Тунгусский феномен / Лирика / Проза / Кандыба Ю.Л., В стране огненного бога Огды / В ЭПИЦЕНТРЕ ВЗРЫВА

                                                             В ЭПИЦЕНТРЕ ВЗРЫВА

     Утром, укрыв полиэтиленом вещи и палатку, мы ушли на Заимку.
    Как она преобразилась! Тремя шеренгами стоят натянутые палатки. Рядом с ними лежат рюкзаки, ружья, веревки. На березах сушатся «тряпки»... Между избами по-домашнему чисто. Нас окружили. «Хушмиды пришли!». Вронского куда-то утащили москвичи, а я остался среди своих друзей, загорелых, искусанных гнусом, похудевших, но по-прежнему чертовски веселых. Многие отрастили усы, бороды — вместо накомарников.
    Я снова в курсе всех событий. Сейчас в экспедиции 72 человека. И все работают добровольно, в свой отпуск. Всех очень волнует судьба затерявшегося метеорита. Их объединяет одна пшенная каша из одного котла, одна и та же погода, одна тайна, одна цель, достичь которую возможно лишь при массовом порыве бескорыстно преданных науке и любящих свою страну людей. Я твердо уверен, что эта дружба парней и девушек, разных по возрасту и по характеру, принесет свои плоды и многие из них приобретут практический опыт.
    ...Мы сидим с Вронским в куликовской избе. Здесь штаб экспедиции. Приходят и уходят парни. Большой стол, за которым сиживал Кулик, завален дневниками пройденных маршрутов, спилами деревьев, картами. За столом Плеханов. Как думающая машина. Короткие распоряжения. Молниеносные решения. Атмосфера творчества. Изба гудит от говора. Ну прямо как в раскомандировке большой стройки... Вронский с Плехановым низко склонились над картой. Слышится: «Чеко...», «Кимчу...», «Чамба...», «Тэтэрэ...».
    Рядом с командирским столом — рация. Военный радист не расстается с солдатской робой. Лихо подпоясанная гимнастерка, на голове солидные наушники. Рядом с пилоткой лежит накомарник — на всякий случай. У стенки — двустволка с патронташем. Это тоже... на случай. Рация «подмигивает» зелененьким глазком... Стучит ключ... Радист выходит на связь с Ванаварой. Есть. Прием. Подключается. Плеханов. Переходит на связь открытым текстом. В динамике потрескивает от атмосферных разрядов... Ванавара отвечает знакомым голосом командира экипажа вертолета. Да, у них все в порядке. Готовы к вылету. На Чеко? Ясно! К рации подсел Вронский. Ловко, как солдат, продолжает сеанс связи. Потом ларингофон перехватывает Кириченко. Им нужен Краснов. Да, без таких людей, которые находятся в Ванаваре, нам было бы тяжело...
    Весь угол избы заняла радиометрическая установка «Тобол». Геометрическая точность форм, техническая эстетичность установки рядом с потемневшими лиственничными стенами и с маленьким двойным застекленным окном, усыпанным нервнобьющейся мошкой, десятки проб почвы, золы кустарников и деревьев, упакованные заботливыми руками.
    Рядом с радиометром лежат исписанные листки — чьи-то стихи...

                                             За хребтом, за синим Сильгами
                                             Звездное сияние.
                                             Там с глазами, словно васильки,
                                             Ходят марсиане.
                                             Прилетели, пламя развели,
                                             Пляшут ярко-медные,
                                             А на темном склоне корабли
                                             Остывают медленно...

    Узнаю. Это наш Карпунин. А вот еще что-то новенькое:

                                             О, эвенкийский бог Огды —
                                             Сердитый бог лесной пустыни!
                                             Убавь количество воды
                                             В сырой тунгусской древесине...

