ВАНАВАРА - МЕККА МЕТЕОРИТЧИКОВ
На раздольной поляне, сбегающей террасами к Подкаменной Тунгуске, раскинулся большой поселок Ванавара. Избы стоят дружно, посматривая своими окнами на заречную тайгу, которая с этого возвышенного места видна как на ладони. У самого берега деревья поднялись во весь рост, так что их можно оглядывать снизу доверху; вверху стволы не различаются и только колкие вершины обозначают их. Еще дальше тайга теряет свои очертания и становится похожей на гигантский ворсистый ковер, узоры которого все больше голубеют к горизонту, и за дымкой трудно становится различить границу, отделяющую небо от тайги. Для человека, вышедшего из пустынных, необжитых мест, Ванавара с ее просторными избами, клубом, магазинами, со звонкими голосами мальчишек и девчонок кажется сказкой.
Мимо поселка проносится мощным потоком Подкаменная Тунгуска. Ее широкая лента, проутюженная ветрами, морщинится среди изломанной горной жилы, которая перечеркивает по биссектрисе внушительное обнажение трапов и зарывается в воду. Река, постепенно заворачивая, устремляется к новому обнажению, и больше ее не видно. Словно ушла она под каменные стены таежных замков.
И над всем этим висит величественный купол из небесной лазури, от которого сейчас пышет жаром.
Мы сидим на берегу реки, бросаем гальки, которые по-лягушачьи ныряют в водяные бугры, и безуспешно пытаемся завязать разговор со старичком-водовозом. Он прогрохотал на своей повозке мимо нас и «занукал» лошаденку по брюхо в реку. Лошадка тут же опустила обросшую голову, и, закрыв глаза, беззвучно припала к воде.
Из леса доносится грохот трелевочного трактора, а из клубного репродуктора несется музыка. Но одно другому не мешает.
На берег реки выбежала стайка маленьких ванаварцев. Это питомцы эвенкийского интерната.
Как сильно изменилась жизнь Ванавары — в прошлом убогой, дикой фактории Анавар. Сегодняшняя Ванавара выросла на месте розовых берестяных чумов и черных покосившихся изб. В двадцатые годы все население поселка состояло из четырех-пяти семей. Место было привольное, свобода неограниченная, леса славились дичью и зверем, реки — рыбой. Но экзотика оказывалась только внешней стороной жизни поселенцев. Другая сторона была мрачной и тяжелой.
Яркое, знойное лето крайнего Севера обидно короткое. Оно кончалось, и снова приходила длиннющая студеная зима и заносила снегом по самые крыши одинокие избы. По месяцу стояли пятидесятиградусные морозы. Ошеломляющая стужа фантастически преображала местность: белая пустыня, черное небо, оранжевая Луна и звезды, звезды... Дикий, леденящий душу ландшафт. Люди тупели от безысходной тоски, пухли от голода, гнили от морозов.
Ванавара лежала в стороне от проторенных дорог, безвестная, маленькая, окруженная тьмой лесов и болот, словно спряталась от всего мира, и никому не было до нее дела, как и до сотен таких же таежных поселков, разбросанных по всему Северу. И вдруг о ней заговорили: в 60 километрах от нее упал Тунгусский метеорит. Грустное, немного экзотичное название фактории стало часто упоминаться в научных журналах.
Тысячи людей неожиданно узнали, что есть на свете реки Тэтэрэ, Ванаварка, Чамба, что есть поселки Байкит, Стрелка, Муторай...
Третий день мы торчим в Ванаваре, поджидая отставших ребят. Руководство геологической экспедиции предоставило в наше распоряжение просторную, светлую комнату, которую мы уже успели основательно обжить. На стенах — ружья, походное снаряжение, сумки. Под потолком клубы табачного дыма, на полу — рюкзаки, ящики с приборами, мешки, палатки, веревки. Чуть ли не четверть комнаты заняли продукты. Мы не то в пятый, не то в двадцать пятый раз обсуждаем все, что только можно обсуждать. Еще раз уточняем маршруты радиальных «троек» и задачи джолиндуконской группы, вылетающей через два дня на поиски восточного вывала леса, описанного В. Шишковым в 1911 году. Этой группе предстоит провести обследование рек Джолиндукона и Кулинды, Сегочамбы и Большой Еремы, Еремакана и Алтыба. Этот обширный район, лежащий к востоку от Ванавары, за сотни километров от нее, нужно изучить в течение двух экспедиционных месяцев.
