Раннее утро. Солнца еще нет, и в долине Хушмо ходят волны седого тумана. Небольшое количество продовольствия и одежды погружено на двух наших коней. Они представляют жалкий вид. Миллионы комаров и оводов, которые пили их кровь, и жалкие кустики болотных осок, растущих среди торфов плоскогорья Великого Болота, которые их питали все лето, наложили свою печать. Наши кони — это жалкие, едва стоящие на ногах клячи... Но и люди немногим лучше их! Худые, обросшие бородами, в рваных, залатанных разноцветными заплатами одеждах.
Итак, мы выступаем...
Направление по компасу — юго-юго-восток.
Первый день идем все время буреломом. Леонид Алексеевич впереди, подбадривая своим примером. Жарко, — комары... Я чувствую себя плохо. В ушах звенят и дребезжат бубенцы, раздаются какие-то гудки...
Потом вдруг обморок: на утомленном организме сказалось резкое напряжение непрерывной ходьбы в течение ряда часов... Но, маленькая передышка — и снова вперед. Раз пошли напрямик — выйти надо.
Вечером подходим к речке Макитта. Здесь уже лес свален не полностью. Скоро, видно, начнется тайга. Делаем остановку на ночь, но решаем сократить ее до минимума. С ранней зарей двинемся дальше.
Костер и чай...
Я лежу на мягком мху под живыми деревьями. Какое наслаждение! Трудно представить себе, как приятно чувствовать живую природу вокруг себя после долгого пребывания на ее кладбище.
Сдержанно шумит тайга. Изредка пропищит какая-нибудь птица. А вверху, высоко, появляются зеленые звезды.
Усталость велика, но сон плохо идет к нам. Нервы напряжены до крайности.
Утром снова вперед: с трудом, — но идем. Леонид Алексеевич решает провожать нас дальше.
Все глуше и глуше лес. С трудом пробираемся через чащу кустарников или в частоколе черных, опутанных седыми космами мха, елей. Стараемся итти оленьими тропинками, которые в прежние времена протоптали кочевавшие здесь со своими стадами тунгусы. Но они запутаны и часто теряются в болотах.
К полудню стена лесов прорывается, и широкая болотистая долина — ущелье открывается перед нами. По всей вероятности, это ручей и болото Харыльгакта, которые проходил в прошлую экспедицию Леонид Алексеевич с тунгусами. Много оленьих тропок идет через долину к другому берегу, но все они упираются в топкие трясины. Перейти по ним Харыльгакту с конями невозможно. Конечно, мы не потеряли направления. Нет, каждый из нас в любой час дня и ночи определит страны света без всякого компаса с точностью до 5 - 6°, но мы просто никак не можем найти переход. Наконец, после 4-часовых поисков, недалеко от громадной, расщепленной молнией лиственницы, находим старый тунгусский брод через ручей и ряды засечек на деревьях, показывающих дорогу к нему по болотам с обеих сторон. Осторожно проводим коней, проваливающихся через мох в вязкий ил трясины. Все кончается благополучно. Харыльгакта перейден, и мы снова пробираемся через заросли.
Решено взять направление круто к востоку и выбраться к реке Чамбэ, по берегу которой спуститься без хлопот к Подкаменной Тунгуске. Это удается, и через несколько часов мы устраиваем маленький привал уже у реки. Подкрепившись чаем и лепёшками, а также великолепным, как нам кажется, супом из двух рябчиков и одной утки, убитых по дороге, очень скоро выступаем дальше. Идем правым берегом Чамбэ, вниз по течению, — на юг. Здесь густая-густая трава метровой высоты; с кустов вспархивают птички. Словом, природа живет нормально.
Продвинувшись берегом километров 25-30, по указанию Леонида Алексеевича, взбираемся на гряды холмов, тянущихся вдоль течения реки по правому берегу и по гребням их, пользуясь тунгусскими тропками, и до ночи проходим еще несколько километров. Под хребтом, около полувысохшего болота, останавливаемся переждать темноту. Кипятим чай из очень грязной воды, — он сильно отдает гнилью.