    Ха-ха, так это же причитания озолистов...
    Вошла Лена Кириченко.
    — Последние номера «Курумника» читал? Конечно, нет. Ты совсем одичал... с поисками на своей Хушме.
    — Лена, слушай, ты знаешь, зачем здесь акваланги?
   — Еще бы не знать. Тут об этом только и говорят. Песню сочинили. Москвичи решили брать донные пробы на Чеко. Нырять за ними. У них тут лодка и прочее... Ты видел. Эвенки уверяли, что до падения метеорита озеро было намного мельче, вот они и решили понырять. У тебя есть «Курумники?» Нет? Пойдем покажу...
    «Министерство трудолюбия принимает подержанные, бывшие в употреблении гамаки. Гамаки нужны для массового внедрения пил гамачного типа (эта пила приводится в движение с помощью раскачивающихся тел, которые покоятся в гамаках). С предложением обращаться: г. Фаррингтон, Курумная площадь им. Озолистов, отдел трудолюбия».
    «Фаррингтонию посетили проживающие на чужбине фаррингтоновцы. Они были встречены с распростертыми объятиями. В честь гостей дан сытный обед. В душевном умилении гости прослезились. Они давно не видели такого ёдова. Дёмин заявил: «Лесные братья рады отдохнуть на гостеприимной земле Фаррингтонии, которая возродила погибшую демократию древней Греции. Я твердо уверен, что через гору Фаррингтон проходит передовая линия Огня и Науки. Мы готовы еще раз пройти по трудному азимуту 70° к подножию Фаррингтона, чтобы совершить от всей души низкий поклон доблестным жителям Республики» и т. д.
    Из «Курумника» я узнал, что поход на Чавидаконские озера все-таки состоялся. Перед ребятами стояла цель — проверить бытующую среди эвенков легенду о ямах, «земля по краям которых ночью светится как снег блестками».
    Судьбой этих ям заинтересовались недавно.
    В 1953 году на Чавидаконских ямах побывал Кирилл Павлович Флоренский, геохимик, впоследствии начальник метеоритных экспедиций АН СССР. Никакой «светящейся земли» он не обнаружил. Однако местные жители настаивали на своем и уверяли всех, что ямы появились в год падения метеорита. В 1958 году Флоренский еще раз побывал на ямах. Тот же результат. Ямы являются или фациальными озерами, или штоками гипсов диаметром по 15 метров, которые потом были размыты. Правда, картина с тектонической точки зрения была неясна, но что ямы не связаны с тунгусским явлением — точно
    Когда об этом сказали эвенкам, они усмехнулись, а вдова Дженкоуль, прихватив свою недавно родившуюся девочку, сама повела наших ребят на Чавидакон... Три ямы. По краям земля бурого цвета. Ночь. Месяц, как капля ртути. Восемь глаз жадно щупают взглядом ямы. Нигде не блестит, не сверкает. Вторая ночь. Пляшут зубы от холода при потушенном костре. Плачет ночная птица. Смеются ребята. Ямы молчат. Значит, придется перестать верить в легенду...
    Из Ванавары прилетел вертолет. Летчики совсем не изменились: ни бород, ни грязных ковбоек, ничего, что говорило бы о жизни в таежных условиях. Все они были гладко выбриты, от каждого попахивало «Шипром». Для нас привезли гору ящиков, мешков, бочек.
    Время не ждет. Не успели поздороваться, как снова: «До встречи!»
    Ожил крест винтовых лопастей. Минуту назад они беспомощно висели, согнувшись под своей тяжестью, а теперь бешено вертелись, поднимая в воздух листья и ветки. С трудом вертолет поднялся над болотом, отлетел в сторону и вдруг стал падать. Не успели мы ахнуть, как распахнулась дверца и... из вертолета вместе с рюкзаками выпрыгнули двое парней. Вертолет покачнулся, словно облегченно вздохнул, и стал подниматься. Ребята стояли по пояс в воде. Вертолет боком летел прямо на островок высоких тонкоствольных березок. Все замерли. Винт рубанул макушки берез... «Конец!» Нет, машина судорожно дернулась и, развернувшись, задрав хвост, полетела на Чеко. Все облегченно вздохнули.
    Всю ночь шел дождь. Не мелкий и не нудный, а настоящий дождь, лил, как из ведра. К утру перестал, но тучи по-прежнему висели над котловиной, словно высматривая, не осталось ли где-нибудь на земле сухое место.
    Обувшись в болотные сапоги, мы с Вронским отправились на Южное болото по просеке Кулика. Сначала я осторожно обходил кусты, боялся коснуться чутких березок и, вооружившись длинной палкой, оббивал заросли карликовой березки и багульника, но влаги было так много, что все мои труды сводились на нет, и я понял, что сопротивляться бесполезно. Когда мы вышли на северный «язык» Южного болота, телогрейки были мокрыми. Да и на болоте не веселее. Широкая черная тропа, раскисшая от дождя, упиралась в небольшой островок. Ее так избили, перемесили ноги магнитологов и болотоведов, что идти пришлось по колено в жидкой торфяной каше. Через равные промежутки стояли палки, обозначающие рабочие пикеты магнитчиков. Серая мокрая мгла закрывала горизонт. Одиноко попискивал комар.
   Выбравшись на островок, Вронский снял очки и внимательно стал вглядываться в зыбкие серо-зеленые волны Южного болота. Чахлые березки и лиственницы не оживляли ландшафт...
