КРЯЖ оставался в стороне от нашего курса, и Валерий Луптов, командир вертолета, еще перед вылетом в тайгу обещал хотя бы издали показать эти обрывистые склоны, поросшие лишайником. Каменная глыба, укутав в облако свою макушку, где-то далеко предстала в иллюминаторе «МИ-4». «Перед нами торы Суслова»,— не забыл своего обещания Валерии и передал мне из кабины короткую записку. Кет, с такого расстояния ее рассмотришь их. А ведь я обещал Иннокентию Михайловичу Суслову поклониться им от него.
— Поблагодарите людей,— попросил он меня на прощание, горестно заметив, что, наверное, не сыскать уже никого, кто ходил с ним по Илимпяйской тайге. С 1926 года сколько прошло? А если считать с 1913-го? Он все же рискнул бросить вызов времена, назвал по памяти имена многих эвенков, начав с охотника Александра Хирогара.
За два дня, проведенные с Иннокентием Михайловичем, он дал мне почувствовать, как дорога ему земля, куда я увожу его поклон первооткрывателя, шагавшего в безлюдье таежного края, когда еще не было на свете сегодняшних следопытов Эвенкии.
«Перед нами горы Суслова»... Только вчера на Васильевском острове в Ленинграде, за пятнадцать часов полета отсюда, человек, давший имя этим скалам, вспоминал свою сказочную встречу с ними пятьдесят пять лет назад. В тот год петербургские газеты напечатали хронику об отъезде в Туруханский кран этнографической экспедиции Российской академии наук. Подробности не сообщались. Начальник экспедиции, двадцатилетний студент Петербургского университета Иннокентий Суслов, был единственным ее участником. Захватив с собой малую толику ржаных сухарей, ячной крупы и много валиков к фонографу, купленному во французском магазине на Невском, Суслов отправился в путь.
У первого же костра охотники распознали в чертах юношеского лица родство Иннокентия с Михой. Тайгу облетела весть: пришел сын русского человека Михи, брата эвенков. Теперь на всех стойбищах Илимпийской тайги Иннокентия называли не иначе, как Люча, Бэеткэн Миха. Русский. Сын Михаила.
Откуда же на берегу безвестной таежной речушки Виви знали отца петербургского студента?
Трудно, почти немыслимо сейчас представить себе трагичность судьбы, постигшей в детстве отца Иннокентия Суслова. В одиннадцать лет русского мальчика, однажды ослушавшегося учителя церковно-приходской школы, жестоко наказали — увезли за тысячу двести верст от родного лома, оставили одного у заполярного озера Чиривда среди чужих людей, в кочевье эвенка Николая Пеля.
Тот, кто привез сюда мальчика, дал знать о себе только через десять лет. Это был отец Миши — Михи, как звали его эвенки. Люди тайги — добродушные, сердечные, прямые, давно признали Мишу своим.
— Я пришел за тобой,- сказал отец, поздно заявив свои права на сына. Михаил походил на всех мужчин рода Николая Пеля, коричневых от ветров и солнца, продубленный стужей, в одежде из оленьих шкур, с тугой косой я цветастым платком на голове.
— Зачем пришел? — спрашивали эвенки,— Бзйэ* Миха теперь наш.
И сегодня эту историю можно услышать от старых охотников в Эвенкии. Восьмидесятипятилетний Александр Панкогир с фактории Тутончаны сказал мне, что Михаил Суслов не покинул эвенков, остался вблизи них, в Туруханске, научил сына Иннокентия любить их землю.
Старый Панкогир не знал, что Михаил Суслов по-своему отблагодарил его народ. В архиве первого народного комиссара просвещения, хранящемся в Институте марксизма-ленинизма, мне попались строки А. В. Луначарского, написанные им, когда он готовился сорок один год назад к докладу о просвещении малых народов Севера:
«М. М. Суслов составил тунгусский словарь на наречии туруханских тунгусов».
То немногое, что содержится в этих строках о Михаиле Суслове, дополнил eго сын Иннокентий.
— Наверное, есть место на земле, где живется легче, чем у озера Чиринда,-— говорил мне отец,— но можно ли найти людей лучше моих таежных братьев!
...Пришел день, когда двадцатилетний студент Петербургского университета готов был доказать эвенкам, что он не забыл добро, сделанное его отцу. Он записывал их голоса, предания и сказы, песни и поговорки.
Однажды у берега Кочечума — притока Нижней Тунгуски—в чуме охотника Александра Хирогира игла фонографа писала слова эвенка о мироздании.
—Гляди,— сказал Иннокентий Александру,— как медленно падает в небе звезда. Охотник рассмеялся.
