которая течет где-то, слева, за лесистыми сопками. Кругом мертвый лес. Частые пожары умертвили своим огнем эти могучие деревья, и сейчас они стоят среди буйной молодой поросли в трауре блестящего бархата сажи.
    Одно время считалось, что именно на ручье Огне расположено место падения метеорита. Так, инженер Гундобин в письме к Кулику еще в 1924 году сообщил, что эвенки, кочевье которых находилось у Огня, говорили ему:" С неба что-то прилетело, повалило лес, после чего произошел пожар, при котором у них погибло 20 оленей и рассыпалась гора".
    Кулик составил схематическую карту окрестностей фактори Ванавара с расположением ручья Огне, но впоследствии большинство свидетелей полета метеорита указали на другой район. Так о ручье Огне забыли. Никаких работ по тунгусской проблеме здесь не велось. Мы с Вронским пришли впервые. Конечно, маовероятно, что сюда упала глыба метеорита. Это противоречит многим бесспорно установленным фактам. Но раз были такие сообщения, их надо проверить, какими бы абсурдными они не казались.
    Вот мы и идем, осматривая местность. Вверх, вниз. Через лес, через болото. Тайга пошла могучая, не тронутая пожарами. Земля укрыта пышным ковром березки. Густые, но удивительно легкие, висят над головой кроны, словно зеленые дирижабли, стоящие на якорях. Перерубить якоря-стволы - и "дирижабли" взлетят в небо.
    Скоро должна быть Чамба. Рассчитанное на переход время кончается. Но проходим сопки. болота, загоны для оленей, а Чамбы все нет. Впереди показалась гряда сопок. Уж там наверняка ее долина. Тропа то исчезает, то появляется, какая-то чахлая, нехоженная. Останавливаемся. Вронский говорит, что он ничего не понимает. Я тоже. Сбрасываю рюкзак и, провалитваясь в березке, хожу по лесу в поисках тропы. Деревья сразу сдвинулись. Когда были вдвоем, я этого не замечал. Начинает темнеть. Никакой тропы нет. Возвращаюсь. Вронский стоит в той же позе, как и несколько минут назад.
     Идти наощупь можно в своей квартире. А тут чего доброго - глаз выколешь. С трудом отыскиваем ровное место и быстро разводим костер...
    Для нас теперь главное - Чамба. Она течет где-то рядом. Решили идти только на Север! Ни на градус в сторону. Стрелка компаса стала для нас самой важной вещью в мире. Я заметил, что кончик стрелки на моем компасе с выщербинкой, что она слегка заржавела, что корпус изъеден репудином. Ношу я теперь компас не в рюкзаке, как обычно, а в кармане, на груди.
    Идем через долину, через другую, перешагиваем через кусты, через деревья. В ногах разливается тепотой вялость. Идем очень медленно, внимательно смотрим под ноги. Ноги сейчас - жизнь.
    На одном крутом склоне сопки все деревья повалены, все до единого. И большие и маленькие.
    — Борис Иванович, смотрите, вывал, похожий на куликовский!
    — Да, да... Вот придет кто-нибудь, вроде тебя, увидит эту картину, не разберется и будет потом говорить, что вывал леса от тунгусского взрыва проходит и по этим местам.
    Что это с ним? В груди закипает раздражение, но я пересиливаю себя.
    — Я вовсе не пытаюсь утверждать это. Просто сравнил, — очень спокойно возражаю ему.
    — Я понимаю. Только мне не нравится, когда естественное явление природы преломляют через призму Тунгусского метеорита.
    Все это он говорит, словно ругает меня, с трудом переваливаясь через поваленный ствол. Какой-то сучок в это время проскользнул под его рюкзак, и Вронский, потеряв равновесие, кувыркнулся с дерева. Пока я помогаю ему подняться, он рассказывает мне коротенький снекдот из армянской серии. Смеясь, присаживаемся "перекурить".
    Никогда мы не сидели так близко рядом. Тесная палатка не в счет. А вот, чтобы сидеть почти прижавшись друг к другу в бескрайней тайге - этого не было. Мы нужны друг другу в этой пустынной и дикой тайге. За сотню километров от нас живут люди, но они нам сейчас не помогут... Да мы и не рассчитывали на чью-либо поддержку и всеми силами старались сохранить достоинство и человечность нашего маленького одинокого отряда.
