Тунгусский феномен / Лирика / Проза / Кандыба Ю.Л., В стране огненного бога Огды / ЗА ПРАХОМ МЕТЕОРИТА

                                                            ЗА ПРАХОМ МЕТЕОРИТА

    Утром я встал разбитым. Болели ноги, ныла спина. Вчерашний пробег по куликовской тропе давал о себе знать. Шутка ли сказать — девяносто километров мы прошли за 25 часов.
    Виктор Краснов, завхоз экспедиции, подвигает нам банку за банкой. Знакомлюсь с девушками. Они говорят, что ночью мы, заросшие и грязные, произвели на них неповторимое впечатление.
   Скрипнула дверь. Все повернулись. В избу вошел Вронский. Все вскочили и радостно приветствовали Бориса Ивановича. Ему так идет строгая черная гимнастерка, туго подпоясанная офицерским ремнем. Весь его вид, начиная от чисто выбритой головы до блестящих сапог, сразу располагает к себе. Живое, доброе лицо освещают серые глаза. Лихостью веет от подтянутой фигуры... «Эх, горячего коня ему да саблю острую и лихих ребят...»
    Первая встреча с Вронским произошла у меня в 1959 году на перевалочной базе на Хушме. Борис Иванович скептически относится к сторонникам ядерного взрыва, он считает, что упал каменный метеорит. Однако это нисколько не снижает наших обоюдных симпатий: каждый из нас хорошо понимает, что в исследованиях бессильны административные меры, и запретить свободный полет мысли было бы противоестественным.
    Тогда, в 1959 году, Вронский с товарищем вдвоем составляли весь отряд, который, не получив ни копейки от Комитета по метеоритам АН СССР, на свои деньги отправился в тайгу.
    Борис Иванович уже давно носит в кармане пенсионную книжку. Мог бы спокойно сидеть дома. И все же он здесь, в тайге, на своем «рабочем месте». Вронский — геолог. Охотник за россыпными месторождениями. Более тридцати лет провел на Колыме. Одним из первых советских геологов осваивал ее. Государство наградило орденами и медалями, а Колыма — радикулитом, ревматизмом и тоской по нехоженым землям. Зубы и волосы Колыма взяла. Но она не смогла отнять у этого человека любовь к земле, жажду покорения пространства, романтику души.
    Внешность Вронского оригинальна. Большая лысая голова, смуглое лицо оживляется веселым прищуром серых глаз, спрятанных за простенькими очками. Но когда он бывал сердит, его лицо приобретало хищное выражение. Любящие Вронского геологи во время совместной работы на Колыме прозвали его «Акулой», и теперь, при воспоминании об этом, он лишь грустно улыбался. Геологи уважали его за талант организатора и ученого, за тонкий ум, за доброе, отзывчивое сердце. Рядом с этим человеком люди чувствовали себя спокойнее и сильнее. Недаром его назначили начальником геологопоисковых партий, потом главным геологом ряда горных и геологоразведочных управлений на Колыме, Яне и Охотском побережье.
    Отзвенела, отгремела юность Вронского, а он продолжает идти по земле, неся за спиной рюкзак, постаревшую вместе с ним двустволку и палатку, которая служит ему крепостью, баней, банкетным залом, деловым кабинетом и самой фешенебельной спальней в мире. И, конечно, за плечами у него опыт таежника, который год от года крепнет, отшлифовывается, превращается в совершенство и служит надежной защитой от возможной «аварии» в лесу, помогает ему с наименьшими затратами сил, а главное, времени, достигать цели.
    Я очень разволновался, получив однажды от Вронского письмо, в котором Борис Иванович предложил мне поработать вместе с ним над решением некоторых частных задач, касающихся проблемы Тунгусского метеорита.
