Тунгусский феномен / Лирика / Проза / Кандыба Ю.Л., В стране огненного бога Огды / ЛЕСНЫЕ БУДНИ

                                                                 ЛЕСНЫЕ БУДНИ

    На Фаррингтоне дела идут своим чередом. Все больше становится в лесу пней... Одежда настолько пропиталась дымом костра, что нас узнавали по запаху. Среди этого дыма, стука топориков родилась идея издавать рукописный журнал «Курумник». Когда я говорю о нем, то сразу вижу улыбающиеся лица ребят. Были в нем, например, такие записи: «...зольные запасы республики Фаррингтон растут с каждым днем. Например, золы третьей фракции (1908 г.) уже сейчас хватит для того, чтобы ее пеплом посыпать головы всем недоброжелателям Республики — магнитчикам и болотоведам.
    Вчера зольный запас отправлен на двух караванах верблюдов во главе с Зенкиным и Колобковой на Метеоритную заимку. Золы сдано на 1 миллиард курумблей. В обмен получены продукты из ста номенклатурных единиц».
     Накапливали материал все группы.
    Маленький отряд магнитологов — «рудознатцев» проверял гипотезу, которая не исключала наличия в составе метеорита магнитного вещества, возможно, достигшего поверхности Земли в виде больших кусков или даже целых глыб.
    Да, взрыв метеорита в воздухе, судя по результатам экспедиции, стал почти бесспорным фактом. В последние годы исследователи подтвердили и то, что распространенные в районе падения метеорита «воронки» являются образованиями, связанными с естественными условиями районов вечной мерзлоты.
    Однако в мартовском номере «Природы» за 1960 год Б. И. Вронский вновь высказал предположение о метеоритной природе «воронок». По его мнению, метеорит был каменный, отдельные обломки его, пробив вечную мерзлоту, вызвали интенсивное образование термокарстовых воронок. Но такое же действие мог вызвать и осколок железного метеорита.
Нам от этого не легче. Для нас это означает, что проверке подлежат две гипотезы: первая — упавшее тунгусское тело было железным и состояло из нескольких глыб; вторая — тунгусское тело было каменным и выпало в виде многочисленных обломков, образовав при ударе о торфяную поверхность земли «воронки». Возможность уловить обломок каменного метеорита магнитометром есть. Известно, что каменные метеориты часто обладают остаточным намагничиванием, значительно превосходящим индуцированное. А уж о железных кусках говорить нечего.
    Ребята поставили под сомнение отрицательные результаты магнитометрических работ, полученные Куликом в октябре 1929 года. Ну и что? Если бы Кулик узнал об этом, он бы благословил парней на это. Он сам признавал, что его съемка не удалась. Измерения проводились магнитометрами старых образцов с незначительной степенью точности. Сейчас есть более точные приборы. Значит, стоит еще раз прощупать район падения современными приборами.
    В отряде четверо: Александр Ковалевский—«магнитолог», человек, покоряющий эрудицией и критическим складом ума», как писала о нем томская газета «Молодой ленинец», Вильгельм Фаст, Галина Иконникова и Люба Некрасова — математики. Они произвели измерения уже от Ванавары по тропе Кулика и теперь работают на Южном болоте. Встают очень рано и ложатся спать позже всех. Обедают прямо в поле, хотя от места работы до Изб — рукой подать. Очень требовательные к своей работе, они высокомерно смотрят на отдыхающих ребят, вернувшихся из маршрута. Студенты, а их немало в экспедиции, с боязнью и благоговением смотрят в большие глаза Фаста и млеют от восторга, когда им удается присутствовать на «диспутах» между ним и Ковалевским.
    Однажды, как обычно, магнитологи вытащили из ящиков свои магнитометры, на контрольном пункте отрегулировали их и разогшлись по своим местам. Ковалевский с Иконниковой отправились на Южное болото, Фаст с Некрасовой — на Сусловскую воронку. Сусловекая воронка, утыканная колышками через каждые два метра, над которыми должен устанавливаться прибор, была покрыта топкой сплавиной. Приходилось работать на широких лыжах, чтобы не провалиться.