    Следующую долину считаем Чамбинской. Подходим. Болото. Однако, сомнения исчезли. Есть цель - идти только на север, там Чамба. Промахнемся? Нет. Апатия прошла. Появилось дьявольское упорство. Борис Иванович где-то сзади. Изредка я оглядываюсь и выравниваю свой путь. Солнце за тучами. Но дождя не будет, как сообщил наш друг анероид, поэтому и идем...
    Сколько в тайге мертвых деревьев! Сколько пропадает древесины! И все зря. Жалко! Умер лес - ушла живая тварь. Вот опять долина. Но через несколько минут видим, что и это не Чамба.
    По долине весело бежит ручей. Может, пойдем по ручью? Нельзя. Во-первых, это не воскресная прогулка, во-вторых, нам нужна Чамба. Будь она трижды неладная. На ней мы должны взять пробу. Без этой пробы нам стыдно возвращаться в Ванавару. Да и потом становится просто любопытно посмотреть в этом месте на "красотку". Тем более, что это почти ее верховья. Больше такого случая не представится. Судя по карте, мы находимся в самом углу ванаварского планшета. Далеко забрались. Впереди гора. Лезем. Стрелка компаса ведет нас туда. Осматриваюсь...Что это? Вода. Сбегаю вниз.Чамба!
    Делаем короткую остановку. Деревья стоят пышные, будто им вымыли голову, накрутили бигуди, а потом расчесали.
    Мы еще точно не знаем, где находимся, как обратно выходить на тропу? Надо идти вниз или вверх по течению? Смотрим на карту. Тропа, на которую мы вышли с ручья Огне, упирается в дугу Чамбы и пропадает. Как нам найти эту «дугу»?.
   Решили идти по берегу Чамбы. Чтобы не потерять ее, приходится спускаться с горы, идти по берегу, снова подниматься... и все на север. Что за чертовщина! Впереди ревет порог. Значит, мы совсем не там, где думали. Смотрим на карту. Ну да! Это средний порог! Значит, тропа далеко в стороне от нас.
   Чамба вертится, выписывает загогулины, рассыпается зернистыми перекатами. Какие мощные горы окружают ее! Дикая прелесть таежной реки очаровала нас.
   Тучи ушли на восток, открыв землю для солнца. И на тайгу с неиссякаемой силой хлынули солнечные лучи, мгновенно преобразив пейзаж. Произошло чудо. Заиграли каждый своим цветом кусты. Даже камни, лежащие в реке, и те приобрели новую окраску. На груди обнажения сверкают бусы — это прошедший дождик на каждой травинке оставил бусинку. Кусты на поляне, как манекены, одетые в красные платья. Рядом ярко-желтые березы. И все это вместе представляет настолько сочную, объемную картину, что невольно замедляешь шаги, чтобы дольше полюбоваться ею.
   Часто заглядываем в карту, но успокоение не приходит.
   И вдруг... тропа!! Она хорошо видна. Но через некоторое время я чувствую, что она вот-вот кончится, умрет в этих сучьях, лишайнике, которые сжимают ее, наваливаются на нее. И вот под ногами уже снова трава, растущая на месте старых пожарищ. Впереди стеной стоит мертвый горельник и кусты, редкие березки. Тропа исчезла. Я, как муравей, у которого отняли кусочек сахару, забегал вокруг. Мобилизую все внимание. Вронский ходит между кустов, но без интереса. Это меня подстегивает и помогает найти тропу. Надев рюкзаки, мы идем по ней дальше. И опять не то. Еле заметная ленточка круто завернула в сторону и пропала. Дальше идти нет смысла. Впереди виден перекат на Чамбе.
   Посмотрели, посудили, порядили. Борис Иванович достал компас, постучал по нему пальцем, развернул его и посмотрел на стенку горельника. Я понял, что идти надо туда. Азимут 180 градусов. Точно на юг. Это последнее и правильное решение. Там лежат наши далекие ориентиры: притоки речки Ванаварки. Если проскочим их, то останется Подкаменная Тунгуска. Она уже точно пересечет наш путь. До Тунгуски километров сто, если не больше. Дойдем до нее дней через шесть-семь, если учесть, что на пути обязательно встретятся болота, гари и вообще черт знает что. Продуктов осталось дня на три и то при очень экономном расходовании. Но делать нечего — надо идти. С каким-то озлоблением я ринулся на первый завал. Вронский идет не-спеша.
