Дни на Пристани проходили довольно однообразно, в привычной работе. Тамара подготавливала пробы, мы с Егором промывали их на обогатительной установке. Нина Заславская и Галя Иванова обрабатывали шлих «узкой полоски», выделяли магнитную фракцию и выбирали магнетитовые шарики.
В методику обработки проб было внесено существенное изменение: от сухого обогащения мы перешли к более прогрессивному, мокрому, при котором материал пробы не просеивался через сита, а протирался через них в водной среде. Это давало возможность пускать в ход сырой почвенный материал не подсушивая его предварительно, как это делалось раньше. Процесс обработки стал значительно чище, не приходилось дышать пылью; кроме того, при сухой обработке всегда оставалось большое количество комочков, что исключалось при мокром способе.
Время от времени мы всем составом отправлялись на заимку за продуктами. Одно время там было очень плохо с солью. Потом, когда погода выправилась, вертолет доставил нам этот ценный продукт.
«Обожжешься на молоке, станешь дуть на воду» — говорит старая пословица. Елисеев, напуганный соляным кризисом, решил помимо соли пополнить запасы сухарей, которые также подходили к концу. Каждому идущему в Ванавару давалось задание заказать в столовой некоторое количество сухарей. И вот однажды над заимкой появился самолет и сбросил несколько десятков мешков с сухарями.
Сезон уже подходил к концу, работники экспедиции покидали район работ, направляясь в Ванавару, а склад был до отказа забит сухарями. Бурундуки, обитавшие около заимки, по-видимому, известили о начавшемся сухарном просперити своих соседей. Зверьки сбежались чуть ли не со всей тунгусской тайги. От бурундуков не стало житья, они буквально кишели около лабаза. (Забегая вперед, скажу, что заготовленных Елисеевым сухарей хватило на два с лишним года к великой радости КСЭ-4 и КСЭ-5. Кое-что осталось и на долю КСЭ-6, работавшей в 1984 году.)
Однажды вечером на Пристань пришел Зоткин. Он пытается эмпирически установить, какое усилие надо приложить, чтобы вывернуть с корнем дерево той или иной породы в зависимости от условий и характера почвы. Собранный материал даст возможность оценить величину сил, обусловивших вывал 1908 года.
Мысль эта возникла у него еще в 1958 году, но осуществить ее удалось только теперь. Для этой цели из Москвы была привезена малогабаритная, но довольно увесистая строительная лебедка, которая в пути причинила нам немало хлопот. Недавно ее перебросили вертолетом на заимку, и вот теперь Зоткин с утра до вечера занимается повалом деревьев. Стальным тросом дерево прикрепляется к лебедке, между деревом и лебедкой помещается динамометр. Медленно вращается ручка лебедки. Трос натягивается все сильнее и сильнее, и наконец дерево со стоном и скрипом начинает валиться. Динамометр показывает, какое для этого надо приложить усилие.
Немало деревьев разного возраста было и еще будет повалено для пользы науки. Студент томич Гена Карпунин в шуточном стихотворении, посвященном работе экспедиции, уделил Зоткину несколько строк:
И вот раздался визг лебедки,
Глухих падений слышен ритм.
Там чудеса, там бродит Зоткин
И вывал собственный творит.
От Зоткина мы узнали, что вертолет перевозит из Ванавары на заимку имущество и работников Золотова. Верный своей старой традиции, он прибыл в район, когда остальные группы свертывали работу. Поскольку Елисеев опять просрочил оплату налетанных вертолетом часов, руководство ванаварского аэропорта предоставило вертолет в распоряжение Золотова, который оплату счетов не задерживал.
Вообще же сложилась довольно-таки своеобразная ситуация. На одной и той же территории собираются работать две экспедиции по существу с одинаковыми задачами, но с различными представлениями о сущности явления. Одна из них проводит всестороннее комплексное исследование района, призвав на помощь специалистов разного профиля; вторую возглавляет человек, который чувствует себя компетентным во всех вопросах и не считает нужным прибегать к помощи специалистов, во всяком случае во время полевых работ.
