НУЖНА КРЫША
7 июня 1961 года томская комсомольская газета "Молодой ленинец" опубликовала интервью
своего корреспондента с Г. Ф. Плехановым:
"Вопрос: Геннадий Федорович, каковы итоги двухлетней работы КСЭ?
Ответ: Итоги эти составили большой том, заключающий 300 страниц машинописного текста и
более 150 схем, графиков и карт. В первых числах июня мы сдаем том в издательство Томского
университета... Думаю, что этот труд даст существенные дополнения к известной монографии Е.
Л. Кринова о Тунгусской катастрофе.
Вопрос: Какие задачи ставит метеоритная экспедиция в 1961 году?
Ответ: Как и в предыдущие годы, общие задачи экспедиции две — выяснение природы
взрывных волн путем детального изучения нанесенных ими повреждений и поиски материальных
остатков небесного пришельца...
Вопрос: Будут ли у Вас, Геннадий Федорович, какие-либо пожелания?
Ответ: Только одно. У нас в Томске вошло в традицию, что сданный в издательство
том ученых трудов выходит через 3-4 года. В связи с этим я хотел бы через молодежную газету
обратиться к заведующему издательством Томского университета М. С. Змазневу, к директору
и рабочим типографии, где будет печататься наш том, и просить ускорить его выпуск. Очень
хотелось бы, чтобы в октябре, когда мы вернемся в Томск, том с нашими работами уже поступил
в продажу".
Руководители КСЭ понимали, что терять темп нельзя. Задача оказалась труднее, чем представлялась вначале. Экспедиции сибиряков не привели к каким то сенсационным открытиям, хотя намеки на возможность таких открытий появились. Но они требовали новых усилий. Деликатные беседы Плеханова с участниками КСЭ-2 в конце рабочего сезона показали, что абсолютное большинство их считает совершенно необходимым продолжение начатых работ. Однако нужно было искать новые источники финансирования, так как Сибирское отделение Академии наук не считало возможным включить проблему Тунгусского метеорита в свои планы. Вероятность повторения катастрофы оценивалась как нулевая, результаты расшифровки следов катастрофы не сулили каких-либо практически интересных выходов. Само явление представлялось не очень сложным — случайное столкновение с небесным телом известной природы — метеоритом или кометой. Так как институтов с астрономическим профилем в Новосибирске не было, то и подходящей "крыши" для Тунгусской проблемы не оказалось.
Плеханов и Васильев снова обратились в Комитет по метеоритам. Девятая метеоритная конференция вынесла решение об организации в 1961 году новой экспедиции в район Тунгусского падения. На этот раз решение конференции стало быстро осуществляться. Президиум Академии наук выделил средства для организации метеоритной экспедиции. Ее начальником снова был назначен Кирилл Павлович Флоренский. В марте 1961 года он прилетел в Томск для координирования планов с КСЭ и изучения результатов, полученных в 1960 году сибиряками. Идея о совместной программе и единой экспедиции, предложенная томичами, не сразу была воспринята всерьез. Окончательное соглашение между Флоренским и Плехановым было достигнуто лишь в поезде Москва — Красноярск, на пути в экспедицию. Список участников, составленный Плехановым, включал 70 человек. Конечно, никакая бухгалтерия не утвердила бы метеоритную экспедицию такой численности. Выход из этого безвыходного положения был легко найден: ведь сотни молодых людей были согласны ехать в тайгу бесплатно, поэтому средства нужны были лишь на заброску продовольствия, снаряжения и приборов, а также на вывоз проб.
Часть добровольцев зачислялись в экспедицию КМЕТа на должности рабочих с условием, что свою заработную плату они вносят в общественный фонд экспедиции. На эти средства закупалось продовольствие и частично оплачивался проезд большинства участников экспедиции. Крупные специалисты, в которых была заинтересована экспедиция, естественно, доставлялись в район работ тоже за счет этого фонда.
Опыт 1960 года убедительно подтвердил, что малочисленной экспедиции не под силу получить сколько-нибудь интересные и убедительные результаты. Планетарные масштабы явления требовали и соответствующих сил. Особенно, когда главной задачей были уже не поиски осколков метеорита, а комплексное исследование природы района катастрофы.
