На север, восток и запад, на тысячи километров нет поселков. Ближайший — на юге за 400 км16. Здесь «белых» людей не бывало; кочевали раньше тунгусы охотники, да и те ушли слишком двадцать лет назад, когда еще не прошел над тайгой огневой ураган от падения метеорита. А теперь эта тайга, когда-то мощная и наполненная жизнью различнейших зверей и птиц, многообразной и динамичной, тихо догнивает на земле. А с холмов, вместо взволнованного моря зеленовато-синих лесов, куда ни поглядишь, во все стороны открывается грустная панорама серых хребтов, голых, безжизненных, мертвых. Холодный северный ветер свободно гуляет по этой Стране мертвого леса. Он пробует заигрывать с торчащими изредка пнями, а они протяжно стонут и воют. Жутко. Спокойного разговора древесных вершин здесь не услышишь...
Наш последний лагерь у реки (№ 13) разбит в излучине, под холмом. Здесь еще есть немного жизни. Сохранилось с десяток деревьев, берега поросли кустарниками, а на каменистых отмелях речки с раннего утра и до сумерок мелодично перекликаются кулички.
Так вот она, эта страна Великого Болота тунгусских сказок о боге грома, страшном Огды! Вот она, — Страна мертвого леса, опочивальня скитальца межзвездных пространств — тунгусского метеорита!
Как все мрачно, дико кругом...
А вечерами, когда яркое летнее солнце забежит далеко на севере за край горизонта, и хрустальная белая ночь раскроет свои объятия, в долине Хушмо и ущельи Чургима, недалеко от которого разбит наш лагерь, подымается клочковатый туман, стелющийся длинными космами между спин гор в молчании редких стоящих трупов деревьев.
И только летучие мыши, в погоне за мириадами комаров, маленьких, нежных существ, дни и ночи жаждущих крови, чертят густеющий в сумраке воздух бессмысленными зигзагами своего полета. Точно пишут что-то они на громадном полотне неба, переливающемся матовыми красками полуночной зари.
И жутко тогда... И хочется думать почему-то о том мире труда и света, который лежит далеко, далеко... Кажется — невозможно далеко...
И вспоминаются почему-то картины Врубеля... Вероятно потому, что многие краски ночного бытия в Стране мертвого леса есть и в его творениях...
Я никогда не писал стихов — поэзия не для меня, человека конкретных дел, — но удержаться невозможно. И в дневнике появляются посвященные Л. А. Кулику рифмованные строчки:
О СТРАНЕ МЕРТВОГО ЛЕСА.
Там горы угрюмые землю волнуют
Чредой бесконечных хребтов,
И ветры с холодного севера дуют,
Гряды нанося облаков.Там ночи в июне холодны и бледны,
Заря зацепляет зарю!
И только одни орхидейки лишь нежны
На кочках, уснувших во мху.Там шумным каскадом вода пробивает
Ущелье из темных камней,
И лед в нем опаловый грот образует,
Гремит водопадом ручей...Там лес вековой весь так дружно, рядами
Приникнул к земле и лежит.
Лишь высятся редкие пни — сторожами,
Как черные иглы... В них ветер свистит.Поет он победную песнь над тайгою.
Над мощью былою ее,
Поет панихиду над нею порою,
Обряд похоронный творя.И край этот мертвый — никто не тревожит.
Покинул его дух лесной.
Покинула белка. Тунгус же обходит
Окружной оленьей тропой...
На месте лагеря № 13— под холмом, в маленькой еловой и лиственничной рощице, сохранившейся под его защитой, решено организовать базу экспедиции.
В первую очередь надо спрятать продукты, так, чтобы их не мог достать случайно пришедший в наше отсутствие мишка. Для этого на двух пнях, срезанных на высоте двух метров от земли, строится так называемый «лабаз», т. е. помещение вроде голубятни. В него складывается наш запас муки, масла и снаряжение. Затем строится маленькая баня. Это сделать совершенно необходимо, ибо при интенсивной работе в жару надо мыться, а вода в Хушмо очень холодна.
Одновременно начинаем «интенсивно» ловить рыбу. Дичи ведь нет уже кругом — надо, следовательно, запастись рыбой. У нас две маленькие «ставные» сети, — они работают день и ночь. Но, увы! Быстро сливается весенняя вода, и с нею уходит рыба... Загораживаем речку плетневым забором, в окнах которого устанавливаем «морды», плетеные из ивняка. Но и это ухищрение помогает ненадолго: 12—13 июня рыба перестает ловиться совсем... И речка Хушмо превращается в веселый ручеек, журча перекатывающийся по каменистому дну... Подсчитываем свои трофеи. В яме, выкопанной у реки, плескается наш улов: 5 - 6 щук, десятка два красавцев, хариусов — форелей и два громадных тайменя17, по 20 фунтов каждый.
