Автор этого очерка Виктор Александрович Сытин — человек, интересной, поистине романтической судьбы. Литератор, написавший два десятка книг и сотни очерков, статей, научных публикаций, он по первой своей профессии — инженер - изобретатель, внесший свой вклад в развитие применения авиации в сельском и лесном хозяйстве и в создание методов изучения стратосферы.
Одна из самых известных улиц Парижа — Елисейские поля. Это широкий проспект, обрамленный невысокими платанами. Он протянулся километра на два от площади Согласия до площади де Голля (ранее — Звезды) с Триумфальной аркой с ее центре. Небольшая круглая площадь Ронд пуан (Круглая точка) делит Елисейские поля на две почти равные, но резко отличающиеся друг от друга части.
От Ронд пуан до площади де Голля, так сказать, «городская» половина авеню. Здесь по обеим сторонам его широченные тротуары, шести-семиэтажные дома, яркие витрины дорогих Магазинов, первоклассные кинотеатры, кафе, кабаре, редакции крупных газет.
Другая часть Елисейских полей, от Ронд пуан до площади Согласия, пересекает старый парк и почти не застроена.
Между этой парковой частью авеню и Сеной есть два огромных здания под полукруглыми крышами. Это Большой и Малый дворцы. Они никогда не были резиденциями королей или президентов. Построили их для парижской выставки, открывшей начало нашего века. В Малом дворце уже давно помещается музей искусств парижского муниципалитета, а Большой отдан университету — Сорбонне—для популяризации наук.
В музее Малого дворца экспонируются картины и фарфор, ковры и старая мебель, эстампы, книги, монеты и т. д.
Однажды мне довелось пройтись по его залам. Запомнилось мало. Пожалуй, только чудесные ковры и причудливая мебель XVIII века.
А вот Большой дворец посетить не удавалось, хотя друзья не раз советовали побывать в расположенном в части этого здания музее, посвященном достижениям науки и техники, — «Дворце открытий».
Я вышел из отеля воскресным утром пораньше, чтобы подышать свежестью в старом парке Елисейских полей.
Часы показывали только начало девятого. До десяти, до времени открытия музея, времени было еще много, и, чтобы не дожидаться у входа, я присел на скамью в тени старого дерева-гиганта.
Слева, по краю проезжей части авеню, несколько плотников сооружали трибуны для приглашенных на традиционный парад в честь Национального праздника Франции — 14 июля, дня взятия Бастилии.
Однако стук их молотков и шум проносившихся за моей спиной машин мало нарушали своеобразный покой и тишину парка. Возились воробьи в кроснах деревьев, ворковали горлинки.
Один из немногих прохожих, пожилой сухощавый человек в форменной каскетке швейцара отеля или служителя какого-то оффиса остановился перед скамьей, на которой я сидел.
— Разрешите, мосье?
— Пожалуйста. Ему, видимо, хотелось поговорить, и, помолчав немного, он сказал:
— Извините. Вот вы курите. Но это же вредно!
— Привычка.
— Я, между прочим, тоже курю. Только мало...
— Хотите?
— Американские? О, вы иностранец, американец? — В голосе его послышалась настороженность.
— Нет. Русский... Из Москвы.
Он сделал непроизвольное движение, точно хотел отодвинуться, и поправил галстук. Потом улыбнулся.
— Извините, мосье. Но я первый раз в жизни, а я уже немолод, как видите, разговариваю с русским, советским. Можно задать Вам вопрос?
— Ну, конечно! Любой!
— Во время войны мы очень любили русских. Потом вы сделали бомбу и стали угрожать всем. Зачем вы хотите подчинить себе весь мир, нас, французов?
Я не выдержал и рассмеялся. Он немного смутился.
— Простите меня за несдержанность. Но, ей-богу, ваши слова не могут не вызвать у нас, советских людей, смеха. Со всей искренностью отвечу вам: это сущая чепуха: Никогда, слышите ли, никогда советские люди и не помышляли о том, чтобы кого-нибудь «подчинить».
Мой собеседник покачал головой.
Это все пропаганда. А потом... Бросите бомбу, придут казаки...
Он, недоговорив, махнул рукой.
— Теперь кавалерия не в моде, — попытался пошутить я.
— По привычке придут. — Он недобро усмехнулся. — Ведь они уже были здесь. Вот именно здесь, на Елисейских полях, стоял их лагерь. Посмотрите.