    Южное болото. Кто бы мог подумать, что этот типичный зыбун станет таким популярным?! Оно удобно развалилось среди сопок. Сквозь его сфагновую шкуру проступают ребра плотных торфяников, поросших карликовой ивой и березкой. Из-под болота вытекает ручей Чургим.
    Расположенное в самом центре зоны вывала болото долго считалось местом падения метеорита. Следовательно, ему было уделено особое внимание. И хотя работы экспедиций Кулика не подтвердили высказанных предположений, что именно здесь упал метеорит, исследователи каждый год приходят сюда. Южное болото стало естественной лабораторией ученых. Расположенное в эпицентре взрыва, оно обязательно должно было среагировать на взрыв. Но в какой степени? Что об этом может оно рассказать?
    В 1939 году Кулик, производя зондировку участка дна Южного болота для выяснения его состояния, обнаружил, что в некоторых придонных образцах, взятых буром Гиллера, небольшие по размерам слои торфа чередуются с тонкими прослойками грунта — «зеленого ила». Кулик высказал догадку, что подобное строение можно объяснить только падением крупного метеорита, вызвавшего мощный выброс грунтовой воды. Вода затопила первоначально существовавший на месте Южного болота сухой крупнобугристый торфяник. Выброшенный с водой минеральный грунт и образовал обнаруженные Куликом прослойки. Это первое.
    Второе. Посетивший эти места после катастрофы проводник — эвенк Лючеткан, удивился, глядя на остров Клюквенной воронки: «Какой высокий стал, как вырос, не было тогда такого, все ровно было». Значит, теперешний уровень болота гораздо ниже, чем ранее.
    В тот же год эвенки говорили Кулику, что до падения метеорита болото было сухое («олени ходили, пасли оленей»), а после 1908 года — «стало много воды».
    Может, все эти факты не так уж безупречно правдивы? Или наоборот? По-прежнему интересен вопрос о термокарстах. Может ли обломок метеорита (сравнительно небольших размеров), пробив верхний горизонт моховой подушки, повлиять на развитие термокарста? Прав ли Вронский? И сможет ли он доказать это, применив лишь морфологическое, поверхностное изучение термокарстовых ям.
    Нет! В этом вопросе я положительно на стороне Львова, применившего в этом году весь комплекс болотоведческих исследований. Систематическое накопление маленьких и больших знаний о Южном и Северном болотах, о торфяниках «Цветковском», лежащем в семи километрах от Ванавары, «Каровом» (долина реки Макикты), «Чамбинском» (правобережная надпойменная терраса реки Чамбы) — вот что главное! Ограничение района работ, втискивание его в зону катастрофы — не ошибка ли это?
    Южное болото болотоведы уже перечеркнули несколькими профилями. Сейчас они шурфуют Северное болото. Закончив там работу, отправятся за четыреста километров на запад, на гигантский торфяник, лежащий в верховьях реки Нижней Тунгуски.
    Пока никто не знает точных выводов болотоведов, но все уверены, что они будут интересными и законченными...
    Вронский указал пальцем на одну стоящую лиственницу.
    — Вот она!
    Да, это «лиственница Вронского». Так мы называли ее в разговорах. Как гордился Борис Иванович этой находкой!
    «...История Тунгусского метеорита обогатилась безупречно правдивым свидетельством, — писал он в одной из своих статей. — Лиственница 1855 года рождения доказала, что: 1) обводнение Южного болота не связано непосредственно с тунгусской катастрофой: оно наступило еще в конце XIX века; 2) тунгусская катастрофа не сопровождалась сколько-нибудь сильным лучистым ожогом деревьев, 3) температура в эпицентре падения не была особенно высокой».
    Все эти показания лиственницы вроде бы убедительно опровергают все гипотезы, связанные с ядерным взрывом. Но лиственница «ни-словом не обмолвилась» и в пользу какой-нибудь из других гипотез.
    В 1959 году башкирские геофизики А. В. Золотов и И. Г. Дядькин за несколько дней обследования тоже установили по двум-трем (!) деревьям, что все сучки, обращенные к фронту взрывной волны, начисто сорваны, а сучки и ветви в перпендикулярной плоскости, которые подверглись удару баллистической волны, уцелели. Значит, сделали они вывод, скорость летевшего тела была не 40, как предполагали, а всего 4—5 километров в секунду. Кроме того, они считают, что в момент ядерного взрыва деревья получили лучистый ожог. По силе и характеру ожогов определили высоту вспышки, которая равна не менее пяти километрам. Все это по двум фактам, не проверенным и не доказанным.
    Кто прав? Башкирцы строят свои доказательства на примере одного-двух деревьев. Вронский опровергает их и пытается сделать то же самое опять же на примере одного-двух деревьев.
    В углу палатки лежит мешок со спилами. Это результаты нашего труда.
   А впереди новые большие и маленькие заботы. Тайга, кропотливая, но интересная работа и длиннющие километры троп.
   Которая из них приведет к разгадке тайны?

Войти в систему

В ЭПИЦЕНТРЕ ВЗРЫВА