По Чамбинскому профилю
Хушме, очевидно, жалко расставаться с нами. Она завлекает нас под завалы, заливает лодку водой, пытается остановить шиверами, одаривает утками, но мы упорно рвемся к Чамбе. Хушма красива, но Чамба еще красивей! Вот она — за последним поворотом.
Здравствуй, Чамба! Хариусы медленно всплывают, касаются кончиками рыла поверхности воды, словно отвечают на приветствие, а потом снова растворяются в синей толще.
— Порыбачим! — оглядываясь, предлагает Вронский.
Ловим кузнечиков в густой траве. Сверчат везде. Подойдешь, осторожно раздвинешь руками траву, а они фыр-р в разные стороны. За полчаса с трудом поймали двух и сразу нацепили эквивалентное количество хариусов. Пытаемся ловить на глаз хариуса и на кишки. Не клюет. Не думали мы, что Чамба такая скряга.
— Все впереди, — пытается утешить себя Вронский.
Да, все впереди! На гигантской шивере Чамба распорола брюхо лодке. Кружка-помпа отказала в работе. Аврал!
Красный флажок геологической партии мы увидели сразу. Чамба, как шоссейная дорога, подходила к высокому обрыву, на котором стояли домики геологов, и, слившись с речкой Мамонной, круто заворачивала на запад.
На берег высыпали бородачи. У их ног, заливаясь звонким лаем, кружились собаки. Несколько выстрелов оглушили тишину. Пристаем к берегу. Геологи и рабочие прииска Хрустального встретили нас очень радушно. Помогли перетащить вещи в дом, поставили раскладушки и по случаю нашего приезда включили радиолу. После музыки камней, играющих по дну лодки, однотонной песни таежной тишины и свистящей мелодии ветра, которая вообще-то была бесцветной, «Аппассионау» и ритмичные джазы слушать было особенно приятно.
Знакомлюсь с Виктором Дикуновым. Он здесь один из почетных... Виктор обогатитель. Через его руки проходит шпат. Целые бруски остекленного желатина гор лежат в темноте склада и ждут, когда дойдет до них очередь и они лягут на стол к Виктору. Месторождение шпата в 1930 году открыл Янковский. Потом здесь вырос прииск. На высоком берегу, недалеко от устья речки Мамонной, поднялись добротные дома. Работать здесь начинают с марта, рвут аммонитом скалы, охотятся, рыбачат, короче живут, как все таежники. И так до ноября. На зимовку остаются 4—5 человек.
Работа на шпате, надо сказать, требует деликатного подхода. Маркшейдер «ходит по проволоке». Неточно, с разницей в несколько сантиметров, заложил шпур, и шпат от детонации рвется трещинами. После отпалки рабочие осторожно обкапывают жилу, а затем горные мастера деревянными лопатами извлекают минерал. Добытый шпат прячут в тень, от жары укрывают прохладной шубой мха. Это делается для того, чтобы шпат «привык» к новым для него термодинамическим условиям. Из тонны «шпатовой» руды добывают килограмм чистых призм. План только по кондиционному шпату. Дня три назад здесь нашли кристалл весом в 58 килограммов. Как ни старался Дикунов взять из него больше необходимых ромбоэдров, но при всем своем многолетнем опыте выбил только три куска. Такой чистоты и прозрачности я никогда не видел! Стоимость кондиционного шпата приравнивается к стоимости золота.
Вечером Борис Иванович проводил беседу о Тунгусском метеорите с жителями Хрустального. В бараке, где должна была состояться лекция, собралось много народу. «Гришка! Айда лекцию слушать!» — доносится из-за стены. «А про что?»— откликается другой голос. «Про марсианский корабль...» «Сейчас.» Все почему-то считали, что Вронский будет рассказывать им про марсиан, про космический корабль, который взорвался в 1908 году где-то рядом. В телогрейках, сапогах рабочие усаживаются на двухэтажные койки.
Лекция длилась часа два. Вопросы сыпались один за другим. У Вронского добивались подробностей. Многие ждали рассказа «про марсианский корабль». Но Борис Иванович быстро развеял их мечты. О гипотезе ядерного взрыва Вронский раздражительно сказал: «Это мальчишество! Мне очень жаль молодых людей, взявшихся за разгадку этого серьезного вопроса с позиций фантастики!»
Мне стало не по себе. На Вронского не хотелось смотреть.
На следующий день мы простились с геологами. Все дальше от нас отодвигается гостеприимный берег. Проплываем карьер. Узкоколейка, вагончики... Красные флажки, зев забоя, уступы. И снова Чамба, тайга, бескрайнее небо и тишина.
День чудесный. Дымка голубит дали. Высокие берега покрыты сочной, густой травой. Лес стоит плотный, сильный. Нет, Чамба красивее Хушмы! Русло прямое, широкое, как просека. Как здесь светло, чисто! Рядом взметнулись ввысь могучие лиственницы.
Продолжаем мыть пробы. Технологию сушки шлифов я освоил на «отлично». Борис Иванович все чаще поглядывает на третий по счету планшет, проходить который мы начнем завтра.
— Впереди порог Укши, — многозначительно произносит Вронский. — Порог с подковыркой.