Я поднял голову и увидел на ребристом сером стволе могучего дерева, метрах в четырех над нами, ржавый железный крюк, еле выступавший из складок коры.
— Это осталось с тех пор, — продолжал мой собеседник. — Сюда казаки привязывали веревки растяжек своих шатров или поводья лошадей...
Он встал и надел каскетку.
—Мне пора идти на работу, мосье, — сказал он. — Спасибо за беседу. Извините.
Одну минутку. Конечно, я не льщу себя надеждой, что могу несколькими слова ми переубедить вас. Но, прошу, подумайте над тем, что я сейчас скажу... Вы ведь знаете — русские пришли тогда в Париж после того, как ваш император Наполеон побывал с мечом в Москве. Русские, советские люди заставили капитулировать Берлин после того, как гитлеровцы дошли до окраин столицы нашего государства. Не мы начинали войны, закончившиеся так. И не собирались начинать, смею вас заверить. И еще скажу вам: уже более сорока лет назад Советское правительство первый раз предложило всем государствам ликвидировать свои вооруженные силы. С тех пор мы не перестаем предлагать всеобщее разоружение! Подумайте, мосье, об этих фактах. И вспомните еще, что в двух последних мировых войнах мы были союзниками против агрессоров. И что в Париже есть площадь Сталинграда! И не случайно в последние годы между вашими государствами развивается сотрудничество. Мы всегда за дружбу к мир...
Мой собеседник промолчал, отсалютовал по-армейски и, повернувшись, быстро зашагал по аллее. А я посидел еще минут десять, наслаждаясь покоем, и тоже пошел к переходу через авеню Елисейских полей.
Сегодня, в воскресенье, авеню казалось просторней — машины не шли сплошным потоком, как в будни. Триумфальная арка вдали четко вырисовывалась на фоне неба.
Обогнув небольшой сквер с памятником Клемансо, я пошел по авеню Александра II! по направлению к Сене.
Справа от меня, обрамленная деревьями, возвышалась колоннада фасада основного корпуса Большого дворца, слева — кокетливое здание Малого. Над фасадом Большого четверка тонконогих коней мчала в небо древнюю колесницу бога Меркурия.
В основном корпусе Большого дворца расположены планетарий и несколько выставочных и лекционных залов. В одном из них весной, в год столетия со дня рождения . В. И. Ленина, была выставка, посвященная жизни этого великого человека. Ленинская выставка пользовалась огромным успехом у парижан. Десятки тысяч посетили ее. Вскоре я оказался у высокого портала входа во «Дворец открытий». Входные билеты продавала в холле седая женщина.
— Осмотр мы рекомендуем начать со второго этажа. Вот по этой лестнице поднимайтесь направо, — сказала она.
После солнечной улицы в зале, куда я прошел, было очень темно, Дневной свет еле сочился сквозь синие шторы. Лишь через несколько минут я увидел вокруг карты звездного неба астрономические схемы, фотовитражи.
Как в планетарии, на полусферическом потолке искрились звезды, топорща тонкие рожки, желтел серпик луны. Медузами мерцали туманности. Тускло светящийся хвост кометы поднимался над горизонтом.
Экспозицией «Вселенная» начинался первый — астрономический — раздел «Дворца открытий».
Здесь посетители знакомятся с общими характеристиками нашей Галактики. В следующем зале — он тоже в синем полумраке — рассказывается о Солнечной системе. Помимо схем и витражей, тут много моделей в движении. В небольшой комнате, в черном кубическом шатре, медленно вращается рельефный лунный глобус, метра полтора в диаметре. А перед ним в наклонном плоском ящике за стеклом на белой ткани — четыре крупинки, каждая не больше гречишного зерна. Крупинки неровные, серого, чуть коричневатого оттенка; Такие невзрачные и маленькие, но нельзя без волнения глядеть на них! Ведь это реальное лунное вещество! И невольно я подумал о том, что всего-то сорок лет назад идея полета «вне Земли» в космос казалась далекой, почти фантастической мечтой. И вспомнил Константина Эдуардовича Циолковского. Встречи и беседы с этим удивительнейшим человеком в светелке его домика на Коровинской улице в Калуге, на краю города, над широким простором поймы Оки, и потом, в его новом доме, на той же улице, называвшейся уже улицей Циолковского, в нагорной ее части, в хорошем, просторном доме, подаренном Циолковскому Советской властью к его 75-летию.
