* Научные данные и гипотезы, рассказанные астрономом, были предметом обсуждения на заседании Астрономического общества 20 февраля 1948 года в Москве. Спор в печати продолжается до сих пор.
— Сегодня вечером устроим встречу с учеными,— сказал мне однажды Борис Ефимович.
Я знал, что вместе с палеонтологом Низовским к нам на - корабль перебрался географ Васильев, руководитель экспедиции на дальний архипелаг.
Кроме того, у нас на борту был... астроном.
Он попал на «Седова», когда корабль стоял в Устье, передавая кунгасы злополучному капитану, растерявшему в шторм свои плавсредства.
Я вышел тогда рано утром на палубу, чтобы хоть издали посмотреть на материк. Ведь я не видел его уже несколько месяцев.
Узенькая дымчатая полоска на горизонте...
Но все-таки это краешек Большой Земли!
На воде, такой же оранжевой, как занявшаяся заря, показался моторный катер. Он шел от берега.
— Новые пассажиры,— сказал мне старгюм, наблюдавший за спуском кунгасов, — три человека; астрономическая экспедиция.
— Астрономическая экспедиция? Здесь, на Севере? Почему?
Старпом ничего не мог разъяснить.
Катер подошел, и по сброшенному штормтрапу на палубу поднялись трое.
Первый был низенький, широкий в кости, но худощавый человек в роговых очках на скуластом, сильно загорелом лице, с выпуклыми надбровными дугами, делавшими выражение его несколько странным. Я заметил чуть косой разрез необычно продолговатых глаз.
Очень вежливо поклонившись мне еще издали, он подошел и представился:
— Крымов Евгений Алексеевич. Астроном. Высокоширотная экспедиция. А это — Глаголева Наташа... То есть Наталья Георгиевна. Ботаник.
Девушка, в ватной куртке и таких же штанах, слабо пожала мне руку. Лицо ее казалось измученным, под глазами синева. Вахтенный помощник Нетаев сразу же отвел Глаголеву в приготовленную для нее каюту.
Третий пассажир был юноша, почти мальчик. Он очень важно распоряжался подъемом вещей из катера.
— Пожалуйста, осторожнее. Это приборы, научные приборы!— кричал он.— Говорю вам, приборы! Понимать надо!
Приборы уже лежали на палубе. Ничего похожего на телескоп я не заметил.
Что делает астрономическая экспедиция в Арктике? Разве отсюда лучше видны звезды?
Пользуясь стоянкой в порту острова Дикого, Борис Ефимович пригласил своих гостей — ученых — в салон.
Буфетчица Катя принесла шпроты из заветных запасов. На столе появился капитанский коньяк. Ученые, включая ботаника Наташу, отоспавшуюся, розовощекую и бойкую, с удовольствием отдали должное и закускам и напитку.
Я спросил Крымова:
— Скажите, какая цель вашей астрономической экспедиции?
Протягивая руку к шпротам, Крымов ответил:
— Установить существование жизни на Марсе.
— На Марсе? — чуть не подскочил я.— Вы шутите?
Крымов удивленно посмотрел на меня через круглые очки.
— Почему шучу?
— Разве можно наблюдать отсюда Марс? — спросил я.
— Нет, в это время Марс вообще плохо виден.
— Астроном и ботаник изучают Марс в Арктике, не глядя на небо? — я руками развел.
— Марс мы изучаем у себя в обсерватории в Алма-Ате, а здесь...
— Что же здесь?
— Мы ищем доказательства существования жизни на Марсе.
— Это очень интересно! — воскликнул Низовский.— Я с детства увлекаюсь марсианскими каналами! Скиапарелли, Лоуэлл! Эти ученые, кажется, занимались Марсом?
— Тихов,— внушительно сказал Крымов.— Гавриил Андрианович Тихов!
— Создатель новой науки — астроботаники! — бойко вставила девушка.
— Астроботаника? — переспросил я.— Астра — звезда... И вдруг ботаника! Что может быть общего? Не понимаю.
