ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ.
ПРИСТАНЬ НА ХУШМЕ

Мы идем по широкой, заболоченной долине Нерюнды, поросшей чахлым лесом и кустарником. Тропа пересекает ее многочисленные мелкие притоки, теряется в густо поросшем кустарниковой березой кочкарнике и вновь появляется на возвышенных местах, извиваясь среди деревьев. Путь часто преграждают то упавший ствол лесного великана, то густая поросль молодого леса. 
     Впереди едет Илья, вооруженный «пальмой»—большим, тяжелым, остро отточенным ножом-тесаком, насаженным на двухметровое древко. Пальма служит и опорой при езде, и для уничтожения встречающихся препятствий: одним ударом пальмы эвенк легко перерубает под косым углом молодое деревце диаметром до 10—12 сантиметров. Пальму употребляют для рубки дров, а также для самозащиты. Вооруженный пальмой эвенк спокойно принимает встречу с хозяином тайги — медведем. Илья и его спутницы едут верхом на оленях. Мы идем пешком, далеко отстав от наших проводников, но не беспокоимся, так как с тропы трудно сбиться. 
     Бросается в глаза бедность здешней тайги цветами. Багульник, жимолость, лиловатые цветы мышиного горошка, розовый шиповник, яркие оранжевые цветы таежной лилии саранки — вот, пожалуй, и все. Зато много ягодника. Сухие возвышенные места покрыты сплошным зеленым ковром брусничника. В более влажных местах в изобилии растет голубика. Ближе к воде пышно кустятся заросли красной смородины — кислицы. Изредка встречается черная смородина. 
     Через два дня пути по хорошей тропе мы добрались до разведочного участка. На высоком берегу таежной речки Чамбы расположилось несколько добротно срубленных доми­ков. Здесь ведутся разведка и добыча благородного кальцита. Пока Катя сдавала привезенный от Смирнягина груз, мы успели осмотреть разведочные выработки. Это месторождение было в свое время открыто Янковским, который назвал его Хрустальной шиверой. 
    Наш дальнейший путь проходил в стороне от тропы. Сначала мы шли по берегу Чамбы. В береговых обнажениях чернели пласты песчано-глинистых сланцев. Внезапно магнитный посох извлек из прибрежной отмели тяжелую полуокатанную гальку, которую с трудом удалось оторвать от него. Увы! Это был не метеорит, а только обломок мартита, обычного земного минерала, смеси магнетита с красным железняком — гематитом. Скоро обломки мартита стали по­падаться не только среди гальки, но и в береговых обнажени­ях песчаников. 
    Приближался вечер. Мы перебрели Чамбу и остановились на ночлег около устья ее правого притока Огне, что значит по-эвенкски «сухая речка». Невольно вспомнилась «сухая речка», образовавшаяся будто бы после падения Тунгусского метеорита и до сих пор не обнаруженная. 
     На следующий день мы отправились дальше. Теперь наш путь шел по бестропью вверх по долине Огне. Тщетно приглядывались мы, стараясь обнаружить следы лесного вывала. Вокруг расстилалась однообразная тайга, и отдельные поваленные деревья были следами обычного ветровала. 
     Караван далеко ушел вперед. Мы шли за ним. Время от времени я брал почвенную пробу и промывал ее в русле речки. Увы! Все они показывали полное отсутствие каких-либо металлических частичек, которым можно было бы приписать метеоритное происхождение. 
     В воздухе стояла знойная, парная духота. Обливаясь потом, мы медленно продвигались вперед, тщательно прис­матриваясь к оленьим следам. Среди густого леса то там, то здесь валялись полусгнившие стволы крупных деревьев, в расположении которых нам бросилась в глаза определенная закономерность: они лежали в одном направлении, вершинами в нашу сторону. Пока в этом не было ничего необычного: такие повалы деревьев, вызванные ветрами, часто встреча­ются в тайге. 
     Но вот количество поваленных деревьев стало резко увеличиваться. Среди чахлой, мелкорослой тайги строго параллельными рядами лежали огромные стволы, то полусгнившие, то хорошо сохранившиеся, почти все со следами лесного пожара. Их вершины были направлены на юго-восток. Стало ясно, что мы вступили в зону гигантского лесного вывала, вызванного падением Тунгусского метеори­та. Это предположение превратилось в уверенность, когда мы установили, что по мере нашего продвижения азимут пова­ленных деревьев стал постепенно смещаться к югу: по карте было видно, что мы, приближаясь к заимке, пересекаем вывал под некоторым углом. 
    Заночевали мы в верховьях Огне, в мрачном, сыром месте, среди бесконечных рядов мертвых поваленных деревьев.
     На следующий день часам к двум мы вышли на куликовскую тропу, отчетливо прослеживающуюся среди густой тайги. Янковский снял шляпу и приветствовал ее, как старого знакомого. Прошло еще несколько часов, и вот наконец перед нами показалась небольшая таежная речушка Хушма. Янковский остановился, опустился на колени и земно ей поклонился. Чувствуя, что ему хочется побыть одному, мы немного приотстали. Притихший и сосредоточен­ный, он медленно шел по берегу, вспоминая, должно быть, прошлое, когда он вместе с Куликом работал в этих местах.