    И вот мы встретились в Ванаваре. Прежде всего будем искать «шарики». Те самые, которые были найдены в процессе обработки почвенных проб, взятых в районе падения метеорита. Магнетитовые шарики размером от 30 до 50 микрон. Необходимо установить их физическую сущность и возможное происхождение. Не исключено, что часть загадочных шариков является, по-видимому, пылевидными выбросами промышленных предприятий, а часть — космической пылью, падающей на нашу планету. Но этим Вронский займется в Москве...
   Пока Вронский летал на Хушму выбирать площадку, куда можно было бы выгрузить лодку, Краснов, Демин и я отправились закупать дополнительные продукты.
    Мы идем по Ванаваре, по ее дощатым тротуарам, перешагиваем через собак, развалившихся поперек дороги.
    Дима Демин — радиофизик. Парень своеобразный. Мы его прозвали йогом. Просыпаясь по утрам, Дима выполнял комплекс упражнений: по полчаса стоял на одной ноге, потом, как лошадь, продувал по очереди ноздри минут по десять, пил носом воду, а иногда стоял на голове и читал Есенина. За едой он тщательно прожевывал пищу и поэтому всегда оставался голодным, так как подавляющее большинство придерживалось правила «кто быстрей и больше съест». Он и нас с Матушевским хотел было превратить в йогов. Дима для нас — воплощение силы и здоровья. Но агитатор он неважный. Вскоре он и сам забросил систему йогов. Перестал прочищать по утрам нос и глотку, а за едой был передовиком, ходил в «маяках», Мы его, смеясь, журили за измену йогам, но он отмахивался:
    — Неправда, братцы! Основа системы осталась: я всегда встаю после обеда с чувством легкого голода.
    Работает Дима красиво. У радиометра, он, как робот. И еще Дима поэт. Его песни мы поем везде, где бы ни были. Гимн космонавтов, написанный Деминым на мотив известной песни «Глобус», на традиционных сборах все поют стоя.
    Иным был Краснов. Мне нравился этот чудной парень, завхоз нашей экспедиции. Он аспирант Томского политехнического института Очень переживает свою «эмиграцию» с Заимки. Помню, как откликнулся на это фаррингтонский «Курумник»: «На Заимке продолжаются репрессии над людьми передовых взглядов. Группа во главе с Красновым эмигрировала в «Ванавару». Но Краснов со своей страстностью, бескорыстием, организаторским даром был нужен именно в Ванаваре. Он обладал неотразимым красноречием. Его знали все местные продавщицы, все заведующие магазинов. С ним здоровались вечером на «пятачках». Виктора уважал весь торговый люд. На хлебопекарне в первую очередь сушили сухари по заказу товарища Краснова...
    Вернулся Вронский. Площадка найдена. Тяжелый шитик заталкиваем в зеленое брюхо вертолета. Загружаем свои вещи. Летчики улыбаются, глядя на наше хозяйство: шесть рюкзаков, чемодан, три баульных мешка, три мешка с продуктами, канистра растительного масла, леток, ружья, спиннинги. Грузим стекло. Это на Избы.
     Взревел мотор. Тучи пыли заслоняют от нас провожающих, дома...
     А когда пыль рассеялась, земля была далеко внизу.
    Тайга до самого горизонта. И солнце! Яркое, обнявшее землю своим светом. Пространная рельефная карта, над которой висит колесо нашего «МИ-4», ползет назад. Пролетаем над дегтярно-черным ручейком, ослепительно вспыхивающим в лучах солнца на поворотах... Это Чамба. Ожерелье гор, заштрихованное тигровыми полосами мертвых деревьев, мирно примостилось на могучей груди Сибирской платформы.
    Белой лентой блеснул зажатый сопками ручеек. Это — Хушма.. Вертолет как-то весь подбирается, делает небольшой крюк, и, чуть, не цепляясь лопастями винта за высокие деревья, мягко опускается на просторную лесную косу. Распахиваем дверцу и выпрыгиваем в сияющую радужную паутину зноя.
    — Привет космическим пришельцам! — кричит командир вертолета. Он высовывается из кабины и, улыбаясь, машет рукой.

Войти в систему

ЗА ПРАХОМ МЕТЕОРИТА