Наташа звонко рассмеялась.
— Конечно же, звездная ботаника! — сказала она.— Наука, изучающая растения других миров!
— На Марсе,— вставил Крымов.
— У нас при Академии Казахской ССР создан сектор астроботаники, новой советской науки,— гордо пояснила Наташа.
— Как же астрономы и вдруг в Арктике очутились? — спросил капитан.
— Видите ли,— сказал Крымов,— нам приходится искать условия, сходные с существующими на Марсе. Он в полтора раза дальше от Солнца, чем Земля. Атмосфера его разрежена, как у нас на высоте пятнадцати километров. Климат там резок и суров.
— Вы только подумайте,— вмешалась Наташа,— на экваторе днем там +20, а ночью —70°!
— Крепковато,— сказал капитан.
— В средней полосе,— продолжал Крымов,— зимой (ведь на Марсе времена года подобны земным)... зимой там и днем и ночью —80°.
— Как в Туруханском крае,— заметил молчавший до этого географ.
— Да. Климат Марса суров. Но разве здесь, в Арктике, не бывает таких температур? — Крымов беседовал охотно.
Видно, он крепко был влюблен в свою звездную ботанику.
— Вот теперь понимаю, почему вы здесь,— сказал капитан.
— И жизнь существует в Арктике,— продолжал астроном.— А на Марсе ведь есть и более благоприятные условия.
У полярных кругов, например, где солнце не заходит помногу месяцев, температура и днем и ночью держится около -15о. Это же прекрасные условия для растительности!
Я не выдержал:
— И что же? На Марсе есть растительность?
— Пока еще у нас не было прямых доказательств...— уклончиво ответил Крымов.
Капитан налил всем коньяку.
— Наверное, замечательная эта специальность — астрономия. У нас — моряков и полярников — принято рассказывать о себе. Вот бы вы, товарищ географ, и вы, товарищ Низовский, а особенно вы, астрономы, рассказали бы, как учеными стали,— предложил Борис Ефимович.
— Что ж тут рассказывать,— отозвался Низовский.— Учился в школе, потом в университете, остался при кафедре аспирантом... вот и все.
— Меня ученым сделала страсть,— сказал Валентин Гаврилович Васильев.— Страсть к новому, жажда передвижения. Я исходил, исколесил всю нашу замечательную страну. Вот теперь до Арктики добрался. А как подумаешь, сколько еще неисхоженного, неизведанного на наших просторах... радостно становится. Пью за необъятную и красивейшую нашу родину! — сказал географ и выпил рюмку. Все последовали его примеру.
— А вы? — обратился капитан к Крымову.— Вы что расскажете нам?
Крымов стал чрезвычайно серьезным.
— Это очень сложно...— задумчиво начал он, потирая свои выпуклые надбровные дуги,— и очень долго рассказывать.
Мы все стали просить. Наташа жадно смотрела на своего руководителя. Очевидно, она не знала его биографии.
— Пожалуй, я расскажу, — согласился наконец Крымов.— Я родился в эвенкийском стойбище. Раньше эвенков звали тунгусами.
— Вы эвенк? — воскликнула Наташа.
Крымов кивнул.
— Я родился в эвенкийском чуме в тот год, когда в тайге... Вы все, наверное, слышали про Тунгусский метеорит, который упал в тайгу?
— Слышали немного. Расскажите, это очень интересно,— попросил Низовский.
— Это было необыкновенное явление, — сразу оживился Крымов.— Тысячи очевидцев видели, как над тайгой возник огненный шар, по яркости затмивший солнце. Огненный столб уперся в безоблачное небо. Раздался ни с чем не сравнимый по силе удар... Этот удар прокатился по всей земле. Он был слышен за тысячу километров от места катастрофы: зарегистрирована остановка поезда близ Канска, в восьмистах километрах от места катастрофы. Машинисту показалось, что у него в поезде что-то взорвалось. Небывалый ураган прокатился по земле. На расстоянии четырехсот километров от места взрыва у домов сносило крыши, валило заборы...