РЕЗКИЙ ПОВОРОТ
Такое направление возникло как диалектическое отрицание методологии Кулика, которая не привела к успеху. Оно было намечено уже первой экспедицией К. П. Флоренского, но по-настоящему реализовано только второй экспедицией Плеханова. В ходе выполнения научной программы этой экспедиции были получены убедительные доказательства того, что кратер в районе центра вывала леса отсутствует. Попытки найти осколки метеорита снова дали отрицательный результат. В некоторых почвенных пробах находили силикатные или окисленные железные микроскопические шарики. Попытки обнаружить вещество космического тела, распыленное до атомарного состояния, методами металлометрии и флорометрии дали неожиданный (прежний!) результат: отчетливого повышения содержания типичных для метеоритов химических элементов обнаружено не было. Но уже пробы, отобранные КСЭ-1, проанализированные независимо в разных лабораториях, показали, что в некоторых из них появляются редкоземельные элементы: лантан, церий, иттербий. Большинство таких проб было взято вблизи заимки Кулика, в других пробах редкоземельные элементы отсутствовали.
Пробы КСЭ-2, отобранные по четырем радиусам, подтвердили этот результат и даже усилили его: из всех радиусов редкоземельные элементы были найдены только в пробах почвы и растений в направлении на северо-запад, т. е. примерно вдоль проекции конечного участка траектории (правда, точное направление траектории тогда не было известно). Лантан и его спутники являются типичными осколками при делении ядра урана, и неудивительно, что этот результат интересовал всех, кто допускал возможность обнаружения следов ядерного взрыва. Для убежденных сторонников метеоритно-кометной трактовки явления этот результат никакого интереса не представлял: в метеоритах редкие земли содержатся в ничтожных количествах.
Радиометрия, проведенная в КСЭ-1, обнаружила небольшое (в 1,5—2 раза, т. е. в пределах колебаний фона) увеличение радиоактивности поверхностного слоя почвы на сопках, окружающих заимку Кулика. Проверка этого результата москвичами-специалистами в 1960 году по сути дела подтвердила этот результат. Однако эффект был мал по абсолютной величине, и руководитель работ Л.В.Кириченко не решилась трактовать его как эффект, связанный с катастрофой, списав на случайные колебания фона. Более того, полученные Леной Васильевной результаты свидетельствовали, что средняя радиоактивность шиповника, багульника, смородины и сфагнового мха в районе Заимки в два раза выше, чем под Ванаварой, а карликовой березы, голубики и некоторых лишайников — в полтора. Было показано, что это различие не связано с природным радиоактивным калием, а вызвано какими-то другими элементами. Однако москвичи не решились продолжать эти исследования, ссылаясь на их трудоемкость.
Анализируя многочисленные замеры азимутов поваленных в 1908 году деревьев, аспирант Томского университета Дмитрий Валентинович Демин обнаружил четкую закономерность зависимости среднего квадратического отклонения направлений стволов от расстояния. Сущность этого эффекта можно объяснить так: по мере удаления от области стоячего мертвого леса ("телеграфника") направления поваленных деревьев становятся все более одинаковыми, разброс азимутов вокруг среднего значения уменьшается. Так, в северном направлении, как и установил в свое время Кулик, поваленные стволы ориентированы в среднем на север, но на расстоянии 4 километров от горы Стойкович они могут отклоняться от этого среднего азимута на 11° влево или вправо, на расстоянии 5 километров — уже не более, чем на 6°, а на расстоянии 8 километров — только на 2°. Затем разброс снова увеличивается. На расстоянии 10 километров он опять становится равным 6° и т.д. Такая же или похожая закономерность наблюдается и по любому другому направлению.
Д. В. Деминым на основе этого результата был поставлен вопрос о проведении анализа вывала на базе объективных критериев математической статистики. Статистические характеристики должны отражать кинематику взрыва. Следовательно, считал Демин, статистическая обработка полной картины вывала даст структуру действовавших силовых полей.
Эта идея была воспринята Вильгельмом Фастом, тогда аспирантом механико-математического факультета Томского университета. Он горячо поддержал ее и начал разрабатывать конкретные методы определения параметров вывала в поле. Были разработаны специальные планшеты, которые должны были ускорить и рационализировать труд "вывалистов". Обдумывались математические программы обработки полевых материалов на ЭВМ. С самого начала эта работа стала коллективной. Признанным авторитетом и естественным руководителем группы математической обработки вывала стал В. Г. Фаст, несмотря на всю свою врожденную деликатность не признававший и не терпевший в научной работе небрежности, приблизительности, поверхностного фантазерства.