    Фаст долго устанавливал прибор под очередной точкой отсчета. И вдруг он заметил, что прибор не его! Что это — Ковалевского прибор! Фаст издал звериный рык (Любаша аж присела), схватил магнитометр и бросился догонять Ковалевского. Через лагерь он пробежал с яростным криком «стой! ».На Заимке началось смятение, так как никто ничего не понимал. А Фаст бежал по просеке к Южному болоту и кричал: «Ковалевский! Стой!» Догнал, забрал свой магнитометр и припустил обратно к Сусловской воронке. Расстояние в три километра Фаст пробежал так быстро, что когда добрался к Любаше — она все еще сидела с открытым ртом.
    Мы смеялись над Фастом и... гордились «рудознатцами». Фаст ничем не отличается от остальных ребят, разве только своей мохнатой рыжей бородой, которую он решил не сбривать до окончательной разгадки тунгусской проблемы. Спокойный, даже флегматичный, он преображался в работе. Фаст находил творческое вдохновение и в сборе малозначительных фактов, и в этих грязных болотах. Он радовался всему, что так или иначе относилось к его исследованиям. Главное впечатление, которое оставлял у окружающих Фаст, — это ощущение какого-то внутреннего подъема, особого творческого накала...
    Впрочем с подъемом работали почти все ребята. Это характерно для нашей экспедиции, но в Фасте это фокусировалось, выделялось как-то особенно.
    Ковалевский — сама точность. Вот он устанавливает свой магнитометр. Устанавливает долго. Сначала на треногу ложится бусоль. Маленькая, круглая, с нервно подрагивающей стрелкой — по ней он взял азимут... Потом на место бусоли устанавливает прибор. На солидной деревянной треноге, стянутой медными скобками, латунными винтиками, покоится странная белая коробка с торчащим вертикальным окуляром. Посмотрит Ковалевский в него, покрутит коробочку и что-то скажет на математическом языке Иконниковой. Та — чирк в тетрадочке иероглиф — и снова ждет... А Ковалевский угрюм, сосредоточен. Глаз не видно под густыми бровями. Он весь ушел в работу. Сейчас он мыслит кривой линией графика. Сейчас его лучше не трогать. «Север... юг...» — шепчут толстые губы. Колдун да и только... Потом он берется за маленькую ручку. Никель, блеск... Раз — и откинулась маленькая дверца в боку коробки. Играет под солнцем ртуть миниатюрных градусников... Но Ковалевский их долго не рассматривает. Глаз у него наметан. Успевай, Иконникова, записывать цифры! Забивай в землю пикетный столбик!
    Рядом работают болотоведы.
   — Эй, вы, выпуклогрудые болотиды! Рабы болот... Как вы далеки от нас со своими лопатами, бурами, — бубнит Ковалевский, когда «львовцы» подтрунивают над ним. — Не трогайте интеллектуального человека своими грязными руками...
    Вечером все собираемся вокруг костра. У такого костра в свое время сидел Кулик. О чем он тогда думал? О чем мечтал? Наверное, скучно было ему одному? Думал ли он, что когда-нибудь на этом месте соберутся люди, также страстно желающие разгадать тайну Тунгусского метеорита? Покидая эти места в последний раз, Кулик затушил горящие угли. Он мечтал вернуться, но не пришел. Вместо него пришло сюда сейчас семьдесят человек. Они оживили костер, который горел теперь как вечный огонь у незримого памятника Кулику.
    Плеханов подводит итоги дня, ставит задачу на следующий. Поем, фантазируем, говорим о деле. Мнения студента, техника, рабочего, кандидата наук, одинаково охотно принимаются всеми. Медики, математики, физики, химики, геологи, болотоведы, лесоведы, кинооператоры, экономисты видят в сидящем рядом прежде всего верного друга. И не так уж важно его звание.
    Независимо от желания, от хотения кого-то у костра царит творческая обстановка. Такая обстановка, когда ты небезразличен к мыслям друга, а жадно ищешь в разговоре с ним искорку, догадку. Мнение других или «раздувает» из этой искорки пламя или «тушит» ее холодом фактов.
    Сегодня разговор идет о Сусловской воронке. Пока прибор ничего существенного в ней не обнаружил. Магнитное поле над воронкой спокойное, хотя и повышенное по отношению к контрольному пункту у Изб. Когда замерили «поле» первой воронки то оказалось, что над восточной частью оно ниже, чем над западной. Такое понижение величины «поля» наблюдается и за пределами воронок. Оно явно связано с геологическими особенностями подстилающих пород. Уже ясно, что никаких магнитных осколков в Сусловской воронке нет и дальнейшие измерения ничего существенного не внесут, но Фаст считает, что дело нужно довести до конца.