Еще дальше — в домах звенела посуда, останавливались часы, как во время землетрясения. Толчок был зафиксирован многими сейсмологическими станциями: Ташкентской, в Йене (Германия), Иркутской, которая и собрала показания всех очевидцев.
— Что же это было? — спросил Низовский.— Толчок от удара метеорита о землю?
— Так думали,— уклончиво ответил Крымов. — Воздушная волна, вызванная катастрофой, два раза обошла земной шар. Она была отмечена барографами в Лондоне и других местах.
Странные явления наблюдались во всем мире в течение четырех суток после катастрофы в тайге. Высоко в небе были замечены светящиеся облака, которые делали ночь по всей Европе и даже в Алжире такой светлой, что в полночь можно было читать газеты, словно в ленинградские белые ночи...
— Когда это было? — спросил капитан.
— Б год моего рождения,— ответил Крымов,— в тысяча девятьсот восьмом году. Огненный ураган пронесся тогда в тайге. За шестьдесят километров, в фактории Вановара, люди теряли сознание, ощущая, что на них загорается верхняя одежда. Воздушной волной многих оленей подбросило в воздух, а деревья тайги... Верьте мне, я из тех мест и много лет участвовал в поисках метеорита. Все деревья в радиусе тридцати километров вырваны с корнем, все сплошь! В радиусе шестидесяти километров они повалены на всех возвышениях.
Небывалое опустошение произвел ураган. Эвенки бросались в поваленную тайгу искать своих оленей, лабазы с имуществом. Они находили только обугленные туши. Горе посетило тогда и чум моего деда Лючеткана. Мой отец, ходивший в поваленную тайгу, видел там огромный столб воды, бивший из земли. Отец умер через несколько дней в страшных мучениях, словно его обожгло... Но на коже у него не было никаких ожогов. Старики испугались. Запретили эвенкам ходить в поваленную тайгу. Назвали ее проклятым местом. Шаманы говорили, что там на землю спустился бог огня и грома Огды. Он, дескать, и жжет невидимым огнем всех, кто туда попадает.
В начале двадцатых годов,— продолжал Крымов,— в факторию Вановара приехал русский ученый Кулик. Он хотел найти метеорит. Эвенки отказались сопровождать его. Он нашел двух ангарских охотников. Я присоединился к ним. Я был молод, хорошо знал русский язык, кое-чему учился в фактории и ничего на свете не боялся.
Вместе с Куликом мы добрались до центра катастрофы. Мы обнаружили, что все бесчисленные деревья, миллионы поваленных стволов, лежат корнями, направленными в одно место, в центр катастрофы. Когда же мы увидели этот центр, то были поражены. В центре катастрофы, где разрушения от упавшего метеорита должны быть наибольшими... лес стоял на корню. Это было необъяснимо не только для меня, но даже и для русского ученого. Я видел это по его лицу.
Лес стоял на корню, но это был мертвый лес — без сучьев, без верхушек, он походил на врытые в землю столбы...
Посередине леса виднелась вода — озеро или болото.
Кулик предположил, что это и есть воронка от упавшего метеорита.
Простодушный, общительный, он объяснял нам — охотникам, словно мы были его учеными помощниками, что где-то в Америке, в пустыне Аризоны, есть огромный кратер — полтора километра в диаметре, двести метров глубиной. Кратер образовался тысячи лет назад от падения гигантского небесного тела, метеорита, такого же, как и тот, что упал здесь, и который непременно надо найти. Тогда-то я и загорелся желанием помогать русскому профессору.
На следующий год Кулик вернулся в тайгу с большой экспедицией. Он нанимал рабочих. Конечно, я был первым. Мы искали осколки метеорита. Осушили центральное болото в мертвом лесу, исследовали все углубления, но... никаких следов не только метеорита, но и оставленной им воронки не нашли. Десять лет ежегодно возвращался в тайгу Кулик, десять лет я сопровождал его в его бесплодных исканиях. Метеорит исчез.