Кое-как скоротав ночь, в предрассветных сумерках двигаемся дальше. Чем ближе к Подкаменной Тунгуске, тем больше хорошо протоптанных тунгусских троп, и поэтому итти легче. К полдню выбрались к устью Чамбэ. Победа... Теперь можно больше не беспокоиться о дороге: синяя лента Катанги в оправе зеленых хребтов прямо приведет к Вановаре, а дальше к Кежме есть уже определенные тропы. У устья Чамбэ иногда проживает полуоседлый тунгус Павел Аксенов. Сейчас его нет, но семья здесь, и, с трудом добыв у двух его жен разрешение взять лодку, мы налаживаем знакомую по весне лямку; кони поочередно везут нас к Вановаре. Поздней ночью, после трехсуточного перехода почти без остановок, — фактория. Здесь маленький отдых, для нас, больных и истощенных, и затем трое из нас идут дальше к Кежме, в жилые места.
С Леонидом Алексеевичем расстаемся. Он вывел нас так благополучно, и теперь идет обратно, неистощимый в своей энергии, в дикую Страну мертвого леса, для того, чтобы окончить необходимые науке наблюдения.
— Счастливый путь, говорит он:—буду ждать вас там, у Хушмо, до конца октября, а после этого буду стараться выбраться, если это удастся.
Расставшись с Леонидом Алексеевичем около Вановары, мы, т. е. двое рабочих и я, с напряжением всех сил совершили переход в 230 километров до Кежмы на Ангаре.
Стоявшая в июне — июле засуха очень помогла нам, так как страшные болота около Идукона, Аяна и других урочищ, основательно подсохли.
12 августа — Кежма. Люди... Кино-оператор Н. А. Струков, который, выбравшись из тайги, занялся съемкой краеведческого материала для фильмы о Приангарьи, радостно встречает.
— Что? Как дела? Здоровы?..
В Кежме несколько дней отдыха и усиленного питания. Затем я сажусь в лодку, нанимаю двух проводников и, распрощавшись со своими друзьями-рабочими, которые теперь уже дома, пускаюсь в путь, вниз по течению Ангары. Плывем день и ночь. Гребем попеременно, а когда дует «верховка», ставим четырехугольный парус.
Ангара — замечательно красивая река, и главная ее красота — в разнообразии. Нет ни одного ландшафта на протяжении каждых десяти километров, похожего на виды следующих десяти. Ангара то разливается широкими плесами (до 8 километров), спокойными, почти без течения, то шумит бурунами у подводных камней, шивер и порогов, сжатая в скалах, то вся загромождена островами, на которых сейчас идет сенокос. Берега Ангары то обрывисты, — и тогда различные геологические профили рельефно выступают вперед, повествуя о далеком прошлом этой страны,— то хребты, непрерывно волнующие землю, спускаются к воде пологими скатами, заросшими хвойным или смешанным лесом, или заставленными коричневыми домиками поселков.
Идут дни. Мы плывем. На седьмые сутки пути — Енисей. Две громадных реки, шириной по 2 километра каждая, борются за главенство. И Енисей побеждает, благодаря быстрому течению, которое гнетет спокойно вышедшие из коридора скал хрустально-чистые воды Ангары.
У устья Ангары есть поселок «Стрелка» и пароходная пристань. Мне посчастливилось. Очень скоро красавец «Коссиор» — пассажирский пароход, курсирующий по Енисею от г. Минусинска до г. Енисейска, подает сигнальный гудок, и ночь с седьмого на восьмой день отплытия из Кежмы я провожу на настоящей постели после полугодового перерыва.
Итак, мой рейс окончился благополучно. Только вид у меня отчаянный, и пассажиры, хотя и привычные сибиряки, все же поглядывают в мою сторону с смущением: ведь на мне разноцветные заплаты, сделанные собственноручно еще в тайге.
Кипит жизнь в Москве... В грохоте, лязге, звоне машин и разговоре гудков строится новый мир...
Сентябрь. Еще совсем тепло, но торопиться обратно все же надо, чтобы двинуться с вьючным обозом через тайгу в тот момент, когда подмерзнут болота и топи. Надо уловить тот момент — между осенью и зимой, когда дождливый период уже закончится, а глубоких снегов еще нет.
