А утром опять дела текущие. Игорь с Диной отправляются на Прихушминское болото брать пробы торфа. Мне снова приходится заниматься «разблюдовкой». Группы, маршруты. Но теперь эти дела Флоренский и сам хорошо делает. Привык к нашей компании. Хотя она существенно сменилась. Многие уехали, другие, наоборот, приехали.
Здесь же подробный разговор о причинах срыва наших работ. К.П. пытается доказать, что при существующих моделях явления металлометрия и гидрохимия ничего не могут дать. Слишком мало вещества, и оно весьма сильно рассеяно. Пытаюсь доказать ему обратное. Но это уже разговор вхолостую. Время упущено, заниматься этими делами некогда, договариваемся провести их на следующий год.
Появился Золотов. Отношение к нему у Флоренского подчеркнуто отстраненное, у меня – достаточно спокойное. Через несколько дней идем с ним и нашими таксаторами, Валерой Бережным и Галей Драпкиной, на западный вывал. Моей спутницей на этот раз оказалась Ирина Николаенко.
Она и Галя Камбулова, студентки ТПИ, приехали сюда позднее и не без приключений.
Ехали они, зная только, что будут работать в нашем отряде и что в Ванаваре им поможет Володя Цветков – начальник Ванаварской геологической партии. Но в Кежме они вдруг обнаружили полное отсутствие денег. То ли вытащили, то ли сами потеряли. Ситуация не из приятных. Кежма – не Томск и не Ванавара, промежуточный пункт, где никого знакомых нет. А тут ванаварский самолет прилетел. Они к пилотам. Занять деньги. Те спрашивают, куда девушки направляются. Назвали КСЭ. Тогда пилоты предлагают им идти в кассу и, сославшись на наш отряд, выписать билеты. Пошли, там, ни слова не говоря, выписывают билеты и даже нигде не заставляют расписываться.
Прилетели в Ванавару. Нашли Цветкова. Говорит, что пока здесь никого нет. Разместил их в нашей избе с нарами. Под вечер заходит. Они грустные и сердитые. Спрашивает, почему. Сообщают, что нет денег на продукты. Объясняет им, что нужно просто пойти в столовую и, сказавши кто они, поужинать. Так и сделали, удивляясь патриархальности нравов...
Снова возвращаюсь «на круги своя». Идем сборной группой. Наших четверо, золотовских, если память не изменяет, шестеро. Пришли на западный вывал. Он дважды западный. Во-первых, потому что располагается в 23 км, к западу от Заимки, а во-вторых, все деревья лежат корнями на запад, т.е. сила, валившая их, действовала с запада. Вместе с Валерой и Галей определяем возраст по «ошмыгам» – ранам, когда падающее дерево обдирало кору у живого, сохранившегося до настоящего времени. Одно, второе, третье дерево – вывал леса произошел в 1898 году. Вывал явно докатастрофный. Обычный ветровал.
Кстати, в 1975 г. аналогичный вывал, только другой ориентации, произошел почти в сотне метров от Заимки. Осматривал я его в 1978 г. Ширина вывала метров 50, длина метров сто. Деревья лежат рядочками и очень похожи на ранний куликовский вывал. Но возраст не тот, направление – не то и масштабы явно не сопоставимы.
Вообще год 1961 был для Ванавары нестандартным. Вторая половина сентября. Сверху льет и льет. Когда мы позднее познакомились с многолетними метеоданными, выяснилось, что в этом году осадков было в три раза больше средних многолетних.
Мы это хорошо чувствовали на себе. Вначале, вымокнув за день, пытались сушиться вечером или утром. Но позднее, когда убедились, что придется идти все равно под дождем, на привале просто снимали все мокрое, переодевались в сухое, ночевали, а утром одевали свое походное, но хорошо подогретое. И, естественно, все вещи в рюкзаке находились завернутыми в полиэтилен.
Позднее по поводу такой жизни весьма ярко выразился Дима Демин.
Тоска нелетная, невертолетная,
Незвездолетная - идут дожди.
Дорога дальняя, азимутальная,
Изба центральная, меня не жди.Не скроют ноги мне штаны убогие,
Ругаюсь в бога я: «Да эх, Огды!»
Ищу комету я, ищу ракету я,
Брожу по свету я туды-сюды.Был на востоке я, жил на Ямоко я,
Попал до срока я на Чепрокон.
Не надо Кежмы мне – судьбы медвежией.
На побережье бы, пить самогон.Малозаметная ты, пыль кометная.
Жизнь межпланетная, тебе каюк.
Не тиной вязкою - тропою райскою
Эх, муторайскою, иду на юг.