Флоренский о приезде Золотова пока ничего не знал, так как находился у Палея на озере Чеко. Палей по-прежнему упорно ищет в донных отложениях слой 1908 года, который должен содержать повышенное количество космических шариков. В этом году дело поставлено на широкую ногу: работает целый отряд, в распоряжении которого имеются две брезентовые лодки. Проводится измерение глубин озера, и в разных местах со дна извлекаются колонки грунта, которые высушиваются и исследуются при помощи бинокулярной лупы. К сожалению, пока положительных результатов нет.
На следующий день стояла отвратительная дождливая погода. Закончив промывку очередной пробы, мы только что уселись обедать в полной уверенности, что в такую погоду к нам никто не заглянет, как вдруг раздались голоса, и перед нами предстали пять мокрых фигур в зеленых, так называемых непромокаемых плащах, которые запросто пропускают воду. Это оказался сам Алексей Васильевич Золотов со своей командой — два хлопца и две дивчины. Они отправились на экскурсию, дошли до Чургимского водопада и решили заглянуть к нам на Пристань. Пришлось кормить, поить и сушить пришельцев. Гости посидели, поговорили, обсушились и часа через три ушли, очень довольные оказанным приемом.
Зато встреча Золотова с Флоренским носила сугубо официальный характер. У Флоренского на руках было письмо, подписанное вице-президентом Академии наук А. В. Топчиевым, согласно которому все экспедиции, работающие в районе падения Тунгусского метеорита, подчиняются Флоренскому.
Проверив «верительные грамоты» Золотова, Флоренский потребовал выполнения этого указания. На это Золотов резонно заметил, что он направлен организацией, к которой Топчиев не имеет никакого отношения, и что территория работ экспедиции отнюдь не является заповедником Академии наук. После долгих переговоров общий язык был наконец найден, и сохранивший свою независимость Золотов обосновался на заимке в одном из бараков.
В чем же «провинился» Золотов и почему Флоренский, человек мягкий и отзывчивый, столь нетерпимо отнесся к своему коллеге?
Флоренский, много лет работавший с Вернадским, перенял от него определенные навыки, без которых не может быть настоящей научной работы: тщательный, всесторонний сбор фактического материала и объективная оценка собранных данных. Работа же Золотова, как нам представлялось, характеризовалась недостаточной объективностью и скороспелыми выводами, иногда очень остроумными, но не всегда обоснованными.
Невольно вспоминаются слова великого физиолога И. П. Павлова:
«Никогда не пытайтесь прикрыть недостаток своих знаний хотя бы и самыми смелыми догадками и гипотезами. Как бы ни тешил ваш взор своими переливами этот мыльный пузырь — он неизбежно лопнет, и ничего, кроме конфуза, у вас не останется...
Факты — это воздух ученого, без них вы никогда не сможете взлететь, без них ваши теории — пустые потуги».
Флоренский непримиримо относится к Золотову именно из-за его манеры тенденциозно подбирать факты и субъективно интерпретировать их. И в то же время прав Гена Карпунин, посвятивший Золотову такую строфу в одном из своих стихотворений:
Пусть некто Золотов волшебствует
Над цифрой, взятой с потолка.
Мне все равно.
Я всех приветствую,
Идущих трассой Кулика.
Ведь, как это ни парадоксально, то обстоятельство, что Золотов стоит в оппозиции по многим вопросам, связанным с Тунгусской проблемой, заставляет других более тщательно подходить к исследованиям, серьезнее относиться к сбору фактического материала, не успокаиваться на достигнутом. Слишком большое единообразие во взглядах по существу вредно. Оно лишает исследователя стимула, приучает к самоуспокоенности и, если так можно выразиться, к духовной лености.
Мне кажется, что выступления Казанцева, несмотря на их категорический тон и парадоксальность суждений, тоже полезны, так как они будоражат, заставляют вдумываться, искать доказательства для защиты своей точки зрения. И может быть, благодаря Казанцеву, Золотову и другим «еретикам» «давно решенная» проблема Тунгусского метеорита вновь и вновь превращалась в загадку, требующую разрешения.