В Академии наук сделан доклад о создавшемся положении. Признано необходимым немедленно организовать помощь Л. А. Кулику и отпущены требуемые суммы.
Советская общественность, чуткая ко всякому делу науки, широко дебатирует в прессе вопрос о метеоритной экспедиции и самоотверженной работе ее начальника, Л. А. Кулика.
— Ведь он остался в одиночестве... Живет там в дикой Стране мертвого леса только с собакой...
22 сентября вечером, в 10 часов снова знакомый Маньчжурский экспресс. Гудок. — «До свиданья», — кричат с перона провожающие товарищи. Редакция журнала «Всемирный следопыт» посылает со мной со следующим поездом своего сотрудника, — писателя - путешественника А. Смирнова. Это меня очень радует: все же не одному придется организовывать партию и скитаться в тайге.
Бегут и бегут ряды телеграфных столбов.
Хорошо идет маньчжурский экспресс, но все же так хочется его поторопить! Глухое беспокойство все время шевелится внутри: «Как-то Леонид Алексеевич?!»
Неожиданно телеграмма из Новосибирска. Сибкрайисполком просит задержаться для согласования вопроса о экспедиции помощи Кулику.
Утром 27 — Новосибирск, город, который я очень люблю за энергию и громадную жизненность. В этом городе все звенит в труде, и красочные контрасты, которые создал американский темп роста его, рассеяны всюду... Рядом с великанами-домами из стекла и бетона доживают свой век деревянные, подслеповатые хибарки...
Асфальт и заросшие гусиной травой переулки...
Привет тебе, столица Красной Сибири!
В 12 часов — заседание специальной оперативной четверки краевого исполкома, с представителями ведомств. Председательствует тов. Хропин.
—Товарищи! — обращается он к собравшимся, после моего доклада. — План экспедиции оказания помощи Л.А. Кулику Академии наук надо признать правильным. Но имеется предложение: для того, чтобы ускорить продвижение т. Сытина до Кежмы, где должен организоваться вьючный обоз, предоставить ему гидросамолет из Иркутска. Однако, учитывая то, что гидросамолету придется итти неизвестным маршрутом, надо послать резерв. В него войдет опытный человек от Красноярского окружного исполкома и Географического общества, а также представитель прессы т. Смирнов, посланный издательством ЗИФ; и, если т. Сытину не удастся добраться до Кежмы, — то эти товарищи проведут экспедицию оказания помощи Л. А. Кулику самостоятельно.
Предложение в такой формулировке принимается.
Утром на следующий день, переменив билет, который был до Тайшета,— на Иркутск, сажусь в вагон.
По договоренности, т. Смирнов должен ехать в этом же поезде. Через главного кондуктора мне удается скоро разыскать своего нового товарища, и мы начинаем обсуждать с ним план действий, согласно изменившейся обстановке. В беседе незаметно идет время. Алексей Миронович— старый путешественник, и у него есть много чего порассказать.
Через сутки — Тайшет. Расстаемся... Еще через сутки — Иркутск.
На вокзале встречает представитель «Добролета» и информирует меня, что гидросамолета «Моссовет» системы Юнкерса № 13, который назначен на полет, еще нет здесь, но что он прибудет сегодня.
—Но, знаете, товарищ,—говорит мне немного позже директор Добролета, — вряд ли нам удастся довезти вас до Кежмы: дальше с. Братское (оно в 700 км. от Иркутска) нет бензинных баз, и вы, конечно, понимаете, что рисковать самолетом нельзя...
Досадно! Но, все равно, возвращаться в Тайшет — это терять трое суток, а так, я надеюсь, перелетев через пороги у Братского, легко сплыть вниз по течению Ангары до Кежмы...
1 октября.
Туманное, мглистое утро. Солнца нет. Неужели нельзя будет вылететь? Но вот туман начинает редеть. Желтым пятном появляется солнце. Полетим!