—Что ты, Люча, сын Михи, звезды не падают. Звезды — только дырочки в небе, а небо — стеклянный эллюн**". Когда ссорятся люди, живущие на небе, затопают ногами, они могут сапогом отломить кусочек неба. Тогда осколки падают на .землю. Я видел такое небесное стекло.
Теперь уже весело смеялся петербургский студент.
— Не веришь, что я видел кусочек неба на земле?.. На рассвете они уехали вдвоем. Много часов везли их олени. А когда дошли до скал в тайге, Хирогир показал странные кристаллы. Прозрачные, они двоили записи в блокноте студента, были такой удивительно безупречной геометрической формы, будто не природа, а рука сказочного мастера выточила их. Иннокентий случайно выронил кристалл. Он рассыпался. Возникло много мелких, одинаковой формы. Что за чудо?
...На будущий год Иннокентий не приехал в тайгу — началась война 1914 года. Студент физико-математического факультета надел погоны прапорщика, Вскоре ему пригодились военные знания — он стал во главе штаба пехотной дивизии Красной Армии в освобожденном от белых Симбирске. Когда же пришло время снять шинель, давний сказ о небесном камне и тоска по земле его отца вновь привели Иннокентия Михайловича к холодным просторам..
Но на сей раз этнограф и лингвист появился не в тайге, а в Омске организатором первого съезда сибирских инородцев — так именовались тогда малые народы Крайнего Севера. Суслов был поглощен этой работой. Он верил, что кто-нибудь из делегатов поможет ему найти отца — три года гражданской войны нарушили все его связи с домом. И вдруг на второй день работы съезда он услышал голос председательствующего:
— Сегодня добрался до Омска единственный делегат Илимпийской тайги, бывший батрак, оленевод-пастух Михаил Суслов. Предоставляем ему словом.
Делегат Суслов нарисовал грустную картину жизни его братьев. Исчезли олени, нет пушнины, хозяйство гибнет, нужно срочно спасать тунгусов, дайте хлеб, соль, чай. Дайте порох охотникам...
Весной 1922 года на Нижней Тунгуске, впервые за тысячу верст от ее устья, куда до сих пор добирались лишь илимки, — появился настоящий корабль. Винтовой железный пароход «Тобол» шел по порожистой реке, гудками сзывая жителей тайги. Рядом с капитаном Петром Очередько стоял лоцман. Он знал эту реку, как стены родного дома.
—Люча Миха, кричали ему тунгусы, — бэйэ Миха, ты не забыл нас!
А еще через четыре года сын Михи — Иннокентий Суслов— председатель Красноярского комитета Севера и член Комитета Севера при Президиуме ВЦИК привез в Москву, в кабинет Всесоюзного старосты, тяжелый ящик. Академик Александр Евгеньевич Ферсман ждал Суслова в Кремле. Открыли ящик. Из-под листьев и ягеля извлекли клад тайги.
Суслов пересказал легенду эвенков о небесном камне — исландском шпате — минерале с безупречными линиями.
—Наслышан, но вижу первый раз,— сказал Ферсман.— Если у нас остался еще один миллионер в России, то он перед нами.
Несколько дней назад, далеко в тайге, у извилистого русла горной речушки, я встретил знаменитого охотника-эвенка Вениамина Бухарева. Пушной сезон еще не начался, и зверолов — лучший в округе — косил сено, ловил рыбу.
—Много кедрового ореха, грибов много — охота лучше всех годов будет,— говорил Вениамин. Его жена добавила, что лето нынче и на ягоду хорошее — вся гора Суслова в смородине.
— Вы знали Суслова? спросил я Бухаревых.
— Нет,— ответил Вениамин,— мой дед знал, мы молодые — знаем только его гору. Я сказал, что был недавно у известного исследователя Севера в Ленинграде, навестил старого большевика-ученого, привез его поклон людям Эвенкии.
Бухарев чуть недоверчиво посмотрел на меня, видно, ему трудно было представить себе, что живет на свете человек, о котором он слышал так давно от деда.
—Может, что надо ему? — сказал охотник,— ведь старый, давно старый.
Я ответил, что все у Суслова есть, и Бухарев попросил рассказать о бэйэ Люче, сыне Михи, друге эвенков. СОЛНЦЕ уже село, было холодно, мы сплели у костра, зябко поеживались, и я рассказывал то. что Вениамин, наверное, слышал от своего деда, знавшего Суслова, когда тот был не старым, а сильным а молодым, как сегодня лучший охотник Эвенкии.
А. ЛАЗЕБНИКОВ. (Наш спец. корр.).
поселок Учами, Эвенкийский национальный округ.
• Человек—по-эвенкийски
•* Покрышка чума.