В 1958 году в Ванаваре мы не раз слышали от местных жителей, что в свое время Кулик запрятал где-то в шурфе недалеко от заимки бочонок сливочного масла и часть туши сохатого (лося). О точном местонахождении этого «клада» никто ничего не знал, но слухи о нем были упорными и настойчивыми. Поисками «клада» мы заниматься не собира­лись и отнеслись к этим слухам равнодушно. 
     В том же году, возвращаясь из маршрута, мы с Малинкиным случайно наткнулись в районе Сусловской воронки на деревянную бочку, лежавшую среди зарослей карликовой березы. На дне бочки было немного пахнувшей керосином жидкости. Мы слегка удивились, сфотографировали бочку и надолго забыли о ней. 
     Весной 1959 года в Москве мне пришлось встретиться с бывшим буровым мастером экспедиции Кулика А. В. Афонским. Я вспомнил разговоры о «кладе» и спросил Афонского, не знает ли он что-нибудь об этом. Лицо Афонского расплылось в довольной улыбке: еще бы не знать, когда он сам принимал участие в его захоронении! 
     В 1930 году Кулик для эксперимента решил закопать в вечномерзлой почве бочонок со сливочным маслом и часть сохатиной туши, чтобы через десяток лет извлечь продукты и определить степень их пригодности; при этом он ссылался на тушу мамонта, найденную в 1901 году в обрывистом берегу реки Березовки в бассейне Колымы. Хотя туша много тысяч лет пролежала в вечномерзлой почве, мясо ее охотно пожирали собаки экспедиции, проводившей раскопки. 
     В 30-х годах я познакомился с одним из участников этой экспедиции, Н. Н. Березкиным. Он рассказал, что мясо мамонта ели не только собаки. Руководитель экспедиции Герц, сам Березкин и еще один из сотрудников, видя, что собаки после мяса мамонта пребывают в добром здравии решили сами попробовать этот деликатес, которым лакоми­лись наши далекие предки. 
     У туши был какой-то специфический, довольно неприят­ный запах, поэтому наши гурманы, отрезав кусок мяса, в течение трех суток вымачивали его в уксусе, а затем зажарили с луком и разными специями. Хватив по доброй порции шустовского коньяка, они приступили к трапезе, быть может, обычной во времена палеолита, но совершенно необыкновенной в наше время. Мясо оказалось жесткое, какое-то деревянистое, а главное, пахучее. Уксус и специи не в состоянии были уничтожить этот специфический запах. Единственное, что утешало их, приятно щекоча самолюбие, это то, что за истекшие тысячелетия они были единственны­ми людьми на всем земном шаре, которым удалось отведать мяса мамонта. 
     Однако вернемся к куликовскому «кладу». Недалеко от борта Сусловской воронки по распоряжению Кулика был пройден шурф глубиной около 4 метров, на дно которого уложили бочонок с маслом и стегно сохатиного мяса. Шурф был тщательно завален и над ним установлена бочка с керосином, чтобы запахом отпугивать не в меру ретивых представителей медвежьего племени. Афонский сам прини­мал участие в захоронении продуктов и с удовольствием вспоминал детали этой процедуры. Янковского в то время не было, он еще не вернулся после операции и поэтому ничего не знал о «кладе». 
     Я предложил Плеханову попытаться выкопать «клад», ориентируясь на сигнальную веху-бочку. Ребятам было пока­зано местонахождение бочки, и они после короткого «произ­водственного совещания» приступили к работе. В бараке нашлось несколько кайл, ломиков и лопат. Для полдюжины здоровых ребят не представляла особого труда проходка четырехметрового шурфа в мерзлом песчано-илистом грунте, насыщенном прослойками льда. Работу надо было вести быстро, без перерывов, чтобы не вызвать затопления шурфа. Томичи подсчитали, что в случае положительного результата они смогут пробыть здесь три-четыре лишних дня. 
     Пока первая пара томичей с энтузиазмом вгрызалась в мерзлую почву, мы занимались сборами в дальнейший путь. Москвичи, вернувшиеся накануне поздно вечером, заканчи­вали упаковку оставшегося снаряжения, которое надо было перетащить на берег Кимчу, к их временному лагерю. 
     Наступили минуты разлуки. Провожаемые прощальными возгласами томичей, мы зашагали по узенькой тропке. Нагрузка у всех была основательная. У москвичей самой неудобной частью груза были каркасы байдарок. Упакован­ные в узкие брезентовые мешки, они напоминали обрубки бревен и сильно затрудняли ходьбу среди густого леса.