Там, где Шалашинская улица упирается в Ангару, у самого берега — к дощатым мосткам привязан серебристокрылый Юнкерс. Механик Винников хлопотливо осматривает мотор: что-то вытирает замасленными тряпками, что-то подкручивает.
«Моссовет» только вчера прилетел из далекого тысячеверстного рейса на Лену и в Бодайбо. Пилот Демченко бодр и уверен. Будем лететь по незнакомому еще маршруту.
Туман окончательно рассеивается. Блестит окованный медью винт, когда т. Винников начинает расправлять мускулы мотора, остывшие за ночь.
- Контакт!
- Есть контакт!
Заработало магнето. Загудел мотор. Плавно потекли назад серые громады домов, фабричные трубы Иркутска.
До свидания!
День выдался прекрасный. Солнце. Почти безветренно. Лишь изредка кренят самолет то вправо, то влево невидимые струи набежавшего откуда-то ветра. Но, управляемая верной рукой, машина идет прекрасно. Высота 1000 метров.
Внизу атласной лентой вьется Ангара. По берегам—небольшие деревушки, окруженные системой квадратиков-пашен, а дальше, до самого горизонта, потонувшая в сизой дымке дикая тайга.
В 300 километрах от Иркутска, в с. Балаганском есть бензин. Юнкерс идет на посадку. Следующий перелет равен почти 400 километрам, а самолет, отягощенный поплавками, проявляет огромный аппетит. Надо забрать горючее.
30 минут в Балаганском и затем — снова в воздухе.
Высота—1200 метров. Деревушек все меньше, больше лесов, покрывающих пологие холмы — таежные «гривы».
Смотрю в бинокль: на зеленой воде суетятся белые точки. Точек много-много: это—дикие утки «крохали», соединившись в стаи, готовятся к отлету.
В одном месте несколько лодок. Очевидно, это — рыбаки тянут невод. Рыбаки, закинув головы, смотрят вверх, а их лодки плывут по течению. Все это ясно видно сверху.
Но вот, вдали, у поворота реки, показался большой поселок. Это— Братское. В Братском есть телеграф. Сюда еще заранее, утром Добролет дал телеграмму, чтобы зажгли сигнальные костры около того места, где река широка и нет мелей.
Ближе и ближе костры. Тов. Демченко быстро ориентируется и делает посадку правее, в русле реки, и оттуда уже, завернув, подплывает к берегу, черпая поплавками песок.
Самолет здесь впервые. Все население на берегу. Быстро местный РИК и ячейка Осоавиахима организуют летучий митинг.
Через полчаса — дальше. Юнкерсу предстоит еще перекинуть меня по воздуху через страшные пороги «Шамана». Поднимаемся. Летим.
Справа и слева к реке подступают высокие холмы, обрывающиеся отвесными скалами. А в теснине — на поворотах — спокойная до этого гладь реки рябится, окрашивается белыми барашками. Это — пенятся буруны у подводных камней.
Но вот и главный порог остался позади.
Перелет закончен. Дальше лететь нельзя, — не хватит бензина на обратный путь. Заметив деревушку, притаившуюся в одном из протоков Ангары, машина делает над ней круг.
Я вижу внизу суетню. Люди, животные, собаки бегают в величайшем волнении. Посадка.
Самолет подходит к околице. То тут, то там захлопываются ставни окон. Людей не видно...
Только потом, спустя некоторое время, осторожно ступая, появляется первый человек. Неуверенно подходят другие.
—Село Дубынино, — отвечает один из подошедших, дико смотря на наш гидроплан.
Улетел Юнкерс. В толпе граждан деревни Дубынино с трудом разыскивают сельсоветчиков.
—Товарищи, достаньте мне лодку. Мне плыть надо дальше, и как можно скорее. Сколько километров от вашей деревни до Кежмы? Есть ли пороги?—забрасываю я вопросами появившихся, наконец, представителей местной власти.
- До Кежмы? Ну, да пять сотен не меньше, а порогов видимо-невидимо.
- Далеконько! Но делать нечего. Попробуем нажать и продвигаться побыстрее.
Через некоторое время нанята лодка на 200 км. и для спуска по Дубынинскому порогу. Ямщики-лоцманы готовы.