Кинооператор часами нацеливается своим аппаратом на яму - он обязательно хочет снять этих представителей сибирских рек—в особенности хариусов, когда они, подплывая к поверхности воды, выставляют наружу черный спинной плавник в виде паруса с голубыми пятнами.
— Хорошо, да мало, — говорим мы. И действительно, мало на 8 человек. К 18—20 июня у нас уже нет рыбы, — переходим на однообразное питание мукой в том или ином приготовлении. Например: утром лепешки, спеченные в золе костра, или сухари с чаем; днем заваруха, т.е. довольно противное тесто — мука, заболтанная в кипятке с небольшим количеством масла, и опять чай; вечером же снова лепешки и, кроме того, обычно кружка растопленного на огне масла, куда каждый макает свой кусок.
База готова. Детальные разведки Леонида Алексеевича наметили место постоянного лагеря, в нескольких километрах к северу, в самом центре падения метеорита, на плоскогорьи Великого Болота.
23 июня мы снимаемся с лагеря и начинаем двигаться к намеченному пункту.
Это очень тяжело. Лежащие на земле скелеты деревьев представляют собою как бы бесконечную барикаду,— а с нами много багажа. Поэтому начинаем чистить себе дорогу, разрубая переплет из бревен и сучьев. Двигаемся медленно-медленно, по 2 - 3 км в день!
Болота породили огромнейшее количество насекомых—кровопийцев. Комары день и ночь, а днем еще мошки-москиты и оводы, звенящими и гудящими облаками налетают на людей и животных. Приходится бронироваться — надевать три рубахи из фланели или бумазеи, на лицо натягивать сетку-накомарник, сделанную из конского волоса, а на руки кожаные перчатки. Лошади бесятся, и их приходится круглые сутки держать в дыму костров. Мы сами тоже широко пользуемся дымокурами, иначе невозможно более или менее спокойно обедать или пить чай. Но нередко и дым не помогает, и я не раз пил чай прямо через сетку накомарника.
Между тем, континентальное лето дает себя знать ощутительной температурой: днем в тени зачастую плюс 37°.
В «Стране мертвого леса» мало высших животных — зверей и птиц. Несколько оживляют ее только полосатенькие бурундуки18, с задорным писком-чириканьем перебегающие с задранными кверху хвостами по лежащим деревьям. Наши псы азартно охотятся за ними, нарушая громким лаем тишину мертвых хребтов. Птиц еще меньше. Только изредка вспорхнет дятел или свиристель... Но цветов много, и такие яркие, причудливые. Удивительный контраст представляют собой нежные орхидеи, светло-лиловыми огоньками мерцающие среди мха, сверкающие оранжевым пламенем «жаркие» цветы или экзотически распятнанные пурпуром —леопардового цвета лилии саранки, — с мрачным колоритом обугленных пней.
Прорубая себе путь, проходим по ущелью Чургима, поднимаемся на барьер плоскогорья, недалеко от того места, где его прорвал ручей. Вытекая из Великого Болота, он сверкающим водопадом с 6-метровой высоты спрыгнул в долину.
Этот водопад удивительно красив. Среди мрачных черных скал-траппов, покрытых ржавым мхом и лишайниками — белопенные каскады и... ледяные опаловые стены. Ледяная арка и таинственный, мерцающий голубовато-зеленым сумраком, грот...
За барьером Чургима — сакраментальное плоскогорье.
Та же унылая, грустная картина.
Вокруг большого торфяного болота возвышаются хребты, очищенные ураганом от леса, и только в ущельях кое-где торчат обожженные, исковерканные стволы деревьев, не сваленные потому, что воздушная волна, разошедшаяся от места падения осколков метеорита, перелетела через них (т.-е. получился так называемый переброс волны).
Сам же метеорит, упавший роем осколков, глубоко зарылся в торф. Об этом говорят многочисленные кратеры-воронки, разбросанные на плоскогорьи.
Размером они от нескольких метров до 60 - 70 см в диаметре.
Мы отправляемся с Леонидом Алексеевичем на первую разведку центра падения. И он, показывая мне различные образования, объясняет.