Наши «врачи» прожужжали все уши об эвенкийском стойбище под Мутораем на берегу Чуни. Стойбище вымерло, как говорят, от эпидемии чумы в 1910 году. Вопрос о влиянии тунгусского взрыва на организм человека уже изучен. Собственно, никакого влияния пока не обнаружено, но, может, эта неизвестная ранее могила даст какой-нибудь новый ответ.
«Лакурцы» до дыр затерли карту, отыскивая на Лакурском хребте приблизительное местоположение «Сухой речки», где, как говорит об этом эвенкийская легенда, возможно, хранится одна из глыб развалившегося метеорита.
Наконец-то прилетают остальные группы.
Встречаем отставших ребят у здания аэропорта. Небольшое поле аэродрома расположилось на спине плоской сопки. Лес подступает со всех сторон и только там, где река Ванаварка подрезает сопку, деревья прячутся за косогором. По краям летного поля из земли торчат пни. Новенький бульдозер, урча, возится с ними: поле расширяется для приема больших самолетов.
Авиация приблизила далекую Ванавару к людям. Если в 1927 году Кулику приходилось добираться до нее «зимником» из Тайшета за сорок дней, то теперь из Красноярска до Ванавары самолетом можно долететь всего за шесть часов. А как мечтал Леонид Алексеевич об этих быстрых воздушных перелетах до самого центра падения метеорита. И чтобы не пришлось будущим исследователям «ползать червем на брюхе» по тайге, как это приходилось делать ему, он сделал главное — подготовил им путь! Теперь легче добираться до куликовских изб, стоящих рядом с эпицентром тунгусского взрыва.
Трясем руки прилетевших парней и девчат, смеясь, обмениваясь впечатлениями и новостями, отправляемся в поселок. Теперь мы все вместе.
Уже под вечер, когда Плеханов сделал краткую информацию о предстоящей работе в районе катастрофы, когда изба звенела от песен, кто-то предложил выпить за Кулика. Оборвалась песня. Стройнее стали ребята. «За Кулика!».
Последние приготовления к выходу в тайгу. Сначала отправится группа из четырех человек. Ее вести поручили мне: я по прошлому году знаю куликовскую дорогу. Мы должны подготовить все для приема грузов и людей. Тогда выйдут остальные
Провожающие окружили нас, помогают надеть рюкзаки. Плеханов стоит рядом и, засунув руки в карманы штурмовки, оглядывает нас. На голове командора, как блин, лежит маленькая, замызганная тюбетейка, штурманский костюм висит мешком, на ногах сапоги, посеревшие от дорожной пыли. Ни за что не подумаешь, что он начальник большого тунгусского метеоритного отряда Сибирского отделения Академии наук СССР. И только мужественное, загорелое лицо, очень похожее на лица куперовских индейцев, говорит о недюжинном характере.
— Готовы? Значит, через три дня мы отправим вам первые тонны груза... Как и договорились. Ну, чтобы тропа не стала дыбом. До встречи на избах!
Идем по Ванаваре. Лайки, увидев у нас ружья и рюкзаки, забеспокоились. С лаем и повизгиванием они бегают вокруг, словно просят, чтобы мы взяли их в тайгу.
До первого болота вместе с нами шли магнитологи и болотоведы. Они должны взять контрольные отсчеты и образцы. Задача геоботанической группы КСЭ — обследовать болота района падения Тунгусского метеорита, выяснить особенности их строения.
На ржаво-бурых торфяных буграх Цветковского торфяника первый привал. Дальше мы пойдем одни. Пока отдыхаем. Львов — душа и гордость болотоведов, высокий, с лихо сидящей на голове кепкой, устроился на черной лысине кочки и раскурил папиросу.
— Юра, — к Львову подсела одна из девушек. — Как бы ты охарактеризовал это болото?
Кто-то спокойно магнитофонным голосом вставил под общий смех:
— С таким вопросом обратился наш корреспондент к молодому ученому. — Девушка смущенно потупилась. Львов ответил, улыбаясь:
— Я бы назвал его классическим, потому что на нем растут рощи карликовой березки, иначе «бетулы наны».
После перекура ребята принимаются за работу. Львов коротко отдает распоряжения. Из рюкзаков появляются лопатки, тетради, линейки... Собирается ручной тур Гиллера. Под слабым ветерком лениво мотаются чистые листки блокнота. Начинается описание местности, условий залегания массива, растительного покрова. Львов шагает с лопатой по торфянику, часто останавливается и внимательно осматривает болото.