Раннее утро. По Ангаре ходят волны тумана, в котором плавает, невысоко над горизонтом, солнце. Сыро, холодно.
Беру свой небольшой багаж — и, в сопровождении гостеприимного секретаря сельсовета т. Кузнецова, иду к лодке.
Около отчаянного вида «стружка»19 возятся хозяева, затыкая щели паклей.
- Это-то лодка? — прихожу я в смущение.
- Ну, да... Вы не сумлевайтесь, товарищ! Доставим в лучшем виде. А то, сами понимаете, хорошую лодку спустишь в порог, а назад-то ее домой против воды не поднять... Выгоды нет.
Что на это скажешь? Искать другую лодку — задержка. Поэтому — вперед!
Через 7 километров—Дубынинский порог. Мрачные скалы сжимают реку. С грохотом несутся вспененные воды, вздымаясь метровыми волнами. Мелькают берега, камни. Наша посудинка, захлебываясь в волнах, летит...
Порог длиной в 7 км. И мы в девять минут проплываем его. «Стружок» все же выдержал напор воды. О камни нам посчастливилось не стукнуться. Ямщики торжествуют.
Дальше — на протяжении 180 км — река более или менее спокойна.
Покрытые лесом хребты подходят к берегам и то пологими скатами, то обрывистыми утесами и россыпями серых и ржаво-желтых камней спускаются в воду. Погода стоит прекрасная. Только холодновато, и по утрам долго стоит туман.
За 2 1/2 суток проплыли мы 200 км. Дальше мои ямщики плыть не хотят.
- Почему?
Смущенно улыбаются:
- Знаете, Виктор Александрович, дальше порог...
- Ну, так что же? Ведь один проплыли хорошо, а проводника возьмем еще.
- Да нет, этот порог — всем порогам порог. Нашей лодке не выдержать...
Пристаем к одной из деревушек.
—Лоцмана по порогу есть?
—Есть двое. Было пятеро, говорят, да трое потонули в пороге.
Пересаживаюсь в другую лодку, покрепче. На корму садится высокий, здоровый, уже пожилой, но с острыми еще глазами человек. Плывем.
- Далеко до порога?
- А вы послушайте. Шумит.
И, действительно, издалека доносится глухой рокот волн. «Однако, думаю я, если за десять километров слышно, так каково же вблизи?»
«Шаманский» или «Ершовский» порог имеет два русла, разделенные скалистым островом.
—По правому,—говорит мне лоцман, — плыть на этой маленькой лодочке нельзя: — ее в два счета зальет валами, — они здесь в сажень высотой! Поплывем по левому рукаву: в нем больше камней, но течение менее сильное...
Ему лучше знать!
Через несколько минут, как ореховую скорлупу или маленькую щепочку, подхватывает стрежень порога нашу лодку...
Такой грохот, что нельзя разобрать, что кричит мне рулевой. Я гребу изо всех сил — а весла так и вышибают из рук вздымающиеся со всех сторон конические волны—«толкунцы».
Река как бы вся в снегу от пены... И только изредка этот дрожащий и переливающийся саван прорывают черные силуэты камней, точно морды каких-то страшных зверей.
Руки страшно болят от напряжения.
Наконец, последний «залавок»... Самый большой... В ревущую пасть водоворота прыгает с двухметрового водопада лодка... В брызгах и клочьях взлетевшей на воздух пены затмевается окружающее... Но у лоцмана верная рука...
Порог спущен.
Пристаем к берегу. В полуверсте деревушка Ершово. Отправляюсь туда нанимать ямщиков, чтобы плыть дальше.
Захожу в одну из изб. Начинаю задавать вопросы, и сразу же меня поражает особенность здешних жителей — говорить очень громко. Они прямо выкрикивают слова...
—В чем дело? — обращаюсь я к своему старому проводнику: — почему здесь все ревут? 20. Он — улыбается:
— Знаете — ершовских все в округе узнают по этому. Привыкли они реветь, когда работают около порога. У них на берегах там пашни... Еще 40 километров до деревни Воробьеве. Здесь нанимаю новых ямщиков.