Вот, например, огромная воронка — кратер, диаметром метров в 60. Глубина ее метра четыре, на дне болото. Края (борта) обрывисты, и коричневый торф отслаивается большими глыбами-пластами и падает вниз.
Кругом почва обожжена, и вместо когда-то росшего здесь богульника — только жалкие его остатки, обугленные пеньки и корни.
— Представьте себе, — говорит Л. А.: — вот сюда, в момент падения метеорита вошел в торфянистую тундру осколок метеорита. Он мчался с космической скоростью, т. е. пролетал.в секунду 10-12 километров и поэтому гнал перед собою воздух, вернее, прессовал его. Когда же он вошел в землю, то этот спрессованный воздух, естественно, расширился—получился взрыв. Этот взрыв и сделал воронку-кратер, которую мы осматривали, а также породил ту воздушную волну, которая разошлась ураганом на десятки километров вокруг и произвела виденные нами раньше разрушения. Но падение метеорита с такой скоростью, конечно, обусловливает еще сильное нагревание поверхностного слоя метеорита и близлежащих слоев газа (воздуха) благодаря трению, и это нагревание колоссально. Здесь мы имеем тысячи градусов и такие температуры, которые на земле трудно себе представить. И вот эти-то раскаленные газы, окружавшие метеорит, произвели ожоги леса, торфов, сожгли кустарники богульника и, как говорят тунгусы, спалили несколько сот их оленей, которые паслись в этих краях.
Идем дальше... Торфянистое плоскогорье все изрыто воронками. Они не только круглой формы, но и овальные, бисквитообразные и т. д. Их здесь сотни!
Рис.11. Общий вид на «Плоскогорье Кулика» и на гору им. Д. Святского
— Это совершенно понятно, — поясняет Л. А.: — ведь здесь упал большой рой осколков и, следовательно, здесь были двойные, тройные, четверные падения и т. д. А вот, посмотрите, — останавливает он меня: — это выбросы. При взрывах целые пласты торфа взлетали на воздух, многие из них перекинуты «вверх ногами», и вот сейчас мы их можем наблюдать в таком положении...
Итак, — суммирую впечатления.
Центр падения метеорита — угрюмое плоскогорье, окруженное цирком голых гор. Здесь, на площади 2 - 3 квадратных километров, торфянисто - тундровый покров взрыт и вспахан различной формы воронками-кратерами от падения сотен, а, может быть, и тысяч осколков метеорита.
Касаясь земли с остатками своей космической скорости, этот скиталец вселенной прессовал перед собой воздух — и после его падения последовал громаднейший взрыв. От этого взрыва по концентрическим кругам на десятки километров разошелся вихрь - ураган, который свалил вековую тайгу, причем деревья упали корнями к центру падения, а вершинами наружу.
И только в непосредственной близости от места падения лес остался стоять на корню, так как, по законам физики, воздушные волны перелетели через некоторую зону, — ураган перебросился через него.
Все кругом опалено — обожжено, так как метеорит, проходя атмосферу, оказался окруженным облаком раскаленных газов.
Через некоторое время возвращаемся в лагерь. Решено параллельно с исследовательской работой выстроить избушку и разбить постоянный лагерь на склоне центральных хребтов плоскогорья, в непосредственной близости от изрытого воронками места.
Рис.12. Работа с магнитометром на дне воронки-кратера.
Идут дни. Леонид Алексеевич, сделав детальную разведку и внешнее описание центра падения, принимается за топографическую съемку с помощью теодолита. Н.А. Струков лазает со мной по хребтам и болотам и крутит ручку своего кино-аппарата.
Не занятые с нами рабочие сооружают из жалких остатков леса избушку.
Как-то пробуем произвести раскопки в одной из воронок. Но напитанный водой торф отдает ее в нашу шахточку, и скоро рыть оказывается невозможно, — заливает.
Делаем золотоискательский, приисковый насос-помпу из выдолбленного ствола кедра и с помощью его снова, откачивая набегающую воду, роем. Но, к сожалению, он помогает плохо и к тому же очень короток — всего 2 метра. На эту глубину шурф, наконец, вырыт. Дальше ничего не выходит. Раскопки приходится отложить до того времени, когда экспедиция будет лучше оборудована—будут хорошие насосы и буры, т. е. на будущий год.
Жара... Комары... Питаемся довольно плохо. Дичи нет, рыбы тоже; остается — мука, мука, мука, да изредка только рисовая каша.