Много лет прошло с тех пор. Но разве можно забыть тихий, глуховатый голос старика в седой, курчавой бороде, улыбающегося глазами, совсем молодыми. И его слова:
«Пройдет еще много лет, прежде чем человек шагнет в космос. Может быть, сто, может быть, двести... Но я верю, я уверен. Земное притяжение будет преодолено. Ракеты сменят аэропланы и завоюют атмосферу, а потом околоземное пространство...»
Всем известно, что гениальный изобретатель и ученый первым научно обосновал единственно возможный технический принцип преодоления земного притяжения с помощью реактивной силы. Однако он ошибся в своих прогнозах. Темпы научно-технического развития двадцатого века оказались более быстрыми, чем он предполагал. В новых социальных условиях уже через десять лет после того, как Циолковский писал о сроках возможного полета в космос, в нашей стране появились реактивные самолеты, через двадцать пять — спутник, а вскоре Юрий Гагарин сделал первый шаг в пространство вне Земли.
В следующем зале «Дворца открытий» рассказывается о пути, который в последние годы прошла наука и техника в решении величественной проблемы завоевания космоса.
В этом зале тоже есть глобус. Он тоже медленно вращается. Это наша Земля, увиденная «со стороны» — из космического корабля. Голубоватая, пестрая, в светлых закорючках циклонических вихрей, в темных пятнах океанов и желтовато-зеленых материков, проступающих через хаос белых облачных масс. На стенах зала — витражи с фотографиями и схемами спутников и первых космических кораблей. А вот и портрет того, первого — Юрия Гагарина. К сожалению, портрет неважный, не передающий даже в малой степени обаяния этого человека. Есть, конечно, в зале и фотографии американских космонавтов, побывавших на Луне. Есть портрет Ньютона. Но, увы, нет портрета Циолковского!
За этим залом в нескольких небольших комнатах размещена экспозиция, посвященная планетам Солнечной системы и вечным странникам Вселенной — кометам и метеоритам.
Вот небольшая витрина с каменными и железными «небесными скитальцами». И фотовитрина, мимо которой я прошел сначала, не обратив внимания на то, о чем говорили снимки и схемы под ее стеклянной одеждой. Лишь случайно обернувшись, я увидел в центре этой витрины фотографию, которую... когда-то сделал сам!
...Пологий склон горы. Серое небо над ним. И сотни сваленных, вырванных из земли с корнями вековых таежных деревьев, как бы кем-то уложенных бесконечными рядами, вершинами в одном направлении.
Старая моя фотография! Она сделана бог знает как давно во время экспедиции профессора Леонида Алексеевича Кулика в центр Сибири, в Тунгусско-Эвенкийский край, к месту падения гигантского метеорита 1908 года. Далекая молодость...
«Большой тунгусский метеорит» — читаю я под своей старой фотографией и схемой места падения, начерченной тогда самим Куликом. А ниже несколько слов на пишущей машинке: «Метеорит имел вес около сорока тысяч тонн. Профессор Кулик исследовал место падения и обнаружил более двухсот кратеров диаметром от 1 до 50 метров. Ели и сосны обожжены взрывом и лежат на земле. На площади до восьми тысяч квадратных километров погибло 80 миллионов деревьев».
Да, все это так. Огненный смерч от взрыва «небесного скитальца», ворвавшегося в земную атмосферу со своей космической скоростью, действительно разметал тайгу на огромной площади, там, в междуречье Подкаменной Тунгуски и Хатанги. Как сейчас, я вижу перед собой с вершины конической горы, куда мы с Леонидом Алексеевичем взобрались, нагруженные геодезическими приборами, цепь таких же конических гор — холмов, полукольцом охватывающих долину и лежащий лес на их склонах.
Молодая поросль березок и осин, пробиваясь через скелеты поверженных таежных великанов, уже тянется к солнцу, и поэтому горы вокруг покрыты будто зеленым ковром со странным, темным штриховым рисунком.
Я фотографирую «Страну мертвого леса». К сожалению, на черно-белые пластинки. И поэтому сейчас перед моими глазами, за стеклом витрины парижского «Дворца открытий», в общем-то серенькая, невыразительная фотография. Да еще и выцвела она с годами...