Кулик предполагал, что он провалился в болото, а болото затянуло воронку. Но мы бурили там почву и наткнулись на неповрежденный слой вечной мерзлоты. После бурения в буровую скважину вырвался фонтан воды. Если бы метеорит пробил, расплавил этот слой мерзлоты, слой не смог бы восстановиться. Земля теперь и зимой не промерзает глубже чем на два метра.
После второго года работы экспедиции я уехал вместе с Куликом в Москву и стал учиться там. Но каждое лето возвращался на поиски метеорита в родные места. Работы Кулика продолжались. Я всегда сопровождал его. Теперь я уже не был полуграмотным таежным охотником. Я был студентом университета, много читал, начинал даже кое-что критиковать в нашей науке. Но об этом я ничего не говорил Кулику. Я же знал, с какой железной волей, с какой страстной уверенностью искал он свой метеорит, даже стихи метеориту посвящал... Как мог я сказать ему, что пришел к убеждению, что метеорита никогда не было?
— Как не было? — воскликнул Низовский. — А следы катастрофы, а поваленные деревья?
— Да, катастрофа была, а метеорита не было,— внушительно сказал Крымов.— Я задумался над тем, как мог остаться на корню лес в центре катастрофы. Чем вызывается взрыв при падении метеорита? Метеорит влетает в земную атмосферу с космической скоростью от тридцати до шестидесяти километров в секунду. Обладая значительной массой и гигантской скоростью, метеорит несет огромную энергию движения. В момент остановки метеорита, при ударе его о землю, вся эта энергия должна перейти в тепло, это и вызывает взрыв чудовищной силы. Но в нашем случае этого не произошло... Самой встречи метеорита с землей не было. Для меня это было очевидным. Существование мертвого леса навело меня на мысль, что взрыв произошел в воздухе, на высоте примерно трехсот метров, как раз над этим самым лесом!
— Как же так в воздухе? — недоверчиво заметил Низовский.
— Взрывная волна ринулась во все стороны, — уверенно продолжал Крымов.— В том месте, где деревья были перпендикулярны ее фронту, то есть непосредственно под местом взрыва, волна не повалила деревья, она лишь срезала с них все сучья, отломила вершины. Там же, где ее удар пришелся под углом, все деревья в радиусе тридцати-шестидесяти километров были повалены. Взрыв мог произойти только в воздухе!
—В самом деле... это похоже на истину,— задумчиво потирая подбородок, сказал Низовский. — Но какой взрыв мог произойти в воздухе? — рассуждал вслух астроном.— Ведь перехода энергии движения в тепло не было и не могло быть. Этот вопрос мучил меня.
В университете у нас был кружок межпланетных сообщений. Я увлекался Циолковским, его межпланетной ракетой с запасами жидкого кислорода и водорода. Однажды мне пришла в голову мысль — это была очень смелая мысль. Если бы Кулик был со мной, я тотчас рассказал бы это ему, но... началась война. Несмотря на свой преклонный возраст, Леонид Алексеевич Кулик пошел добровольцем на фронт и погиб смертью славных...
Крымов помолчал, потом продолжал:
— Я был на другом участке фронта. Часто наблюдал взрывы крупных снарядов в воздухе. И все больше и больше убеждался, что взрыв в тайге произошел именно в воздухе.
И взрыв этот мог быть только взрывом топлива в межпланетном корабле, пытавшемся опуститься на Землю.
— Корабль с другой планеты? — почти закричал Низовский, вскакивая с места. Географ откинулся на спинку стула. Капитан крякнул и выпил рюмку коньяку. Наташа сидела с широко открытыми глазами и смотрела на Крымова, словно видела его в первый раз.
— Да, гость из Космоса — корабль с другой планеты. И скорее всего с Марса. Только на Марсе можно предполагать существование жизни... Тогда я думал, что взорвались запасы жидкого водорода и кислорода — единственный вид топлива, годный для космических полетов. Так я думал прежде...
