Главным результатом и основным итогом КСЭ-1 было обнаружение там повышенной в 1,5 – 2 раза радиоактивности почв и грунтов, а еще важнее то, что сообщение об экспедиции с заголовком «Тайна Тунгусского дива» было опубликовано Ю. Когиновым в августовском номере газеты «Советская Россия».
Публикация не прошла незамеченной, ее перепечатали многие периферийные издания, затем зарубежные, и начался ажиотаж. В адрес бетатронной лаборатории Томского мединститута пошли письма с разнообразными запросами и предложениями. Одни предлагали свои услуги, другие высказывали соображения о дальнейших исследованиях, третьи просились в очередную экспедицию. Академик В.Г. Фесенков прислал запрос в мединститут, интересуясь подробностями, редакция газеты «Вашингтон Пост» просила прислать любые фотографии и все неопубликованное для своей газеты, а школьник из Нью-Йорка хотел знать наше мнение о возможности жизни на планете Венера.
Были и явно шизофренические сообщения. Так, один гражданин доказывал, что это он вместе с Эйнштейном занимался контрабандой, переправляя товары в Турцию с помощью ракет на ядерном топливе. Одна из них, потеряв управление, прилетела на Тунгуску и там взорвалась.
Помимо переписки появились и посетители. Одни пришли спросить, другие – рассказать, а некоторые – помочь. Вообще, термин «Тунгусский метеорит» в тот период действовал как волшебное словосочетание – «Сезам, откройся». Все привезенные образцы сравнительно быстро удалось распределить между специализированными лабораториями. Иногда это были подразделения ТПИ, иногда Березовской экспедиции в Новосибирске, иногда для подготовки образцов к анализам нам приходилось обращаться в ТомНИИВС, не говоря уж о службах мединститута, где, благодаря И.В. Торопцеву, для нас были открыты все двери.
Посещали нас и иногородние граждане. Осенью вначале позвонил, а потом зашел в бетатронную Женя Маслов, научный сотрудник Института прикладной геофизики из Москвы. Был он здесь в командировке, связанной с работой нашего Атомска, о чем я узнал, естественно, позднее. А при первой встрече только понял, что в замерах радиоактивного фона он основательно разбирается. Поговорили с ним о наших результатах, сообщил он свои московские координаты и приглашал зайти в институт.
Был еще приезд К.П. Флоренского, который по пути с Камчатки в Москву специально заехал в Томск, чтобы познакомиться с нашими материалами. Был он вполне удовлетворен данными по вывалу, первыми результатами по анализу металлометрических проб и даже не очень расстроился, ознакомившись с итогами работ по радиоактивности, интерпретировать которые мы считали преждевременным. Сказал я ему примерно следующее: «Радиоактивность в центре там действительно выше по сравнению с периферией. Но чем она вызвана, мы пока не знаем. Это могут быть радиоактивные осадки после ядерных испытаний, могут быть чисто природные причины, связанные с геологией района, но не исключено, что повышенная радиоактивность района как-то связана с самим Тунгусским метеоритом. В 1959 г. мы зарегистрировали факт повышения радиоактивности в этом районе, в 1960 будем выяснять его причину».
Еще одна принципиально важная встреча произошла осенью у Виктора Журавлева с И.В. Верещинским, который приезжал по своим научным делам в ТПИ. Виктор тоже после завершения аспирантуры стал работать в политехническом институте. К нему и направили московского специалиста по радиохимии, интересующегося результатами тунгусских работ. Разговор был обоюдно интересным, и гость оставил свой домашний телефон для московских встреч.
У нас тем временем шла напряженная подготовка к лабораторным анализам массы привезенных проб. Особенно трудоемкой оказалась работа с биологическим материалом. Прежде чем отправить на спектральный анализ, их предварительно нужно было озолить. А что такое превращение в золу сотен граммов древесины или сухой травы? Для этого нужно иметь соответствующие печи, тигли, место для отжига с вытяжкой, а главное, надо было иметь достаточное количество рабочих рук и много свободного времени.
Ничего этого у нас, конечно, не было. Кроме одного - желания побыстрее получить результаты спектральных анализов. Тем более, что первые анализы почв показали заметное повышение концентрации «редких земель» по сравнению с кларковыми значениями. А «редкие земли» – это еще одно возможное подтверждение ядерного взрыва. И вот Галя Иконникова, ставшая аспиранткой ТГУ, взялась за организацию всех дел по обработке проб. На каждую неделю у нее составлялся рабочий график: кто когда идет на озоление, кто подменяет, если получится сбой, и т.д. А работа шла практически непрерывно и преимущественно ночами, когда лабораторное оборудование было свободно. В итоге достаточно быстро были получены образцы для лабораторных анализов и запущена их обработка. Результаты оказались любопытными, но не сверхоригинальными. Прямого доказательства наличия там обломка космического корабля мы не нашли. Хотя зацепка в виде повышенной радиоактивности была более чем заманчива.