С такими данными и планами готовились томичи к участию в составе новой экспедиции КМЕТа. По согласованию с Флоренским, который становился руководителем единой комплексной экспедиции, КСЭ-3 несколько сокращала спектр поисковых работ. Вопрос об исследовании радиоактивности решено было считать закрытым, поскольку специалисты пришли к выводу об отсутствии аномалий. Была исключена и магнитометрия. Новая экспедиция планировалась К.П. Флоренским как продолжение экспедиции 1958 года. Однако нельзя было уже не учитывать результаты, полученные КСЭ, и тот стиль работы, который резко отличал вторую экспедицию Плеханова от довоенных экспедиций. В научном плане это был крутой поворот к экологическим исследованиям и комплексным программам. В организационном плане-проведение работ крупными силами (многолюдные экспедиции) и концентрации лучших сил на наиболее важных направлениях, которых было несколько.
В экспедицию 1961 года поехали многие участники первой экспедиции Флоренского: Палей, Емельянов, Вронский и другие. Представителем КМЕТа и фактически первым заместителем Флоренского был Игорь Тимофеевич Зоткин, который много сделал по изучению вывала в первой экспедиции и только что закончил составление обзора об аномальных оптических явлениях, последовавших вслед за взрывом Тунгусского болида.
ЛОГИКА И ИНТУИЦИЯ
Широкомасштабное изучение распределения космической (метеорной) пыли в планах экспедиции стояло на первом месте. Экспедиция везла с собой обогатительную установку для разделения минералов почвенных проб по удельному весу для последующей магнитной сепарации магнитных шариков и других частиц. Доктор химических наук П. Н. Палей собирался продолжить поиск космического вещества в донных илах и торфе.
Большое значение придавалось также продолжению работ по изучению лесоповала, вызванного катастрофой. Теперь можно было уверенно ставить задачу — оконтурить весь район разрушений. Флоренский в принципе не возражал и против предложенного Деминым и Фастом плана статистического анализа картины вывала. Особенностью этого плана было то, что вместо изучения вывала методом радиальных маршрутов предлагался метод площадной съемки вывала наземными группами.
Обсуждался и вопрос о проведении новой аэрофотосъемки вывала. Но ее проведение было признано нецелесообразным. Не только из-за финансовых и организационных трудностей, а прежде всего потому, что опыт всех послевоенных экспедиций говорил о том, что время для повторной аэрофотосъемки вывала уже упущено. Новая тайга скрыла под своими кронами старые стволы, во многих местах они покрылись моховым слоем, и их еще можно было различить только на земле. Большое внимание было уделено исследованиям природы района катастрофы. На первый взгляд, такие исследования не давали прямого ответа на вопрос о самом метеорите. Но как оказалось впоследствии, это направление работ дало наиболее ценную информацию о Тунгусском явлении, именно здесь были получены некоторые неожиданные результаты, указывающие на сложность и необычность события 1908 года.
На изучение послекатастрофного леса в 1961 году были направлены большие силы. Валерий Иванович Некрасов, отложив срочную работу, связанную с защитой докторской диссертации, снова поехал в метеоритную экспедицию руководить отрядами молодых инженеров, медиков, физиков, срочно осваивавших новую специальность — лесотаксацию. Были также приглашены специалисты из "незаинтересованной" организации — Лесопроекта, которые должны были дать объективную оценку открытию Емельянова — эффекту ускоренного роста послекатастрофного леса. Красноярский институт леса и древесины командировал на Тунгуску двух докторов биологических наук — пожароведа Н. П. Курбатского и болотоведа Н. И. Пьявченко. Почвенный институт имени Докучаева послал в экспедицию почвоведа А. А. Ерохину.
Вывод о том, что Южное болото не является метеоритным кратером и не несет никаких следов вторжения космических тел, был, конечно же, очень ответственным. На этом выводе строилась вся стратегия научного изучения проблемы. Поэтому выводы отряда Львова, работавшего на Южном болоте в 1960 году, решено было проверить еще раз. И это направление было главным содержанием работ группы красноярца Н. И. Пьявченко, который полностью подтвердил заключение томичей о том, что Южное болото образовалось несколько тысяч лет тому назад и не сохранило никаких следов "катастрофического перемешивания донного торфа", никаких остатков затопленных растений, которые можно было бы отнести к событиям 1908 года.