— Как? — воскликнула Наташа.— А теперь вы думаете иначе? — в голосе ее было явное разочарование. Как видно, гипотеза насчет гостя из Космоса пришлась ей по душе.
— Да. Теперь я думаю иначе,— спокойно повторил Крымов.— Атомные взрывы в Японии убедили меня, какого рода топливо было на межпланетном корабле.
После войны я посвятил себя проблеме Марса. Мне нужно было доказательство существования жизни на этой планете. Я стал учеником Тихова... И вот я здесь с экспедицией, которая должна изучить поглощение тепловых лучей северными растениями.
— А что это докажет? — подал голос капитан.
— Еще в прошлом веке Тимирязев предложил попытаться обнаружить на Марсе хлорофилл. Это дало бы уверенность, что зеленые пятна на Марсе, меняющие свой цвет по временам года точно так же, как меняет его земная растительность, что эти зеленые пятна — области, покрытые растительностью.
— И что же, удалось открыть хлорофилл?
— Нет, не удалось. Полос поглощения в спектре, присущих хлорофиллу, на Марсе нет. Более того, если сфотографировать зеленые пятна Марса в инфракрасных лучах, то они не становятся белыми, как земные растения.
Все как будто говорило против существования на Марсе растительности. Но Гавриил Андрианович Тихов сделал замечательное предположение. Почему земная растительность выходит белой на таких снимках? Потому что она отражает тепловые лучи, они не нужны ей. Но на Марсе солнце светит скупо. Там растения должны стараться использовать все возможное тепло. Не потому ли зеленые пятна не становятся белыми в инфракрасных лучах?
Строго говоря, поэтому мы, астрономы, в Арктике. Мы проверяем, отражают ли северные растения тепловые лучи.
— И что же? — спросили все мы хором.
— Не отражают! Не отражают! Они поглощают их, как и марсианские растения! — вскричала Наташа. Глаза ее сияли.— Мы можем доказать, что жизнь на Марсе существует, что зеленые пятна—это сплошные хвойные леса! Что знаменитые марсианские каналы —это полосы растительности шириной от ста до шестисот километров!
— Подождите, Наташа,— остановил астроном свою помощницу.
— Каналы? — повторил Низовский.— Значит, они все-таки есть? Ведь недавно говорили, что это оптический обман.
— Каналы на Марсе сфотографированы. Фотопластинка не врет. Их сфотографировано больше тысячи. Они изучены. Доказано, что они появляются, постепенно удлиняясь от полюсов к экватору, по мере таяния полярных льдов Марса.
— Полосы растительности удлиняются со скоростью трех с половиной километров в час,— вмешалась Наташа, которой было не под силу молчать.
— Со скоростью течения воды в водоводах? — изумился географ.
— Да. С этой скоростью,— подтвердил астроном.— Кажется поразительным, что вся эта сеть полос растительности состоит из идеально прямых линий, главные из которых, как артерии, идут от тающих полярных льдов к экваторам.
— Несомненно, это грандиозная ирригационная сеть, созданная марсианами для орошения полей, которые мы и принимали за каналы. А каналов, конечно, нет. Есть заложенные в земле трубы,— уже увлекаясь, предположил Низовский.
Крымов с улыбкой поправил его:
— Заложенные не в земле, а в марсе.
— Значит, жизнь на Марсе есть! Значит, вы правы! — продолжал Низовский.
— Пока с уверенностью можно сказать, что жизнь на Марсе не исключена.
— Чего доброго, марсиане действительно могли прилететь на Землю в тысяча девятьсот восьмом году,— сказал капитан.
— Могли,— невозмутимо ответил Крымов.
— Вот этого только земным людям и не хватало,— проворчал Борис Ефимович, раскуривая трубку.
— Марс — планета умирающей жизни. Обладая меньшим размером и меньшей силой притяжения, чем Земля, Марс не смог удержать около себя первоначальную атмосферу. Ее частички отрывались от планеты и улетали в космическое пространство. Воздух на Марсе редел, испарялись моря, и водяные пары исчезали в глубинах Космоса... Воды на Марсе осталось так мало, что она вся могла бы поместиться в одном нашем Байкале.