А засуха, как нарочно, погубила ягоды. Как хорошо цвели весной княженика и морошка! Сейчас же нет завязей. Смешно сказать: как-то я, после долгих поисков, нашел только две ягодки морошки. В другой раз, исследуя западные склоны гор «цирка Мериля» в молодом осинничке и березняке, который в некоторых местах стал подниматься и оживлять мертвый ландшафт, я отыскал три гриба—подосиновика. Мы их зажарили и съели с большим удовольствием; к сожалению, порция на каждого пришлась самая мизерная: эти три грибка были разделены на восемь человек...
Идут дни. Некоторые из нас определенно слабеют, становятся апатичными и с трудом раскачиваются для работы.
К середине июля Н. А. Струков заканчивает кино-съемки и фотографирование. Намечаем отправить его домой с тремя рабочими. Но как? Через тайгу напрямик отпустить их нельзя, — они рискуют заблудиться.
14 июля где-то в верховьях Хушмо прошли сильные грозовые дожди. Вспухла речушка, и мы, снарядив одну из лодок, которые остались с весны, отправляем Струкова и троих рабочих в жилые места.
Нас остается четверо.
Снова идут дни... Жарко... Комары, мошки, оводы... Исследовательская работа продолжается.
Избушка готова — только еще без крыши: сверху просто потолок из бревен. Размер ее 7X7 аршин. Внутри пазы, прямо к стенке; от двери налево — возвышеньице для привезенной с собой маленькой печки - «буржуйки»; направо — скамьи у стены и стол. Окон нет.
Переселившись в избушку, начинаем войну с комарами, тоже в изобилии залетающими в нее, устроив сильную «дымовую завесу». Но это все же помогает мало. Ночью, когда перестаем следить за дымокуром, в щели отовсюду пробираются проклятые кровопийцы и отравляют сон.
Привлеченные большим количеством «гнуса» около лагеря, к нему слетаются из окрестностей две, а потом три семьи белых трясогузок или плисок.
Удивительно милые птички. Изящные, чистенькие и замечательно ловко охотящиеся за оводами и комарами. Скоро они так привыкают к нам, что, если стоять тихо, то ловят оводов прямо на одежде, на ногах, спине, руках.
Это наши «домашние животные». Мы стараемся их не пугать и даже иногда, в часы досуга, специально занимаемся ловлей для них жирных оводов, облепляющих коней.
К концу июля заболевает один из двух оставшихся рабочих. На почве истощения у него развивается острый фурункулез, и огромные нарывы, с кулак величиной, появляются на лице и шее. Бедный парень без еды и сна лежит на нарах. Лечим его компрессами.
Скоро и я начинаю замечать у себя признаки авитаминоза-цынги. Сильная апатия, нет аппетита, десны вспухли и кровоточат.
Проходит еще несколько дней, — и у второго рабочего недомогание: жалуется на слабость, на боль в ногах.
Только один Леонид Алексеевич бодр и здоров.
Что же делать? Общие работы подходят к концу, но еще не сделаны очень важные магнитометрические измерения.
Эти измерения, которые надо сделать в воронках, когда первые морозы укрепят болотистый покров их дна, должны показать наличие осколков метеорита в определенных местах, и поэтому определить направление, в котором надо рыть. У нас имеется для этого несколько приборов, взятых Л. А. в Геологическом Комитете, — «котелок», магнитометр Тиберг-Талена и магнитометр Томсона.
2 августа, перейдя на нашу базу к реке, собираемся на совещание. Забираемся на лабаз и при свечке тихо обсуждаем положение.
Перед нами дилемма: или оканчивать экспедицию совсем, бросив магнитные измерения, или оставаться еще на месяц - полтора здесь, рискуя жизнью больных, ибо лечить их нужно питанием, а улучшить таковое невозможно...
Леонид Алексеевич приходит к решению.
— Я останусь один, — говорит он. — Для меня продуктов хватит на три месяца. За это время вы, Виктор Александрович, доберетесь до Москвы и Ленинграда, получите дополнительные средства, вернетесь и организуете в Кежме вьючный обоз, с которым по первым заморозкам, когда окрепнут болота в тайге, придете сюда, за снаряжением и коллекциями. Завтра выступим, — я вас провожу.
16 Читатель, который захотел бы найти это место, пусть отмерит на карте 1000 верст прямо на север от ж.-д. станции Тайшет.17 Таймень—рыба из семейства лососевых.
18 Зверек из семейства белок, величиной с крысу, серо-темного цвета; вдоль едины у него черные полосы, длинный хвост.