    ...Жаркое солнце будит день, и он нехотя встает над тайгой. Трава и деревья не успели обсохнуть от обильно выпавшей росы, а лагерь уже проснулся.
    Утром прилетел самолет. Его звук для нас — лучшая музыка на свете. Все, кто был на Заимке, прибежали на Кобаевый остров. С неба сыплются мешки с сухарями, бочки с сушеной картошкой, ящики с мясными консервами, сухое молоко. Одна бочка с сухим молоком, стукнувшись о торфяник, разлетается вдребезги. Тульский бежит спасать добро... уплетать за обе щеки порошок. С «Аннушки» сбросили еще пару мешков и улетели.
     Перетаскали продукты в лабаз. Журавлев расчувствовался и повелел готовить второй завтрак.
    С Южного болота пришли Ковалевский с Иконниковой. На лицах обоих одинаково широкие улыбки. Ковалевский говорит с Журавлевым и смотрит на него такими влюбленными глазами, так преданно, что Виктор краснеет и начинает быстро отгонять от себя комаров. Обратил внимание на загадочное поведение Ковалевского Фаст. Вот они стоят, трясут друг перед другом бородами, а потом куда-то исчезают. Через несколько минут к журавлевскому уху припала Иконникова. Пошептавшись, исчезли и они. Что такое?
    ...Журавлев выбежал из избы радостный, покрасневший от возбуждения. Глаз за очками не было видно — две щелки. Рот до ушей. Кричит:
    — Эврика! Быстрей на воронку!
    Сзади стоит Ковалевский с лукавыми глазами и, как полагается герою дня, перетаптывается с ноги на ногу. Мы к нему.
    — Поставил я магнитометр утречком на одну очень подозрительную воронку, — заговорщически шепчет Ковалевский. — Это на третьем профиле... Ну подготовил прибор к работе, смотрю — что такое? Стрелка дала такой отсчет, будто под прибором железо лежит. Я говорю себе: «Спокойно, Саня! Главное, спокойствие!» «Прошел точки три... Так, кажется, Галя? ...Да, и убедился, что действительно что-то есть. Лопаты никакой... «Болотиды» далеко... Ну я руками начал раскапывать торф. Смотрю: лежит вот это. — Ковалевский раскрыл ладонь. На ней лежал удивительно круглый, темный камень. Он «побежал» по рукам.
    — Ну мало ли каких камней не бывает, — продолжает он. — Потянули профиль дальше. И тут в самом центре воронки лужа. Лыжи ушли под воду... Холодно! Ну я раскинул треногу, установил ее как полагается, снова беру отсчет. Что такое: «север» пропал. Стрелка пляшет. Ну, думаю, в этой дырке точно лежит осколок метеорита. Попросил Галю — принесла мне палку. Меряю. Метра четыре! Нырять холодно. Умру еще! Вот и пришел посоветоваться.
    Камень обошел уже всех и второй раз пришел в руки одного из москвичей.
    — Это открытие! Да, да! Поздравляю вас с победой! Мы нашли метеорит!
    — Но, может, это обыкновенный камень?!
    — Нет, нет! Только не это. Я знаете сколько пересмотрел метеоритов? Я их сразу узнаю с первого взгляда.
    Все торопятся со сборами. Журавлев птицей летает по лагерю, вымаливает у девушек теплые вещи. Ему уже приготовили акваланг, чудом откуда-то появившийся в лесу. Кто-то принес веревку, лопату...
    Заканчиваются последние приготовления к выходу. И тут-Ковалевский робко сказал счастливому Журавлеву, что он пошутил. Журавлев не понял. Ковалевский повторил. Глаза у Журавлева полезли из орбит и, казалось, что вот-вот выдавят стекла очков. Брызгая слюной, он закричал на всю тайгу:
    — Морду тебе побить за это надо!
    Две вороны, захлебываясь от карканья, сорвались с макушек лиственниц: весь лагерь катался по земле от хохота.
   В разгар веселья из Ванавары пришли ребята. От них я узнал, что Вронский в Ванаваре к ждет меня.
   Вечером следующего дня мы с Львовым вышли в Ванавару. Его звали Васюганские болота, а меня — новые тропы по Тунгусской земле.

Войти в систему

ЛЕСНЫЕ БУДНИ