Но я вижу голубое, чистое небо над горами, зеленеющие их склоны; бурое, поросшее багульником дно долины в пятнах и вмятинах, похожих на кратеры; серо-стальные, уже побеленные дождями и ветрами ряды стволов сосен и кедров, сваленных фантасмагорическим вихрем, и лиловые метелки цветов иван-чая, мешающие мне снимать деревья крупным планом. Я слышу восторженный голос Леонида Алексеевича Кулика:
— Посмотрите, посмотрите, Витторио! Совершенно ясно — центр падения был именно здесь, в этой долине! Отсюда удар ная волна воздуха, возникшая при падении, покатилась во все стороны и развалила лес по радиусам. На запад, юг, восток и север! А теперь за работу! Ставьте треногу теодолита! Будем привязывать вершины гор к на шей геодезической сетке и называть эти безымянные сопки. Это наше право, право первых, пришедших сюда, на белое пятно на карте... Устанавливайте теодолит на треноге, Витторио!
Леонид Алексеевич размахивает руками, смеется. Он несказанно рад. Я тоже счастлив — всей полнотой возможного человеческого счастья, особого, невероятно яркого счастья первооткрывателей.
— Вот эту горушку назовем пиком академика Вернадского, — продолжает Кулик. — Владимир Иванович, конечно, будет ругаться... Но ничего! Он так много помогал нам в подготовке экспедиции. Сопку справа давайте окрестим вершиной Хладни. Этот чех много сделал для метеоритики... Ну, а эту, на которой наконец вы сейчас установили наш теодолит, первый теодолит в этой точке земного шара, тоже посвятим ученому-метеоритчику — Фарингтону. Следующую же отдадим французам. Паскалю. Согласны? Салютуем им!
Кулик рывком срывает с плеча винтовку, и три выстрела хлопают и тонут в безмолвии «Страны мертвого леса».
Вокруг нас мрачная панорама катастрофы.
— Тогда страшно было... Ой, паря, страшно, — слышу я хрипловатый голос старого эвенка Лючеткана, которого мы с Леонидом Алексеевичем уговариваем стать нашим проводником от Подкаменной Тунгуски в безлюдный район к северу от нее, туда, где, по собранным Куликом свидетельствам очевидцев и расчетам, и должен был упасть метеорит 30 июня 1908 года...
— Тогда небо гремел. Огонь с неба шел. Тайгу палил. Олешек палил. Деревья падали. Ой, страшно, страшно было. Нет. Туда тебя, Кулик, не поведу. Плохо будет. Погиб нем...
— Вам плохо, мосье?
Я оборачиваюсь. Позади меня стоит тот самый пожилой француз, мой собеседник в парке на Елисейских полях.
Он участливо смотрит на меня.
— Вы нездоровы, мосье? Вы стоите уже несколько минут с закрытыми глазами перед этим стендом.
— Да нет, я просто задумался. Вспомнил... молодость.
Опять он, наверное, не поверил мне и предложил проводить к выходу. Я согласился. Как-нибудь в другой раз обязательно приду во «Дворец открытий» для свидания с прошлым и тогда досмотрю экспозицию музея. Прощай, старая фотография!
Мы останавливаемся у входа в холл, чтобы пожать друг другу руки.
В этот момент в дверь стремительно вошли два господина.
— Пардон, мосье. Пардон. — Невысокий, кругленький, темноглазый господин в отлично сшитом костюме отскочил в сторону, освобождая мне путь. Я поблагодарил его и шагнул в дверь. В это время служитель наклонился к нему и сказал, очевидно, что провожает довольно необычного посетителя, русского, советского, почувствовавшего себя плохо. Невысокий господин заулыбался и устремился ко мне.
— Мосье! Мосье! Одну минуту. Разрешите представиться. Арну, помощник хранителя. Позвольте приветствовать вас. Вы из Москвы? Может быть, разрешите пригласить вас присесть? Вот здесь. На две минуты. — Он повернулся к служителю.
— Мосье Жан, проводите коллегу, — тут он произнес фамилию, которую я не запомнил,— в кабинет директора,— и снова атаковал меня.
— Наш служитель сказал мне, — продолжал помощник хранителя, — что у вас закружилась голова в зале, посвященном метеоритам. Может быть, вы нуждаетесь в медицинской помощи? Так жарко сегодня. Энорм...
— Нет, спасибо, мосье. Я просто задумался у стенда Тунгусского метеорита — я как бы шагнул назад, в свою молодость.
— Пардон?
— Там, на стенде, есть фотография... Я сделал ее более сорока лет назад... В экспедиции профессора Кулика...