Здесь расшифровки и пояснения почти не требуются, так как Ямока и Чепрокон – это таежные речки, Кежма и Муторай уже упоминались, а побережье - ночевка в Кежме на берегу Ангары перед вылетом в Красноярск.
Пора готовиться к завершению всех работ. Связи с Ванаварой нет, вертолет опять не летает. Договариваемся с Флоренским, что пойду я с Ириной в Ванавару организовывать вывозку грузов. Пошли через Хрустальный. Там геологической партией ведутся разработки страшно дорогого и почти секретного исландского шпата. Той самой партии, где начальником Ванаварского отделения и является Володя Цветков.
Сначала по тропе, затем вдоль Чамбы, переходя ее несколько раз не разуваясь и не раздеваясь. К вечеру подошли к поселению. Жило и работало там человек тридцать, обитали в домиках, где было даже электрическое освещение. Встретились с местными жителями, и один из них, Артур, предлагает переночевать у него в домике. Соглашаемся.
Зашли, переоделись в сухое, сели ужинать. От 20 капель спирта он категорически отказался. Ограничились чаем. Домик маленький, где-то 3 на 4 метра. Вдоль одной стены койка, у другой – что-то вроде большого ящика. Возле окна – стол, а сбоку – книжная полка. Беру с нее книги, а они и на русском, и на английском, и на немецком. Обращаюсь к Артуру с удивлением и недоверием. «Ты что, и по дойчу шпрехаешь, и по инглишу спикаешь?» – Отвечает на чистейшем немецком, затем английском языке.
Сразу же сдаюсь, моих познаний в языках хватит, чтобы отличить немецкий от английского и разобрать несколько слов, но не больше. Переходим на русский. Спрашиваю его, почему он здесь, неужели другой возможности не было использовать свои познания. Ответил весьма уклончиво, такова, мол, жизнь, и дальше не стал распространяться. Разговор начался, естественно, с дел метеоритных. Высказывает весьма обоснованные и грамотные суждения. Не в пример многим другим, считающим себя специалистами. Переключаемся на вопросы философские, оккультные, литературу, искусство – и во всем этот разнорабочий, бич по внешнему обличью, разбирается глубоко, детально, забивая меня почти по всем статьям. Проговорили мы с ним до полуночи.
В Ванаваре Володя Цветков рассказал мне поистине удивительную историю жизни Артура. Он латыш, фамилия Калниньш или Калвиньш. Его отец - бывший командир роты латышских стрелков, охранявших Ленина. Он, в те годы еще совсем молодой парнишка, был знаком и с Лениным, и с Калининым, у которого не раз сидел на коленях. В начале двадцатых годов его отец умер своей смертью, а мать, имевшая весьма богатую родню в Латвии, перебралась с ребенком туда.
Воспитывался Артур там, ни в чем не зная отказа и в буржуазно-латвийском духе. Окончив школу, учился в Кембридже, затем в Берлине. В одном – физико-математическим и естественным наукам, а в другом – гуманитарно-философским. Война застала его в Берлинском университете, и вскоре он был призван или сам пошел в войска СС, в латышский отдел. Задачи его были не экзекуционными, а чисто пропагандистскими. Мобилизовать, призывать латышей бороться с Советами. Похоже, что роль его была близка к тому, чем занимался Штирлиц из «Семнадцати мгновений весны».
В 1944 или 45 году, когда наши войска вошли в Латвию, попал в плен. Что его ожидало, как офицера СС, говорить не приходится. Но в процессе допросов всплыла его предыстория. Сообщили Калинину, который его еще помнил и дал указание наказать, но оставить в живых. Получил он свои 20 лет и был сослан в Эвенкию.
Был он по-латышски молчаливым, спокойным, трудолюбивым. Абсолютно не пил, не курил, матом не ругался. Остальные бичи относились к нему отстраненно, но без насмешек. Обитал он на Хрустальном безвылазно. Так и прошло 15 лет. В 1963 и 64 годах он был еще там, но мои пути через Хрустальный не пролегали. А в 1968 местные жители рассказали печальную повесть. В 1965 кончился его срок. Собрался и поехал к себе на родину. А там все по-новому. Его бывших друзей-знакомых нет. Кого порасстреляли, кто за границей. Местное начальство, да и жители, смотрят настороженно, неприветливо. Поездил он какое-то время по Латвии и снова вернулся в Ванавару, но уже как полноправный гражданин. Устроился работать егерем. Женился и стал жить обычной ванаварской жизнью. Но года через два умирает жена. И это его доконало. Двадцать лет ссылки – и ни грамма спиртного. Пару лет свободы, тоже без алкоголя. После смерти жены – запил по-черному. А через какое-то время обнаружили его в тайге замерзшего. Или добровольно, или случайно, но ушел он из этой жизни неприкаянным.