- Пороги есть?
- Да, но небольшие. Куда меньше тех, какие проплыли. Только вот «Сосуна» бойтесь,— отвечают мне.
Снова плывем. Течение быстрое. Очень быстрое. Река в теснине, в коридоре скал. Но глубоко и поэтому неопасно. Быстро остаются позади селения около устья р. Илима.
- А вот здесь и «Сосун»,—указывают мне вперед на бушующие по середине реки волны. Оказывается, «Сосун» — это огромный водоворот.
- Знаешь, — говорит мне ямщик:—ежели, например, дерево спустить в него, прямо с ветками ель, например, выйдет она пониже, голенькая: всю обдерет — как игла станет!
Река, наконец, выходит в широкую долину. Порогов больше нет. И теперь я плыву день и ночь.
6-го октября достигаем Кежмы.
Итак—Кежма. Надо срочно организовать вьючный обоз — купить 7-8 лошадей, нанять двух работников из охотников-промышленников, забрать продуктов на месяц - полтора и двигаться дальше. В помощь мне по организации выделяется зав. базой Госторга И. И. Белов.
День проходит в административно - хозяйственных хлопотах, а на следующий день с запада, поднявшись от поселка «Дворец» на лодке против течения по Ангаре, приплыла резервная партия, — А.М.Смирнов и... еще трое. «В чем дело?» удивлен я... Вместо ответа мне протягивают газету. «Кулику угрожают сбежавшие бандиты» — подзаголовок жирным шрифтом. И дальше — тревожное сообщение о 5 вооруженных лицах, будто бы отправившихся грабить Л. А. Кулика на Подкаменную Тунгуску.
—-Этим сообщением — объясняет мне Алексей Миронович — очень взволновались красноярские организации и вот командировали: И. М. Суслов, Д. Д. Попель и из Канской конторы Госторга И. К. Вологжин. Им поручено составить боевой отряд против бандитов.
Я начинаю понимать положение. Действительно, в здешних краях идут темные слухи об уголовных ссыльных, сбежавших летом, о том, что Л. А. Кулик нашел много золота, там — в далекой Стране мертвого леса, о том, что его уже нет в живых—его съели Сытин и рабочие... И много других сенсационных сообщений передает устное таежное радио.
Вместе с Иннокентием Михайловичем идем наводить справки по этому вопросу. Местные организации ничего определенного ответить не могут.
— Точно ничего сказать нельзя, — говорят там: — но, что какие-то неизвестные люди искали Кулика на Подкаменной Тунгуске — об этом мы имеем ряд сведений... Возможно, что это уголовники; возможно также, что они отправились туда с целью ограбить метеоритную экспедицию.
Получив такие сведения, мы, обсудив положение, решаем двигаться дальше все вместе. По первоначальному проекту, в Кежме, если благополучно до нее доберусь, предполагалось, что дальше я поеду только с А. М. Смирновым, а остальной резерв или останется ждать нашего возвращения в Кежме, или вернется обратно.
Теперь положение переменилось, и, чтобы не попасть впросак с возможными бандитами, мы идем все вместе.
Нас пятеро: Иннокентий Михайлович — председатель Красноярского комитета севера —известный путешественник и краевед, а также прекрасный знаток Туруханского края и тунгусов; А.М. Смирнов, уже знакомый читателю, Вологжин — работник Госторга, уроженец Ангары, человек с большими хозяйственными способностями и знаниями края и, наконец, Д. Д. Попель—кореспондент газет и первый сибирский стрелок из винтовки...
Кроме того, с нами трое рабочих, в том числе один из тех, которые были с нами в экспедиции летом, уже оправившийся от своего недомогания.
Деятельно идет подготовка к выступлению.
Вологжин берет на себя хозяйственные заботы и, мастерски торгуясь, покупает лошадей... Алексей Миронович получает назначение быть «Госпланом» экспедиции... С помощью нескольких человек он устроил упаковочную мастерскую и целые дни азартно воюет с веревками, ящиками и кулями, складывая снаряжение и продовольствие во вьюки. Д. Попель занят оружием... Он яростно чистит винтовки, набивает патроны или пристреливает заряды. Мы же с Иннокентием Михайловичем ведем административную часть.