Мосье Арну вскинул руки.
— О, это удивительно! Удивительно! Простите, я не специалист по астрономии... Но, насколько я помню, не найдено ни одного кусочка этого гигантского метеорита?
— Нет... — И я рассказал ему об истории поисков...
Экспедиция профессора Кулика высадилась с поезда на станции Тайшет Транссибирской железной дороги. На лошадях, по последнему снегу вышла к реке Ангаре и от поселка Кежма пешком через дикую тайгу добралась до охотничьей фактории Вановара на реке Подкаменная Тунгуска. Отсюда, когда вскрылись реки, на трех самодельных лодках мы проплыли, таща лодки против течения, более ста километров по протоку реки Чамбе в речку Хушмо, верховья которой пересекают «Страну мертвого леса».
Тогда, в 1928 году, мы не нашли ни в долине, ни на склонах гор, окружающих место его падения, осколков метеорита. Не нашел их профессор Кулик, побывавший здесь еще раз в тридцатых годах. Он героически погиб б годы второй Мировой войны на фронте. Его исследования продолжали сотрудники Отдела метеоритики Минералогического музея Академии наук СССР и молодые исследователи из Тюмени, Уфы, Свердловска, Ленинграда в пятидесятых и шестидесятых годах. Они тоже не нашли осколков.
Тайна катастрофы в далеком таежном краю осталась тайной. Многие ученые считают, что она вызвана взрывом ядра небольшой кометы, столкнувшейся с Землей 30 июня 1908 года. Писатели-фантасты утверждают, что в тот день над котловиной меж гор имени Вернадского, Хладни, Фарингтона, Паскаля произошел атомный взрыв и здесь погиб космический корабль — разведчик иных цивилизаций Вселенной. Это предположение поддерживают и некоторые молодые ученые, побывавшие в этих краях.
— Удивительно! — снова вскидывает руки мой собеседник.
— А может быть, они и правы? Но, простите, вы сейчас назвали имена известных ученых, в том числе французского...
— Их именами профессор Кулик окрестил вершины конических гор — там, в краю эвенков-тунгусов.
— Но это же прекрасно! Вспомнить о нашем ученом!
Затем стремительный помощник хранителя, с трудом сдерживавшийся во время моего рассказа, в бешеном темпе засыпал меня вопросами. Его интересовало многое, но главным образом как в Советском Союзе пропагандируется наука, какие есть музеи, популяризирующие научно-технические знания, кроме известного ему Политехнического, что самое интересное в этих музеях и т. д. и т. п.
В его вопросах, в реакции на мои ответы чувствовался искренний интерес к тому, что делается у нас в области научной популяризации. Особенно его заинтересовала работа общества «Знание».
— Я слышал о нем. Это, несомненно, замечательное Общество! — восклицал он.— Два с половиной миллиона членов! Ученые, которые приезжают со своими лекциями на заводы, в колхозы, в далекие маленькие города. Это великолепно! Я буду писать в это ваше Общество. Обязательно! Срочно!..
Потом мосье Арну стал говорить о том, что он лично чрезвычайно удовлетворен развивающимися контактами между французскими и советскими учеными.
— Это правильно. Это нужно для прогресса, для всего человечества!—восклицал он. — Это отлично, великолепно — работать вместе. Это обогащает! Это радует нас, французов!
Приятно, что французские популяризаторы науки и техники интересуются делами наших ученых и, видимо, действительно искренне приветствуют франко-советское сотрудничество в науке. Мы вспоминаем с моим собеседником, что оно традиционно. И в давние времена были примеры — Мечников работал с Пастером. Потом Жолио-Кюри и Ланжевен — с советскими учеными. Мы говорим о том, что это сотрудничество теперь приносит все большие и большие плоды. В области цветного телевидения. В области изучения элементарных частиц. В Серпухове, например, на сверхмощном ускорителе уже сделаны важные открытия с помощью сконструированной французскими учеными пузырьковой камеры «Мирабель». А французский лазерный отражатель на советском луноходе? Он позволил уточнить расстояние от Земли до ее естественного спутника. Вот только почему во «Дворце открытий» не рассказано об этом?
Помощник хранителя уверяет меня, что будет рассказано, что у них уже есть материалы по луноходу и еще немало интересных экспонатов, например, в области океанологии. Мировой океан так же, как и космос, — будущее человечества, более близкое будущее...