Как уже говорилось, Флоренский поддержал план КСЭ о детальном картировании всего вывала. Однако, когда в экспедиции нужно было начинать осуществление этой программы, у него, по-видимому, появились некоторые сомнения. Запланированный томичами объем работ выглядел необъятным и вызывал вопрос: а даст ли вся эта огромная работа какие-то существенно новые сведения? Само явление представлялось в общем-то довольно простым — взрывоподобное разрушение неправильной ледяной или каменной глыбы (ядра кометы). С точки зрения простого здравого смысла, трудно было ожидать, что след такого взрыва будет сохранять какие-то новые детали, кроме той радиальной направленности, которая была открыта Куликом и подтверждена тремя послевоенными экспедициями.
Гораздо более важным представлялось оконтуривание района, загрязненного метеорной пылью, который скорее всего должен был занимать сотни километров по направлению стратосферного ветра, дувшего в день вторжения гостя из Космоса. На это требовалось огромное число "человеко-дней".
К. П. Флоренский был одним из последних представителей школы классического естествознания, основанной В. И. Вернадским. Он верил, что качественные наблюдения, сделанные опытным естествоиспытателем, могут дать не меньше, чем массивы цифр, полученных с помощью физических приборов. Флоренский в этом отношении легко находил общий язык с Н. В. Васильевым, который обычно предвидел главные выводы научной работы еще до завершения количественной обработки данных эксперимента или наблюдений.
Спор специалистов. Химик Юрий Емельянов, математик Вильгельм Фаст и лесовед Галина Драпкина
Фото 1961 г
Теперь Флоренский оказался руководителем нового поколения исследователей, воспитанных эпохой научно-технической революции. Они определяли зрелость научного направления тем, насколько оно пронизано математикой. Они привыкли к повседневной работе с компьютерами и несколько свысока поглядывали на "разных биологов и тому подобных гуманитариев". Те, конечно, не оставались в долгу. Ю. Львов, например, сочинил в экспедиции популярную песенку:
Все мы физики-теоретики,
Ничего сильнее нет арифметики!
Было бы неправильно, конечно, преувеличивать остроту этого "конфликта". Тот же Вильгельм Фаст, бывший ярым сторонником математической точности, с глубоким уважением относился к трудам Вернадского и закончил одно из своих выступлений на метеоритной конференции его знаменитым афоризмом: "Научное мировоззрение, проникнутое естествознанием и математикой, есть величайшая сила". Споря друг с другом по конкретным вопросам научной методологии и тактики, все ученые, добровольно ставшие участниками штурма Тунгусской проблемы, понимали, что только стратегия комплексного изучения ее, только объединение качественных и количественных методов, полевых наблюдений и машинных расчетов, соединение интуиции и логики может привести к успеху.
Экспедиция Флоренского начала работу на заимке Кулика во второй половине июня. Некоторое время в свободные от "текучки" часы в ресторане "Тунгусский гурман" (так с юмором именовали построенные рядом с избами столы для обеда) шли спокойные, но внутренне напряженные дискуссии о программе вывала. Кирилл Павлович требовал "защищать" представленную программу. Фаст, Демин, Бояркина приводили все новые аргументы в ее пользу. Имеет ли смысл тратить силы и время на учет хаотических отклонений направлений стволов от среднего? Что это даст? "Это позволит с большой достоверностью определить направление действовавшей силы в любом месте",— отвечали энтузиасты вычислительной техники. Флоренский требовал популярно объяснить, как же из хаоса можно извлечь точную информацию. "Представьте себе,—говорил он,—вот у нас у всех на руках часы. Радио нет, и все они давно идут неправильно. И что же, усредняя их показания, мы узнаем точное время?" — "Да, без сомнения,— отвечал Фаст,— если все ошибки часов действительно случайны, более того, чем больше часов, тем с большей точностью мы определим истинное время".
"Гипотез не измышляю". В. Фаст в тайге
Фото 70-х гг
Спор переходил на то, действительно ли можно в реальной жизни верить абстрактным постулатам теории вероятности. Флоренский, проверяя себя и "рыцарей научно-технической революции", придумывал все новые примеры. "Допустим, я соглашусь с вами, что таким способом вы рассчитали направление "среднего дерева". Но откуда следует, что именно оно характеризует направление фронта воздушной волны, валившей лес?" Этот вопрос был более опасным. До сих пор физики не изучали ударные волны с помощью поваленных деревьев, они предпочитали использовать метрологически выверенные приборы. Каковы свойства "естественного прибора", в качестве которого на Тунгуске выступила живая тайга? Научного ответа на этот вопрос не было, можно было полагаться только на интуицию, т. е. ненаучный подход к проблеме...