— Значит, они летели для того, чтобы захватить нашу Землю! — решил Низовский.— Им нужна наша цветущая планета.
— Мало нам гитлеров, Трумэнов и макартуров,— проворчал капитан,— теперь имей дело еще и с марсианами.
— Я думаю, что вы ошибаетесь. Уэльс и другие писатели Запада, задумываясь об общении миров, не мыслят себе ничего другого, кроме захватов и войн. У них, на Западе, мозги уж так устроены. Свои звериные законы капитализма они готовы распространить на все галактики. На мой взгляд, зная положение с водой на Марсе и видя грандиозные ирригационные сооружения марсиан, мы можем сделать другой вывод об их общественном устройстве, которое позволяет им вести плановое хозяйство в масштабе всей планеты.
— Вы хотите сказать, что там какой-то совершённый общественный строй? — воскликнул Низовский.
— Развитие общественной жизни разумных существ не может привести ни к чему другому,— убежденно сказал географ.
— Несомненно,— подтвердил Крымов.— Но вода исчезает с Марса, продолжает исчезать. Обитатели планеты должны заботиться о том, чтобы жизнь была возможной для будущих поколений, как заботятся о жизни будущих поколений и наши современники. Марсианам необходимо добыть для Марса воду... Она есть, вода! Есть на ближайших Марсу планетах и, в первую очередь, в избытке на Земле. Возьмите Гренландию. Она покрыта трехкилометровым слоем льда. Если бы его удалить, климат Европы значительно улучшился бы. Под Москвой росли бы апельсины. В то же время переброшенный на Марс лед, растаяв там, покрыл бы всю планету пятидесятиметровым слоем, то есть практически заполнил бы впадины былых океанов и снова оживил бы планету на многие миллионы лет!
— Значит, марсианам понадобится только земная вода, а не сама Земля? — спросил Низовский.
— Конечно. На Земле условия жизни настолько отличны от марсианских, что марсиане не могли бы ни дышать, ни свободно передвигаться по нашей земле — ведь здесь они весили бы вдвое тяжелее. Представьте самих себя с удвоенным весом. Марсианам совсем не к чему завоевывать Землю.
Кроме того, достигнув высокой культуры и совершенного общественного строя, они, быть может, знают войны лишь по своим историческим исследованиям. Они придут к нам на Землю, как к друзьям, за помощью, за льдом. — Дружба планет! — воскликнул Низовский.— Но как же можно перебросить на Марс гренландский лед?
— Если металлический корабль может совершить межпланетное путешествие, то такое путешествие может совершить корабль, сделанный из льда или наполненный льдом. Миллионы таких кораблей, посылаемые с Земли на Марс, конечно, не сразу, может быть в продолжение многих столетий, перебросят наконец весь гренландский лед на Марс, который за это время приспособится к новым, лучшим, чем прежние, условиям. Атомная энергия даст межпланетным кораблям необходимую силу.
— Атомная энергия,— сказал географ.— Значит, вы уверены, что в тунгусской тайге взорвалось атомное топливо?
— Вполне уверен. Этому очень много доказательств.
Кроме уже сказанного, могу добавить. Светящиеся облака.
Вы помните их? Они давали не просто отраженный белый солнечный свет. В те ночи наблюдался проникающий даже сквозь тучи зеленоватый и розоватый свет. Несомненно, он был вызван свечением воздуха. В момент взрыва корабля все его вещество превратилось в пар и умчалось вверх, где остатки радиоактивного вещества продолжали свой распад, заставляя светиться воздух. Вспомните о погибшем сыне Лючеткана, об отсутствии ожогов на его теле. Ведь это было не чем иным, как радиоактивным последействием, которое в течение короткого времени имеет место после атомного взрыва.
— Все это чрезвычайно походит на то, что было в Нагасаки и Хиросимо,— сказал географ.
— Но кто же летел к нам, почему они погибли?—спросила Наташа. Крымов задумался.
