НВ И МУЗА ЕГО ИРОНИЯ

До сих пор здесь не встречалось ни одной характерной черты НВ, кроме сарказма. А каков он был на самом деле? У меня нет ни одного хорошего фотопортрета (да что же это такое?!) и вынужден я рисовать портрет своего героя по памяти. Если угодно, то ближайшая к НВ общеизвестная модель – киноартист Тихонов, но как обычно, модель значительно «мельче» оригинала. Сравните великолепного Ульянова в роли маршала Жукова с портретом его героя и вы поймёте, что я хочу сказать.

Вот молодой НВ – большой («Васильев был большой учёный, почти два метра вышиной»), худощавый, слегка сутулый, лицо правильное, строгое, лоб высокий, слегка покатый, длинный нос, губы строгие, плотно сжатые, подбородок округлый, средней величины, брови густые, прямые, слегка нависающие над глубоко сидящими глазами (признак постоянного сосредоточенного мышления). Но это только в молчании. При разговоре лицо НВ оживлялось именно иронией, часто переходящей в какой‑то беззлобный, насмешливый сарказм.  А если вам удавалось рассмешить его, то картина менялась ещё больше – глаза округлялись, брови поднимались дугами, губы размягчались, рот раскрывался и округлялся, нос вытягивался в сторону собеседника, голова слегка наклонялась и раздавался прекрасный хохот. О миг блаженства!

С возрастом, в противоположность многим другим, черты НВ смягчились, брови округлились, подчёркивая внимание, рот расслабился и выражал улыбку. Но главное выражение – выражение иронического отношения к происходящему: к себе, друзьям, идеям (особенно к идеям автора этих воспоминаний, что вполне понятно), вообще к жизни – это выражение составляет основной атрибут и украшение его лица в лучшие моменты жизни.

Дело в том, что недоверчивое отношение к «высоким идеям», «дальним диверсиям» и «широким планам» вообще характерно для русских, особенно сибиряков. Известный томский учёный Потанин считал насмешливость специфическим сибирским этническим признаком. Муза Пушкина – Ирония – основная муза русской литературы и, особенно, нашего поколения. Патетику и лирику исчерпало поколение отцов, а затем оседлало и опошлило официальное искусство. Дети, несущие в глубине души те же ценности, но в условиях, когда им нет места, не могли не исполниться иронии и сарказма. Посмотрите на песни, которые пелись в те годы. Ещё в начале 60-х КСЭ пела гимны на мотивы «Глобуса», «Я люблю тебя жизнь», «Кубинского марша», звучали песни Городницкого и Окуджавы, исполненные романтики и лиризма. Но со временем самодеятельная песня наполняется иронией, сарказмом и горечью. Таковы Высоцкий, Визбор, Ким, барды поменьше, песни и гимны КСЭ 70-х. Потом, в 80-х, с приходом «новых бардов» самодеятельная песня вырождается и, слушая записи нынешних «Грушинских фестивалей», мы вместе с Высоцким можем возопить:

…Что поёшь, человече!?
Это патока, сладкая помесь!
Зал, скажи, чтобы он перестал!…

Но это потом и не у нас. А в КСЭ и проза, и поэзия, предназначенные для устной речи, с самого начала были ироническими и саркастическими. Так повелось от Геннадия Плеханова с его иронически-насмешливыми приказами, от первых поэм Дмитрия Дёмина и Геннадия Карпунина, стихов и прозы Юрия Львова и Алёны Бояркиной. Потом, в 70‑х и 80‑х песни КСЭ наполнятся горечью, сарказмом и гражданской лирикой. Они прозвучат в стихах Альбины Бийчаниновой, Ольги Блиновой, в последних стихах Дёмина, в песнях Виктора Черникова и автора этих строк. Боже мой! Увижу ли вас живыми, друзья мои?! Сколько потерь! Душа моя рвётся вслед за ушедшими…

А что же НВ? Он писал и зачитывал иронические приказы на «общих сборах» КСЭ. Здесь ему не было равных, но это не главное. Парадная ирония была продолжением традиций, идущих от Плеханова. НВ делал большее. Он был носителем, скажем так, повседневной иронии, пронизывающей и украшавшей всю деятельность экспедиции. А эта «деятельность» была и нелёгкой, и скучной: тяжёлые рюкзаки, тучи кровожадных насекомых, сопровождавших многодневные маршруты «по болотам и завалам», многочасовое сидение за бинокулярами и дневниками, многолетняя обработка проб («а ты по прежнему очами погружена в бинокуляр»), написание отчётов и статей, еженедельное посещение «пятниц» – научных семинаров КСЭ. И всё это бесплатно?! Да кто этому поверит! Нет, плата за эти труды – роскошь нашего общения, исполненного взаимной любви и повседневного творчества вместе с музой Иронией. А любила эта муза именно НВ!