Окончательное решение в пользу программы математического картирования вывала было определено тем, что на сторону Демина и Фаста встал И. Т. Зоткин. Имея опыт работы по определению азимутов Тунгусского вывала, он, по-видимому, уже чувствовал, что картина поваленного леса может оказаться очень не простой...
РОЖДЕНИЕ БАБОЧКИ
И вот тридцать три человека, разделившись на небольшие отряды, вооружившись компасами и картами, начали съемку вывала. Отряд выходил в намеченный штабом район, производил тщательную привязку к местности (без этого программа теряла смысл), "отбивал" квадрат в четверть гектара (иногда больше) и с помощью горных компасов проводил полный учет азимутов всех деревьев, лежавших на земле, независимо от того, совпадало их направление с "метеоритным" или нет. Кроме того, отмечали число и толщину стоявших мертвых деревьев, пней, кратко описывали рельеф и другие признаки местности.
Общее число пробных площадок планировалось довести до тысячи, они должны были покрывать всю территорию поваленного взрывом леса и выходить за ее границы.
В. Г. Фаст и Т. М. Слета закладывали первые пробные площади в северо-восточном секторе вывала, двигаясь через хребет Сильгами и дальше — к истокам реки Кимчу. После того, как в 1911 году эти места пересекла экспедиция В. Я. Шишкова, сюда не ступала нога исследователя. Это направление было выбрано штабом экспедиции как одно из самых важных. Изучение аэрофотосъемки, предпринятое перед экспедицией, знакомство с лесными картами Тунгусско-Чунского района Эвенкии наводило на мысль о том, что форма области поваленного леса не является эллипсовидной, как считали Кринов и Флоренский. Вывод Кринова о том, что на северо-восток мощный вывал не уходит далеко за пределы Великой котловины, обследованной в этом секторе не далее восьми километров, не совпадал с мнением эвенков, утверждавших, что он тянется много дальше. Кроме того, существование "эллипса Флоренского" было поставлено под сомнение восточным отрядом КСЭ-1, отметившим, что реальная картина разрушений на восток от Фаррингтона не дает оснований говорить об ослаблении ударной волны. Этот вопрос в числе других обсуждался с К. П. Флоренским при его посещении Томска. В результате дискуссии было решено, что исследование северо-восточного сектора вывала — одна из первоочередных задач.
И, действительно, маршрут В. Фаста завершился установлением сенсационного факта: старый лес был уничтожен в северо-восточном направлении полностью до расстояния свыше 15 километров, частичный же вывал прослеживался до 36 километров! В этот район были немедленно брошены новые группы под руководством опытных "штурманов" — В. Кувшинникова, Д. Демина, В. Папе... "Эллипс" растаял на глазах, и на картах штаба стали формироваться новые очертания зоны, охваченной сильной ударной волной. Она походила на контур гигантского двукрылого насекомого... Так появилась на свет "Тунгусская бабочка".
Одновременно с изучением вывала маршрутными группами велась работа, направленная на выяснение устойчивости местных деревьев к механическому воздействию. Ею руководил И. Т. Зоткин. Доставленная на вертолете лебедка использовалась для создания "искусственного вывала". Группа Зоткина замеряла динамометром усилие, которое требовалось, чтобы с помощью лебедки вывернуть с корнем дерево. Полученные данные позволили в дальнейшем прокалибровать вывал, т. е. определить величину силы, действовавшей на границах вывала. Воспользоваться справочниками для таких расчетов было нельзя по той причине, что наличие вечной мерзлоты в районе тунгусского взрыва не позволяло лиственницам и соснам развивать корневую систему так, как в лесах умеренного пояса, которые только и были изучены в этом отношении. Корни деревьев в северной тайге растут не вниз, а в стороны, распластываясь в тонком слое почвы. Повалить такое дерево легче, чем, например, дерево в Подмосковье и на Алтае.