10 октября. Морозное, ясное утро. Еще до рассвета во дворе кипит работа — засёдлываются лошади, проверяется багаж. Минуты сборов летят быстро. Наконец, все кончено; переливчатый свисток, много крепких рукопожатий мозолистых рук, пожеланий хорошего пути...
Наш караван довольно велик: 10 коней, 8 людей и 4 охотничьих пса (конечно, не комнатных, а настоящих, таежных, охотничьих, из породы лаек).
Километров 15 дорога идет берегом Ангары, затем у посада Мозговое она сворачивает круто влево, к северу, и превращается в узкую тропу, извилисто ползущую между деревьями и нередко заваленную упавшими под натиском бурь таежными великанами, соснами или лиственницами.
Погода благоприятствует нашему продвижению. Сильные ночные заморозки сковали предательский моховой покров болот и топей. Наши лошади идут сравнительно легко и проваливаются редко. Но все же проваливаются. Я помню, как в болотах Аяна, еще в предрассветных сумерках, когда по небу только пробежали первые краски зори, один из коней провалился по уши в жидкую грязь, ступив на полметра в сторону. Долго, около часа возились мы, вытаскивая его с помощью веревок и подпирая палками. И был момент, когда хотелось отдать приказ его пристрелить.
Но все же идем хорошо, нередко, обгоняя партии охотников, которые направляются к Подкаменной Тунгуске промышлять белку. В этом году около Ангары очень мало белки, и, в поисках ее, группы кежемцев, пановских и из других деревень двинулись, как только подмерзли болота, в более малолюдные местности. Они идут за 200-300 километров в страну тунгусов — Туруханский край.
Иннокентий Михайлович недоволен.
— Вы представьте себе, — говорит он: — «русаки» идут сейчас охотиться на чужие земли. Бедные «аваньки» 21 только и имеют что белку в своих краях, и вот придут чужие и выбьют ее... на что они будут жить?
Нередко теперь на сугланах (съездах) заявляют они протест против вторжения в свои охотничьи угодья русаков... Но последние плохо подчиняются указам... Где в тайге вы наведете контроль? Но самое скверное, что эти промышленники с Ангары не выполняют традиций тайги — не брать ничего чужого — и обворовывают склады продуктов туземцев.
От Кежмы до Подкаменной Тунгуски, примерно, 200 км. Затем до фактории Вановара еще 30-35 км— берегом. Этот переход прошел не вполне благополучно. Д. Попель со своей малопульной винтовкой увязался, как только мы вышли к Катанге, за рябчиками и заблудился... Он провел целые сутки в тайге и только благодаря счастливой случайности встретился с двумя охотниками, которые и показали ему направление; как итти к фактории.
На пятые сутки мы отдыхаем уже в избушке — квартире заведывающего, и узнаем новости. Леониду Алексеевичу Кулику посчастливилось: в августе ему удалось уговорить крестьянина Васильева, который приехал на Подкаменную Тунгуску к фактории в июле косить сено для Госторга, разделить с ним одиночество в дикой Стране мертвого леса.
Следовательно, подтвердились слухи, гулявшие в Кежме, что Леонид Алексеевич взял себе рабочего. Это нас очень обрадовало. Все же он не совсем один.
Собираем сведения также и о «бандитах»...
Ничего определенного нет и здесь... Но все же тайна их и источники слухов как будто бы раскрываются. В районе фактории за последние годы начинают основываться 2-3 семьи ангарцев — темных личностей. Они живут охотой и, по всей вероятности, тем, что обирают спаивая водкой, тунгусов.
И вот от них-то и текут слухи о бандитах...
Невольно рождается мысль: а не хотят ли эти самые типы что-нибудь предпринять, прикрываясь ширмой слухов о. бандитской группе? Вполне возможно! А это гораздо опаснее: ведь они прекрасно изучили местность, у них запасы продовольствия... Поэтому мы решаем быть настороже.
На фактории есть немного овса. Мы забираем его для лошадей и через сутки двигаемся дальше.