— Визит господина Брежнева,— говорит Арну,— историческое событие для нашей дружбы. В том числе и для развития сотрудничества в науке.
В общем, более часа шла у нас беседа, до тех пор, пока мосье Арну не подозвали к телефону. Вернувшись, он извинился, что задержал меня своей «болтовней», и мы распрощались.
Полуденный зной летних парижских улиц охватил меня. Вот когда действительно можно почувствовать себя плохо! Но я чувствую прилив сил, снова вспоминая молодость. Такие ли жары пришлось переносить в путешествиях в Сибири, в Средней Азии...
Я выхожу снова к набережной Сены, чтобы повернуть направо, на авеню Георга Пятого. В конце этой улицы, наискосок от знаменитого и дорогого ресторана «Фукет», на углу Елисейских полей, есть маленькое кафе «Александер», где отлично готовят на завтрак простое а вкусное блюдо «кроке-мосье» — поджаренные бутерброды с сыром и ветчиной. Подают там и хороший кофе по-турецки. А кофе в жару, днем, смею уверить, лучше, чем какие-либо напитки, утоляет жажду и придает бодрости. Недаром в тропических странах он так популярен.
Позавтракав, я закуриваю и думаю о сегодняшней, такой неожиданной встрече с прошлым, о служителе «Дворца открытий» и беседе с помощником хранителя.
Развитие сотрудничества в науке важно и потому, что помогает взаимопониманию между нами, советскими людьми, и людьми доброй воли всего мира.
Пусть наука, благородное сотрудничество наших и французских ученых помогут мосье Жану и таким же, как он, отринуть воспитанное бесчестной пропагандой, понять истину интернационального братства людей труда во имя их счастья на Земле.
И пусть крошечный, как пылинка, факт — то, что в далекой сибирской тайге стоящие хороводом вокруг широкой долины суровые горы вот уже почти полвека несут имена ученых разных национальностей,— тоже голосует за правду нашей идеологии.
-"-
Сытин — путешественник, участник различных экспедиций, пешком, верхом, на лодке прошедший а двадцатых и тридцатых годах тысячи километров по родной стране — на Дальнем Востоке, в Центральной Сибири, в Казахстане, Узбекистане, Туркмении, в Закавказье и Нижнем Поволжье, в Крыму, на Кубани и а центральных областях. Еще студентом Московского государственного университета в каникулярное время он участвовал в экспедициях то рабочим, то техником. В 1927 году, например, он едет в Казахстан, где опытный авиаотряд разрабатывал методы борьбы с саранчой в плавнях Сырдарьи. На следующий год он, младший научный сотрудник Академии наук СССР, помощник профессора Л. А. Кулика,— участник экспедиции к предполагаемому месту взрыва Тунгусского метеорита.
В 1929 году он уже начальник небольшой опытной научно-исследовательской экспедиции и ведет исследования влияния различных ядохимикатов на мароккскую кобылку (степная саранча) в степях Азербайджана, а затем инструктор по борьбе с саранчой авиаметодом а Туркмении, когда на эту республику обрушились несметные полчища саранчи, Потом — снова экспедиция в Азербайджан и первое применение самолетов в борьбе с мароккской кобылкой и личинками малярийного комара. Позднее опытные экспедиции по борьбе с лесными вредителями, по аэротаксации лесов на Дальнем Востоке, по аэросеву в степях Придонья.
Середина тридцатых годов. Начало широких исследований стратосферы и первых успешных технических решений в области реактивной техники.
В. А. Сытин — заместитель председателя Стратосферного комитета Центрального совета Осоавмахима СССР, работавшего вместе со Стратосферной комиссией Академии наук СССР. В 1937 году — начальник стратосферной экспедиции, отрабатывавшей некоторые новые методы определения скоростей ветра, температуры, давления и т. п. на высотах, в том числе предложенные им методы «искусственных облаков» и «искусственных метеоритов», автоматического фотографирования на высотах и солнечных затмений и др.
А несколько лет раньше— знакомство с К. Э. Циолковским, участие в организации постройки опытных конструкций ракет и скафандров, пропаганда идей Циолковского.
В годы Отечественной войны В. А. Сытин — офицер-фронтовик.
Послевоенные годы — активная работа в области популяризации науки в Союзе писателей и кинематографии и снова путешествия...
Очерк «Старая фотография» — глава из новой книги В. Сытина «Париж — город разный» (выходит в издательстве «Советский писатель»).