— Я обратился к видным астронавтам с просьбой рассчитать, когда было выгодно марсианам вылететь с Марса и прилететь на Землю. Ведь Марс приближается к Земле особенно близко один раз в пятнадцать лет.
— Когда же это было?
— В тысяча девятьсот девятом году! — выпалила Наташа.
— Значит, не получается,— разочарованно заметил капитан.
— Если хотите знать, то не получается. Марсианам было выгодно прилететь на Землю в тысяча девятьсот седьмом году, в тысяча девятьсот девятом году, но никак не тридцатого июня тысяча девятьсот восьмого года.
— Какая жалость! — воскликнул Низовский.
Крымов улыбнулся.
— Подождите. Я не сказал всего. Расчет астронавтов указал на поразительное, совпадение.
— Какое? Какое?
— Если бы межпланетный корабль летел с Венеры, то самым выгодным днем прилета было бы тридцатое июня тысяча девятьсот восьмого года.
— А когда произошла катастрофа в тайге?
— Тридцатого июня тысяча девятьсот восьмого года.
— Черт возьми! — вскричал Низовский.— Неужели это были жители Венеры? — Не думаю... Кстати, интересно, что астронавты указывают, что условия полета с Венеры на Марс в те дни были удивительно благоприятны. Ракета должна была вылететь двадцатого мая тысяча девятьсот восьмого года и, летя в том же направлении, как и Венера и Земля, все время находиться между ними, прибыв на Землю за несколько дней до противостояния Венеры и Земли.
— Конечно, это были жители Венеры! Это бесспорно! — горячился Низовский.
— Не думаю,— упрямо возражал астроном.— На Венере слишком много углекислоты, там замечены ядовитые газы. Там трудно предположить существование высокоразвитых животных.
— Но ведь они же прилетели? Значит, они существуют,— настаивал, Низовский.— Ведь не будете же вы утверждать, что с Венеры прилетели марсиане.
— Вы угадали. Именно это я предполагаю.
— Ну, знаете ли!—отшатнулся Низовский.— Какие же у вас доказательства!
Они есть. Вполне разумно предположить, что в поисках воды, которую можно будет использовать, марсиане решили обследовать обе соседние планеты — и Венеру и Землю. Сначала в наиболее выгодный срок они прилетели на Венеру, а потом... двадцатого мая тысяча девятьсот восьмого года вылетели с Венеры на Землю... Видимо, путешественники погибли в пути от действия космических лучей, от встречи с метеоритом или еще по какой-нибудь причине. К Земле приближался уже неуправляемый корабль, во всем подобный метеориту. Потому-то он и влетел в атмосферу, не уменьшив скорости торможением. От трения о воздух корабль раскалился, как раскаляется метеорит. Оболочка его расплавилась, и атомное топливо оказалось в условиях, когда стала возможна цепная реакция. В воздухе произошел атомный взрыв. Так и погибли космические гости именно в тот день, когда их ракета, как говорят теперь точные расчеты, должна была опуститься на Землю... Возможно, что на Марсе с тревогой ждали этого дня.
— Почему вы так думаете?
— Дело в том, что в тысяча девятьсот девятом году, во время великого противостояния, многие астрономы Земли были взволнованы световыми вспышками, наблюдавшимися на Марсе.
— Неужели сигналы?
— Да, кто-то заговорил о сигналах, но голоса эти утонули в возражениях скептиков.
— Они давали сигналы своим путникам,— сказала Наташа.
— Возможно,— ответил астроном.— Прошло пятнадцать лет. К этому времени, к тысяча девятьсот двадцать четвертому году, на Земле уже существовало открытое русским ученым Поповым радио. И вот во время противостояния многие радиоприемники приняли странные сигналы! Тогда закричали о радиосигналах с Марса. Заговорили о шутке Маркони. Но он опровергал это. Падкий на сенсации, он даже сам пытался поймать марсианские сигналы, организовал специальные экспедиции, но... ничего не принял. Никто не расшифровал странных сигналов, принятых на длине волны, на какой не работали земные радиостанции.