      Последний участок пути всегда кажется очень долгим. Путь вдоль берега Хушмы представлялся нам бесконечным. Но вот из-за густых зарослей показался синеватый дымок — это наши проводники расположились на отдых. По полу­сгнившему стволу мы перебрались через небольшой ручей и на берегу Хушмы увидели полуразвалившуюся баню, на крыше которой успела вырасти молодая лиственница. Через несколько шагов мы очутились на небольшой полянке, окруженной густым лесом. На окраине полянки стоял неболь­шой, добротно срубленный барак с хорошо сохранившейся тесовой крышей. Этот барак я видел на одной из фотографий Кулика—он стоял среди пустынной местности в окружении нескольких деревьев. Сейчас все вокруг утопало в густой зелени, среди которой выделялась купа могучих лиственниц. Внешний вид барака остался неизменным, и даже лестница, ведущая на чердак, стояла так же, как 30 лет назад. Вот только дверь была сорвана с петель и, полусгнившая, валялась на земле.
      Мы вошли внутрь. Там было темно и сыро. В углу стояла старая, проржавевшая железная печка. У небольшого застекленного окна примостился маленький столик, а у противоположной стены разместились прочные, добротно сделанные нары. В бараке было грязно и холодно. В сыроватом воздухе с противным писком кружились комары. По старой лестнице мы поднялись на чердак. Он был завален всяким хламом — ящиками, пузырьками, склянками, железными сетками. Тут же две сплетенные из тальниковых прутьев верши.
      Мы подмели пол, навесили над дверным проемом марле­вый полог, затопили печку, и в бараке сразу стало тепло и уютно. Проводники не захотели разместиться с нами, но с удовольствием приняли приглашение поужинать. За ужином я провозгласил тост за благополучное прибытие и поблагода­рил гостей за хорошую компанию в пути. Они выпили, закусили, немного поговорили и отправились к себе в чум. Я вышел их проводить.
      — Как ты терпишь? — спросила Катя, глядя, на мою непокрытую бритую голову, вокруг которой тучей вились комары.
      —Они меня не трогают,— ответил я.
      — А ведь верно! — со смехом воскликнула Катя.— Посмотри, Илюшка, комары не садятся на этого люче. Почему?
     Я объяснил, что у меня есть «лекарство» от комаров, но она сначала не поверила. Пришлось преподать наглядный урок действия диметилфталата и подарить каждому по пузырьку этого «лекарства», которое, к сожалению, не завозят в эти изобилующие гнусом места, хотя здесь оно особенно необходимо.
      Диметилфталат — это одно из замечательных изобрете­ний середины нашего века. Не так давно работа летом в тайге, а тем более в заболоченной местности была пыткой из-за обилия комара, мошки, мокреца и прочей крылатой нечисти. Необходимой принадлежностью таежного снаряжения была тюлевая сетка, которая хотя и предохраняла лицо и шею  от укусов,  но  заставляла  мучиться  от нестерпимой духоты. От мокреца — маленькой, пестренькой, чуть заметной мошки, очень больно кусающейся,— сетка не спасала. На руки необходимо было надевать плотные перчатки: без них летом  работать было невозможно.   Сейчас   все  это  стало далеким воспоминанием. Достаточно смазать открытые уча­стки кожи несколькими каплями диметилфталата, и вы по меньшей мере на час гарантированы от укусов кровососов. Исключение,   правда,   составляют   слепни,   песьи   мухи   в оводы, на которых диметилфталат не действует.
      На следующее утро Катя и Типталик угостили нас лепешками, приготовленными по-эвенкски, без сковороды и масляной подмазки. Из круто замешанного теста они сделали несколько лепешек величиной с добрую тарелку каждая. Типталик разгребла хорошо прогоревший костер, положила на расчищенную площадку лепешки и засыпала их горячей золой. Через полчаса она вытащила их, несколько раз дунула, обтерла подолом и подала к столу. Несмотря на приставшую золу и мелкие угольки, лепешки показались нам очень вкусными. Впоследствии мы не раз прибегали к этому способу изготовления хлеба.
      В ожидании Флоренского мы рассортировали и привели в порядок привезенный груз, ознакомились с ближайшими окрестностями, отобрали и промыли несколько проб. Как и раньше, в них оказалось много магнетита и ни одной метеоритной частицы.
      26 июля мы распростились с нашими проводниками, и они отправились в обратный путь. Вскоре после их отъезда послышался отдаленный собачий лай, а затем во главе с Флоренским появились наши товарищи—мокрые, грязные, но веселые и оживленные. В бараке сразу стало шумно и тесно. Послышались шутки, смех. Мы обменялись впечатлениями. К сожалению, Флоренскому не удалось найти «сухую речку», которая, по слухам, находится в верховьях Лакуры. В почвенных пробах, так же как и у нас, не было встречено ни единой метеоритной частицы, а проанализированный Палеем шлих неизменно показывал нулевое содержание никеля, этой обязательной составной части каждого железного метеорита.
Главная | Архивные документы | Исследования | КСЭ | Лирика | Ссылки | Новости | Карта сайта
© Томский научный центр СО РАН, Государственный архив Томской области, Институт систем информатики СО РАН, грант РГНФ №05-03-12324в