Болотоведам предстоит ответить на два основных вопроса. Являются ли болота в центре катастрофы естественными образованиями, и если да, то оказала ли на них тунгусская катастрофа какое-либо влияние?
Смотрим, как все это будет осуществляться. Львов, поковыряв носком сапога разложившуюся вершину торфяного бугра, спустился вниз, к его подножию, деловито потоптал мох, опустился на колени и стал рыть шурф. Его помощник принялся бурить в другой стороне болота. Он воткнул бур в чистую дернину и, наваливаясь грудью на ручку, начал поворачивать его. Рывок, еще, и штанга совсем ушла в торф. Пробу уже ждут. Влажный, гнилой керн выкладывается на фанерку, его выравнивают и осторожно делают срез так медленно и внимательно, словно это не столбик торфа, а мина с хитрым механизмом. Готовый срез зарисовывают и описывают. А парень знай себе играет буром. Мотается черный чуб. Руки, как тиски. Ушла в скважину штанга. Кончик торчит. Привинчивает вторую, третью...
— Слушайте, успеете ли вы за лето продырявить все болота? Ведь одну пробу уходит столько времени... Тут же сплошные торфяники.
— Ну и что. Плеханов сказал «надо».
Со стороны шурфа доносится смех. Магнитологи Ковалевский и Фаст подтрунивают над девушкой, которая фотографирует ландшафт. Говорит Ковалевский:
— Галка, брось ты снимать эту грязь!
— Ух...х ты, это же характерная черточка болотного ландшафта.
— Галка, ну зачем тебе эти палки. — Ковалевский пренебрежительно кивает на березовую рощу. — Сымай меня у прибора. Смотри, какой я статный, могучий...
— Ну надо же. Это ведь интересная растительная группировка, — свирепеет Галка. — Палки. Сам ты палка!
Но ее уже не слушают. Лица у магнитологов стали озабоченными. Склонившись над прибором, они о чем-то переговариваются.
— Растрясли прибор, не могут урегулировать, вот и пристают к другим, — ворчит Галка.
Да, по этим тропам не только приборы растрясешь.
— И зачем вам нужен этот торф? — буркнул Вербицкий, начинающий физик из нашей четверки. Он сидел у шурфа, и, наверное, в десятый раз перематывал одну и ту же портянку. Львов поднялся из ямы:
— Чтобы исследовать на ботанический состав и степень разложения...
— А зачем вам надо знать этот состав? — Вербицкий удивленно уставился на него.
— Ну, конечно, для физика — непостижимая мудрость. — улыбулся Львов. — Для того, чтобы узнать строение и состав торфяной залежи по каждому из обследованных массивов.
— Для чего?
— Чтобы, сравнивая слой 1908 года с ниже- и вышележащими слоями, определить элементарный состав выпадающих осадков.
— Вот это работа... Фонтан!
Наконец, Вербицкий справился с портянкой. Вдавил каблуком окурок в мокрый торф. Пора нам в путь-дорогу.
...Солнце стоит почти в зените. Жарко. Посмотришь вдаль — знойное марево колышет темную полосу леса. Мы прощаемся и уходим на север, туда, где за влажными лесами стоят избы Кулика.
Итак, нас четверо: Тульский—научный сотрудник СОАН, Бердышев — ассистент кафедры биологии ТГУ, Вербицкий — студент ТГУ и я — студент СМИ.
Тропа, пунктиром проходящая через район, который лежит между Ванаварой и избами Кулика, на карте занимает около десяти сантиметров. Короткая, немая черточка. Сантиметр на карте — десять километров по тайге.
Время близится к вечеру. Мы почти выбились из сил. Все злые и голодные. Вербицкий совсем скис. Его доконали портянки. Бердышев, который официально числится в экспедиции врачом, прикладывает все свое умение, чтобы облегчить страдания незадачливого путешественника. На очередном привале я стаскиваю с Вербицкого сапоги, обуваю в кеды, забираю его рюкзак и, умышленно идя на ссору, объявляю его маменькиным сынком. Вербицкий судорожно глотает и хрипло говорит:
— Ладно, парни, давайте считать, что я притворялся...
Медленно продвигаемся по тайге. А хочется бежать от скрипа деревьев, от воя ветра, выйти на болото, там хоть светлей.
...Палатку поставили на берегу ручья. Быстро разогреваем тушенку, варим чай. Наспех глотаем горячую пищу. Кончали ужин без Вербицкого: он спал, прижимая к себе большую деревянную ложку.