   Ну и лес! Елки-палки. Дрова. Точно говорят, чем дальше в лес, тем больше дров. Ни красоты, ни жизни нет в этих сучковатых деревьях. Вся поверхность земли завалена ветками, маленькими деревцами. Идем по валежнику, не касаясь ногами земли. Постепенно лес становится чище. Ствольные завалы, эти жуткие изгороди бревен сменяет сухой ковер, сотканный из мхов и лишайников. Огромные поляны белесоватого ягеля чередуются с пятнами мари или заплатами черных высыхающих болот. В воздухе стоит знойный запах торфяной гари.
   Ноги устали. Когда их поднимаешь, то кажется, что поднимаешь тяжелые гири. Отдохнуть бы. Лечь и вытянуться. Но надо идти. Идти по этой бесконечной дороге, выстланной зеленой ватой, продираться через карликовую березку и шершаво липкий багульник, с опаской, осторожно проходить хаос поваленного леса. Идти до тех пор, пока не выйдем на «нашу» тропу. Второй день мы в объятиях неизвестности. Вокруг нас появилась какая-то особенная тишина. Она подступает к нам все ближе. Даже треск ломаемых сучьев под нашими ногами не может отогнать ее. Мне кажется, будто что-то фантастическое, властное окружило нас.
   Я знал, какой страшной бывает неизвестность, как изматывает она силы на тропах по перевалам, по вершинам гор, но сейчас я встретился с чем-то другим, более сильным и опасным. Что это? Страх? Поглядываю на Вронского. Он идет позади меня, тяжело перешагивая через лежащие деревья. На лице ни тени беспокойства. Только пот и равнодушие. Будничное. С таким же выражением лица он будет ходить и по Москве. Молчаливый, спокойный. Неужели он не чувствует этого настороженного мира, который так тесно окружил нас? А может, он настолько привык к тревоге дорог, что это стало для него естественным без чего он уже и жить не может? Как наркоман без наркотика. Больше тридцати лет шагает человек по тайге. Ведь это целая жизнь, полная страданий и лишений, но вместе с тем полная и неограниченной свободы и мужества. Я слишком дорожу дружбой с этим человеком, чтобы оставаться равнодушным к появившемуся чувству опасности.
   Впереди показался загон. Неужели это один из тех, которые сбили нас с толку, когда мы шли с Огне на Чамбу? А впрочем кто знает? Эти загоны стоят по всей тайге. Одни хуже, другие лучше сохранились...
   Вот еще один. Как и остальные — брошенный. Изгородь завалилась в одном месте и ее теперь догрызают лишайники, а в другом месте жерди поломаны, сбиты с треножников. И все же, несмотря на потрепанный вид сооружения, эта встреча приободрила нас.
   — Что, снова в загоне? — улыбнулся Борис Иванович.
   — Ага! Осталось встретить оленей...
   Неожиданно, откуда-то сбоку, из-под кустов выпрыгнула тропа. Не сговариваясь, мы сворачиваем на нее, ускоряем шаг и... останавливаемся у болота. Тропа воткнулась в заросли карликовой березки и разбилась на десятки коротеньких тропок. Тьфу ты! Где ее искать? Ноги отказываются идти. Борис Иванович каким-то отчаянным взглядом осматривает местность.
   — Давай перейдем болото и на той стороне сделаем привал...
   Последние усилия. Высокие кусты березки скрыли от нас лес. Куда идем — неизвестно. Только пространственное воображение поворачивает нас на выбранный ориентир, стоящий по другую сторону болота, как полюс, вращает стрелку компаса. Холодная вода, лианы березки, кочки... Наконец, берег... Твердый и, кажется, симпатичный.
   — Смотрите, Борис Иванович, брошенное стойбище!
   Из-за стволов могучих кедров выглядывает деревянный скелет зимнего чума.— Ну что ж, тут и поставим палатку, — хриплым голосом отозвался Вронский.
   Место, которое выбрали эвенки для своего чума два года назад, было во всех отношениях удобное и для людей, и для оленей. Лесистая местность, расстилающаяся вокруг «засечки», словно создана для зимнего выпаса оленьих стад. Какие здесь огромные ягельные боры! Вот где нагуливать оленям жирок к отелу... В лесу подстилка будто подметена — почти нет валежника. Чисто. Приятно смотреть. Солнечные лучи широкими полосами вклиниваются в бор, и от этого он светится ярко, торжествующе.
   — Эх-ма, место-то какое! — разговаривает сам с собой Борис Иванович. Он стоит, чуть наклонившись вперед, и разглядывает местность. — Честное слово; уходить отсюда не хочется.
   Я ответил улыбкой и показал на торную тропу, лежащую рядом с чумом.

Войти в систему

В ОБЪЯТИЯХ НЕИЗВЕСТНОСТИ