Километров 35-40 идём по берегу Подкаменной Тунгуски, а затем, перейдя вброд реку Чамбэ, поворачиваем к северу и вступаем в девственную тайгу. Дорог или троп уже нет. Только кой где протоптаны оленьими стадами кочевавших раньше здесь тунгусов узенькие стежки. Теперь отсюда тунгусы ушли далеко к северо-востоку, с тех пор ушли, как грозный «Огды» потряс землю и небо огневой бурей.
Но один тунгус—Павел Аксенов — еще живет у устья Чамбэ. И вот, после длительных уговоров, он соглашается показать нам дорогу. Ом должен помочь нам распутаться в сложной системе оленьих троп и довести, обходя самые страшные болота, до горы «Шакрама», откуда уже начинается бурелом, который произвел воздушные волны при падении метеорита, тот бурелом, в котором, двигаясь по направлению, противоположному падению деревьев, всегда придешь к плоскогорью центра падения метеорита.
Рис.13. Напролом через тайгу: путь от базы на реке Хушмо к месту падения метеорита.
С каждым днем становится все холоднее. Небо в тяжелых, серых тучах. Изредка из них, как из тонкого сита, брызжет неприятный дождь. Ночью же—заморозки. Болота и здесь крепки, держат коней.
Идем от света до света. Но продвигаемся немного. То обходы, то надо сделать мостик из веток через топкий ручей, то чаща так сжимает оленью тропку, что надо орудовать топором — просекать себе путь.
Наконец, на третьи сутки — речка Макитта и затем Шакрама. Наш караван вступает в полосу бурелома. Теперь уже сбиться с пути нельзя. Победа! Мы и без проводника найдем дальше путь.
Тунгус Павел между тем смущен. Он шаман — и сам, видимо, не раз рассказывал своим соплеменникам повесть о страшном Огды. И вот теперь он дошел с бесстрашным люче22 до запретной черты. Перейти ее или не перейти? Но люче так спокойны! Они даже рады, что наконец добрались до Мертвой страны...
И тунгус Павел Аксенов двигает коня за нами...
Еще два десятка часов упорного продвижения вперед, по отчаянно трудной дороге. Дело в том, что упавшие деревья когда-то мощной тайги не сгнили за 20 лет. И, вот, приходится итти в переплете стволов и сучьев, скользких от сырости, брать барикады из бревен на склонах холмов, спотыкаться миллионы раз и падать, падать без конца...
На четвертые сутки впереди уже маячат склоны хребтов, ограничивающих «плоскогорье Кулика» — как назвали мы плоскогорье центра падения метеорита. Но в этот же день нам не удается дойти до него.
Стемнело. Завязла одна из лошадей. Заночевали. Д. Попель ушел вперед и пропал. Сейчас он опять заблудился и уже в абсолютно безлюдной местности. Мы беспокоимся. Надо искать. Так как мне уже знакома эта местность, то искать ухожу я.
Всю ночь брожу, сигнализирую выстрелами, жгу костер... Попеля нет. И только на утро мне удалось услышать вдалеке его крик.
Соединившись с ним, мы быстрым шагом идем дальше, переходим вброд Хушмо. Часов в 11-12 дня впереди уже маячит избушка Кулика.
Я сигнализирую выстрелами... Длинными, очень длинными кажутся те секунды, которые проходят до того момента, как издалека приходит ответный сигнал. Раз... Два... Они живы. Ура!
Внезапно начинает падать густой снег. Дует холодный северный ветер.
Мы почти бежим вперед. Туда, где лают собаки.
В полукилометре от избушки мы видим — Леонид Алексеевич Кулик быстро шагает нам навстречу...
Идет снег... Серебрит землю... А у него в отросшей бороде тоже серебро.
19 «Стружок» — долбленая из ствола осины лодка. Распространена в верхнем плесе (течении) Ангары. По своим качествам несравнимо хуже лодок среднего и нижнего течения Ангары — «шитиков», строящихся из теса
20 «Реветь» по-ангарски значит кричать
21 Тунгусы.
22 Люче — русский