Своим чередом шел дальнейший просмотр периодической печати 1908 г. для выявления деталей «светлой ночи», которая наблюдалась на огромном пространстве от Енисея до Атлантики севернее линии Ташкент – Бордо в ночь с 30 июня на 1 июля 1908 года. Просматривая иностранную периодику 1908 г., Николай натолкнулся на весьма любопытное сообщение о наблюдениях профессора Вебера из Киля за регулярными колебаниями магнитного поля Земли 27 – 30 июня 1908 г., которые прекратились, практически, в момент катастрофы.
Предполагая, что эта информация может иметь принципиальное значение, мы тут же направили запрос в Киль с просьбой прислать копии записей Вебера. Затем решили расширить сферу поиска и через директора мединститута, профессора И.В.Торопцева, разослали по всем работавшим в 1908 г. магнитометрическим станциям просьбы выслать копии магнитограмм с 26 июня по 5 июля. Все запросы были отправлены одномоментно, однако обратные письма шли с разной скоростью.
Первый ответ с копиями магнитограмм пришел с Мадагаскара, второй – из Новой Зеландии. Самый последний пришел через три с лишним месяца из Иркутска с копией статьи К.Г. Иванова о геомагнитном эффекте ТМ. Все станции присылали нам свои материалы бесплатно, только Тбилисская обсерватория за копирование магнитограмм запросила с нас 2000 руб.
Маленькую заметку об этом секретарь Томского обкома комсомола поместил в «Комсомольской правде», написав еще раз, что вся работа ведется самодеятельной группой на общественных началах. Буквально через неделю мы получили отлично скопированные тбилисские магнитограммы с гневной припиской срочно опубликовать опровержение, так как «после заметки в «Комсомольской правде», обсерватория получает массу писем, в которых позорят нас и нашу нацию». Но партийная печать опровержений не дает. «Правда» пишет только правду!
А из Киля ответ был самый печальный. Все архивы профессора Вебера погибли во время бомбардировки города нашими союзниками во время войны. Всего из разных обсерваторий и стран мира получили мы более полутора десятков копий магнитограмм. Их анализ, проведенный Сашей Ковалевским, аспирантом-геофизиком, показал, что только на Иркутской магнитограмме имеются изменения геомагнитного поля, почти полностью идентичные его вариациям во время высотных испытаний ядерного оружия.
Эта информация нас изрядно воодушевила, и мы решили существенно расширить спектр своих исторических поисков, запросив все работавшие тогда метеостанции прислать копии их материалов за июнь – июль 1908 г. В рассылаемых письмах давалась краткая информация о ТМ, «светлых ночах» и задавалась серия конкретных вопросов. В ответ получили сотни копий, на основе которых была написана статья в нашем первом сборнике.
В этой переписке, как в капле воды, отразилась вся международная ситуация. Из ЮАР все три письма вернулись нераспечатанными и без всяких комментариев. Из Португалии на пару писем был получен одинаковый ответ: «Письма на русском языке мы не понимаем, пишите на одном из международных языков». Повторили запрос на русском, английском, немецком, французском, испанском и португальском языках, добавив, что русский язык, по решению ООН, тоже является международным. Ответа на эти письма мы не получили.
Любопытное и растрогавшее нас письмо пришло из Франции. Директор обсерватории писал, что все архивы у них погибли во время войны, но он обратился к директору близлежащей метеостанции, получил копии запрашиваемых материалов и высылает их нам. В конце, после подписи, короткая приписка: «Бывший майор армии Сопротивления в борьбе против нашего общего врага – фашистских захватчиков».
А из Бразилии ответ пришел примерно через полгода, за пару недель до того, как в газетах появилось сообщение о нормализации наших отношений с этой страной.
С той же целью было послано обращение в комитет комсомола Ленинградского университета с просьбой организовать массовый просмотр всей периодической печати, издававшейся тогда в России. Комитет организовал для этого более сотни студентов, и они приступили к работе.
Здесь надо сказать, что – по правилам того времени – читателям в библиотеке выдавались газеты только последних трех – пяти лет, а для просмотра газет полувековой давности нужно было вообще получать специальное разрешение. Возможность заглянуть в свою предысторию была для студентов весьма заманчива, поэтому желающих провести эту работу оказалось достаточно. В итоге мы получили более трехсот страниц выписок из двух с лишним тысяч газет, издававшихся тогда в России.
Помню одну любопытную деталь. Находясь в Ленинграде, зашел я в комитет комсомола скоординировать дальнейший просмотр газет, а его организатор спрашивает меня, все ли газеты нужно просматривать, и называет, в качестве примера «Брачный вестник», где сообщались подробности вступления в брак именитых граждан России. Я рекомендовал просматривать абсолютно все. И не зря. Как раз в этой газете была подробнейшим образом описана «светлая ночь», которая не позволила провести грандиозную иллюминацию по поводу бракосочетания одного графа.
В последующем эта информация была использована при написании книги о «светлых ночах» и сейчас находится в личном архиве Николая Васильева, который он сдал на бессрочное хранение в Томский областной архив.