Рокот воды мы услышали на следующий день. Чамба, стиснутая с обеих сторон сопками, с ожесточенным упорством пыталась выпрямить свое русло. На каждом повороте она подмывала сопки, и в этих местах появились высокие отвесные берега. Прямо к воде подходит темный, будто насупившийся лес. Он неприветливо разглядывает неспокойную реку.
Вдалеке белая накипь бурлящей воды. Это порог. Подруливаю к берегу — нужно его осмотреть, выбрать проход...
Порог глухо ворчит и словно издевается над нами, бессильными перед его дикой мощью. Реку загородили огромные, до блеска отшлифованные водой, глыбы камней. Ударяясь о каменные лбы, река становится на дыбы и вдруг падает отвесно и мечется под камнями, как в капкане.
Где лучше всего провести лодку? Пожалуй, там, где крутой мощный слив протискивается между двумя огромными «быками», проносится мимо выступающего из воды камня и, лихо развернувшись, хлестко бьет по лбам базальтовых истуканов...
— Проходить опасно, — отвлекает меня Вронский. — В 27-м здесь едва не утонул Кулик. Он проводил бечевой лодку вверх по течению, оборвался с берега и упал в воду. Кинооператор, снимавший порог, вместо того, чтобы броситься на помощь, решил заснять такой исключительный кадр. Кадр, действительно, вышел очень эффектным... только хорошо, что Кулик умел плавать!
Порог серьезный. Последний раз обсуждаем выбранный вариант... и усаживаемся в лодку. Подтягиваем веревки... Пошли!
Чем ближе камни, тем больше охватывает меня волнение. Я один управляю шестом. Только бы не промахнуться! Каменная гряда надвигается с невероятной скоростью. Лодку крутит в водоворотах, бросает в стороны... Вронский замер. Мне кажется, что гряда камней — это высунувшаяся из бездны зубастая челюсть огромного животного и что она вот-вот захлопнется. Я резко бью шестом, раз-другой... Лодка скользнула в слив... И тут же крутобокая волна с размаху бросает нас на базальтовые камни, разворачивает боком к течению и захлестывает водой. Мы вываливаемся за борт и пытаемся уравновесить лодку. Ноги не достают дна. Холод тугими кольцами схватывает тело. Гребем к берегу... Я смотрю на Вронского... Глаза большие, как очки, а на лысине сидит стрекоза. Я рассмеялся — и судорога испуга исчезла.
Порог пройден. Борис Иванович напевает «Интернационал».
...Через три дня мы прошли «свороток» куликовской тропы, где в «книге отзывов» на старой сосне мы оставили свои автографы и осмотрели могильный лабаз (арангаз). Воздушная могила неизвестного шамана пришла в негодность. Сквозь щели просматривался череп. А еще через три дня, поздно вечером, мы подплыли к Ванаварскому берегу.
В Ванавару собирались участники экспедиции. Кончался август. Всех звала городская работа и дом. Грязные, оборванные, полубосые ребята выходили из тайги неожиданно, в любое время дня и ночи, не давая покоя Ванаварским собакам. Особенно шумно стало в столовой и на почте.
В поселке чувствовалось ожидание большого праздника — начала учебного года. Школьники приезжали на оленях из далеких факторий, приплывали на лодках, прилетали на самолетах. Вчера в аэропорту встречали большую группу ребят, отдыхавших в солнечном Артеке. По дощатым тротуарам застучали каблучки учительниц — элегантно, красиво одетых... Эта атмосфера наступающего торжества захватила и нас. Все существо тянется к книге. В книжный магазин паломничество... Книги читали и до того, но сейчас чтение приобрело особый смысл. Какой-то инстинкт учебы.
Заимка пустеет. Вертолетом перебрасывается груз, а люди добираются до Ванавары пешком. Но как?
Однажды на Заимке раздался клич: «Все на побитие рекорда». И замерла тайга, она сроду не видывала, чтобы по ней бегали. Первый рекорд принадлежал мне и Львову. Расстояние в 90 километров однажды мы прошли за 25 часов. А девчата прошли от Заимки до Ванавары за 23 часа. Это задело самолюбие парней. Следующая группа проделала этот путь бегом. Отдыхали на ходу. На тихом ходу. Два часа бегом и 15 минут отдыха. Шли «на чистой совести». Шли «как по маслу», когда грохнул гром и полил ливень. Надо заметить, что ели всю дорогу. Ели через каждые два часа. Ели на ходу. Ели все, начиная от шоколадных конфет и персиковых консервов и кончая мясом. За дорогу было съедено 2,5 килограмма сахару, причем в кусках, что требует повышенной влажности, полтора кило конфетного порошка, пять банок колбасного фарша, две банки говяжьей тушенки, а на небольшом привале — ведро щей и котелок киселя...
Около первого болота ребят встретили Ванаварские собаки. Под их лай вышли на дорогу, которая была как будто предусмотрительно полита водой, чтобы под ногами не пылилась земля. Было 11 часов вечера когда засветилась огоньками Ванавара.
Бег прошел успешно. Уложились в 17 часов. Прием был радушный и теплый... Каждый день самолеты поднимаются с Ванаварского аэропорта и берут курс на Кежму. Самолет увозит моих друзей домой. Вронский договорился с вертолетчиками, чтобы они «забросили» нас в верховья Ванаварки.