Алла Бояркина выступает на семинаре КСЭ
Фото О. Максимова, 1961 г
Там, где слой вечной мерзлоты был расположен глубже, деревья часто не выворачивались с корнем, а ломались. Необходимость изучения вывала с самых разных сторон была для всех очевидной, но молодежь стремилась попасть прежде всего в дальние маршруты, длившиеся много дней. Гораздо легче было найти добровольцев для обследования дальних границ вывала или для похода за пробами почвы, весившими десятки килограммов, которые нужно было нести за плечами сто и более километров, чем для работы в "центре" — у лебедки, обогатительной установки, у сит и микроскопов. Однако назревавшие конфликты, как правило, разрешались в зародыше. В этом была основная заслуга руководителей КСЭ-3 — Плеханова и Васильева, которые, входя в штаб этой необычной экспедиции, не противопоставляли "интересы" КМЕТа и КСЭ, москвичей и сибиряков, "стариков" и "молодежи", а стремились к их естественному сочетанию, взаимному дополнению людей и программ. Сложных же ситуаций и проблем возникало более чем достаточно.
ЛУЧИСТЫЙ ОЖОГ
В процессе лесотаксационных работ аспирант МФТИ Игорь Зенкин и томский радиоинженер Анатолий Ильин заметили, что ветви деревьев, переживших катастрофу, несут следы своеобразных повреждений. Вдоль верхней части ветки в виде ленточки тянулся слой разрушенной древесины, заросший слоями новой. Подсчет годичных колец показывал, что это — слой 1908 года, т. е. след Тунгусской катастрофы. Пожароведы и ботаники определили его природу как результат разрушения камбия воздействием, направленным преимущественно сверху. И. Зенкин высказал предположение, что это след лучистого ожога веток дерева вспышкой взрыва. Тут же возникла непредусмотренная планом экспедиции программа изучения этих повреждений.
Нина Заздравных проводит актинометрические измерения вблизи эпицентра Фото В. Фаста, 1963 г
Для ее осуществления требовались люди, время, тара для спилов и так далее... Тем не менее вопрос был решен в пользу нового открытия. Зенкин, Ильин, Шикалов и еще несколько человек приступили к отбору проб веток, несущих следы ожога. Г. Ф. Плеханов — в качестве компенсации — возглавил один из самых сложных маршрутов — поход к Мутораю, главной целью которого была проверка предположения Флоренского, что пыль, оставшаяся после взрыва Тунгусского метеорита, была снесена стратосферным ветром на сотни километров к северо-западу от Великой котловины. Хотя сам Плеханов скептически относился к поискам пылевой материи, он взялся за реализацию этой программы Флоренского. Правда, попутно он намеревался проверить сообщения эвенков, собранные еще во время КСЭ-1, которые намекали на нетривиальность Тунгусского явления,— светящиеся в темноте камешки, таинственные ямы, вымершие стойбища...
Обстановка взаимной доброжелательности, терпимости к противоположным научным концепциям, готовность к компромиссам и совместному поиску выхода из сложных ситуаций — все шло только на пользу дела. Хотя поиски возможных радиоактивных следов Тунгусского взрыва были не запланированы с самого начала, Флоренский не возражал, чтобы небольшое число "человеко-часов" было потрачено на озоление торфа и кустарников с целью дальнейших поисков в золе радиоактивных изотопов—в порядке "перевыполнения плана". Большая же часть личного состава экспедиции обслуживала главное направление работ—поиски метеорной пыли в почвах района. Теперь, благодаря многочисленности и энтузиазму участников экспедиции, можно было отобрать пробы почвы на огромной территории, в том числе в районах, удаленных на десятки и сотни километров от обогатительной установки, не расходуя на эту трудоемкую работу вертолетное время. Образцы таежной почвы с вершин сопок и из долин заболоченных рек, со дна и берегов болот, с замшелого северо-запада и светлых сосняков востока и юга плыли в рюкзаках, двигавшихся силой мускульной энергии, к Хушмо, к куликовской Пристани, где непрерывно стучал движок и происходила магнитная сепарация микроскопических шариков — предполагаемы» остатков Тунгусского метеорита.
Как и в прошлогодней экспедиции, преобладало общее настроение оптимизма, дружеского юмора и романтики. "И все же,— как тонко подметил Борис Иванович Вронский,— несмотря на внешнюю веселость, не было той внутренней непринужденной слаженности, как в прежние годы. Слишком разнородным был теперь состав этой большой экспедиции".