— А в следующее противостояние? — возбужденно спросил Низовский.
— В тысяча девятьсот тридцать девятом году ничего замечено не было ни астрономами, ни радиотехниками. Если марсиане в предыдущие противостояния пытались связаться со своими путешественниками, то возможно, что потом они сочли их погибшими.
— Как это все логично... Как все это волнующе! — сказал Низовский, — Следующее противостояние Марса будет в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году,— помолчав, сказал Крымов.— Не знаю, разрешат ли марсиане к тому времени проблему защиты организма от действия космических лучей в межпланетных пространствах... Не знаю. Я, лично, мечтаю о другом. Мы, советские люди, уже овладели атомной энергией. Наша страна — родина реактивного движения. Наши реактивные двигатели указывают на возможность достижения поразительных скоростей. Именно нам, большевикам, по плечу будет завтра задуматься над межпланетными полетами.
—Вы полетите на Марс? — почти испуганно спросила Наташа.
— Да. Я уверен, что полечу на Марс. Развитие разумных существ, развитие науки на Земле протекает в неизмеримо более благоприятных условиях, чем на Марсе. Мы полетим к ним раньше и сделаем это удачнее, чем они...
Крымов замолк, потом рассмеялся.
— Вот видите, почему я стал астрономом. Я, кажется, рассказал вам много больше, чем хотел. Это коньяк виноват.
— Простите,— сказал Низовский,— я палеонтолог... Мы по кусочкам кости можем восстановить облик когда-то жившего на земле животного. Разве нельзя представить себе, как выглядит разумный обитатель Марса? Ведь вы знаете все условия его существования. Опишите, как выглядел бы гость из космоса?
Крымов улыбнулся.
— Я думал об этом. Извольте, скажу... Кстати, я читал предположения одного из ваших коллег, палеонтолога и писателя профессора Ефремова. Я с ним во многом согласен... Единый мозговой центр и расположенные вблизи него органы стереоскопического зрения, слуха... Это все обязательно. Конечно, обязательно и вертикальное положение существа, дающее наибольший обзор местности. Теперь о внешности. На Марсе климат суров, температура резко меняется. Вероятно, марсиане не очень красивы. Они должны обладать защитным покровом, толстым слоем жира, густой шерстью или кожей фиолетового оттенка, поглощающей, как и марсианские растения, тепловые лучи. Роста марсиане маленького... ведь там небольшая сила тяжести... мускулы у них развиты меньше, чем у нас. Ну, что еще?.. Ах, да!.. Дыхательные органы... Они развиты у них в высшей степени. Ведь они должны использовать ничтожное количество кислорода, имеющееся в марсианской атмосфере... Впрочем, я не ручаюсь за точность...
— А как могут выглядеть разумные существа, живущие на Венере? — задумчиво спросил Низовский.
Астроном рассмеялся.
— Вот по этому поводу я ничего не могу сказать. Мы еще слишком мало знаем...
— А все-таки... они прилетели с Венеры,— тихо сказал Низовский.
Крымов покачал головой.
Разошлись мы далеко за полночь. Борис Ефимович был в восторге от этого вечера.
- Вот это человек! Какая у него единая линия в жизни! Такого бы к нам, в Арктику!
Я помню прощание с астрономом. Вместе с Наташей он высаживался на Холодную Землю, чтобы исследовать еще и там отражательную способность местной растительности В катер спускали приборы. Наташа и Крымов махали нам руками. Капитан дал прощальный гудок, он всегда так делал, внимательный Борис Ефимович.
Низовский перегнулся через реллинги и крикнул-
— С Венеры!
— С Марса! — крикнул в ответ Крымов. Он не улыбался был серьезен.
Катер все уменьшался, прыгая на волнах. Он приближался к зубчатой линии далекой земли. Через час катер вернулся. «Георгий Седов» готовился лечь на курс.
А.П.Казанцев, Гость из космоса, ГИГЛ, Москва, 1958, 238с.