По долгу лидера и научного руководителя НВ произносил именно те слова, которые вызывали бы (см. выше) привычное недоверие, если бы не ирония, наполнявшая самую его серьёзную речь во всех своих оттенках: от едва заметной до сарказма. Это было основное оружие НВ, чтобы привести к порядку и направить на дело бурную энергию молодых «космодранцев» (так мы себя называли). А в самом деле, чем ещё можно было обуздать нас? Только насмешливостью! Вот на «пятнице» высказывается умное предложение: «Пусть кто нибудь сделает…». НВ реагирует на это панегириком замечательному космодранцу по имени «Кто‑Нибудь», который «всё сделает, везде успеет…». Из угла слышится голос Фаста: «Инициатива наказывается! Хе-хе-хе…». Сделать предлагается тому, кто предлагает… но чаше всего, и это все понимают, делать придётся НВ – вот он и есть «Кто‑Нибудь»!

Не советую я Вам быть любимцем музы Иронии. Для этого надо иметь адское терпение и чувство юмора, каковыми только НВ и обладал. Выпущенная на волю Ирония возвращается Насмешкой. Достанется всем так, что мало не покажется. Новички удивлялись и шарахались, памятуя о «продёргиваниях» и карикатурах в школьной стенной газете. Помню, как я объяснял ошарашенному Джону Анфиногенову, что в КСЭ надо гордиться тем, что тебя заметили и высмеяли – это признак значимости твоей фигуры, признания «своим в доску» и любви к тебе. В соответствии с этим принципом НВ был чуть ли не главным объектом шуток и насмешек в КСЭ. Не всякий такое выдержит. Даже такая насмешница как Валерия Сапожникова в 1964 году попросила меня соблюдать некоторые правила приличия, например, не называть НВ просто Колей. Но куда там! По дороге в Ванавару мы оставили на тропе стихи, в которых, в частности, говорилось: «Добежим до Ванавары и Васильева лягнём…». Стихи прибыли в Ванавару раньше нас, т.к. наш товарищ Борис Шкута приболел и мы несколько часов потеряли. При нашем прибытии Лера была возмущена: «Да что же это вы всё Николая Владимировича лягаете!». На стене избы, где остановилась КСЭ, висела газета с шаржем её работы «Лошадиная фамилия», где были мы четверо и наши стихи, в которых, замечу, мы и себя не пощадили, представив жеребцами…

Особенное внимание человек привлекает к себе в круглые даты. Вот что устроили для НВ лучшие друзья на его 40‑летие. «Пятницы» собирались тогда в общежитии ТГУ на Тимирязева 20 (ныне это Ленина 49, Профилакторий ТГУ) в комнате № 16 – пенале на 4-х жильцов. Там по левой стене стояли стеллажи с пробами, по правой – старый диван и стол, везде – стулья. По стенам висели самодельные картины и плакаты иронического содержания, круглая медаль от АЛКИС весом 1 кг с чеканкой зубилом и прочие странные вещи… Вот в эту‑то комнатку и набивалось 15-20 человек, приходивших на «пятницу». Здесь шла работа по обработке проб и иная жизнь. Так вот, зимой 1970 года НВ стукнуло 40 лет и он, как обычно, пришёл «на пятницу в 16-ю». В углу стояло нечто, прикрытое старой простынёй. Народу было много, все молчали. Слово взял Плеханов и сообщил о юбилейной дате НВ. И тут началось… Я не могу вспомнить все пункты того действа, которое ознаменовало это событие. Пусть это сделает Плеханов (или тот самый Кто-Нибудь), но кое-что пропустить невозможно. Вильгельм Фаст в своей обстоятельной манере (с Э…Э…Э… через каждое слово) прочёл юбилейный текст, исполненный в эпических тонах и в прошедшем времени. НВ отреагировал репликой, о том, что юбилей – репетиция похорон, и он теперь, спасибо, знает, как будет выглядеть его некролог. Дальше – больше… Простыню в углу сдёрнули и открылся бюст НВ – шарж из папье-маше работы Валерии Сапожниковой (признаться, я до сих пор считаю её лучшей шаржисткой в мире). Потом вручили подарки – бутылки с чем‑то прозрачным (скорее всего – водой), которые НВ обнюхал своим длинным носом, видимо надеясь на что‑то лучшее. Потом пели «гимн», с такими словами:

            Союз Нерушимый бродяг-космодранцев
            Сплотил не упавший в тайге звездолёт,
            Не тот звездолёт, что придумал Казанцев,
           
А тот звездолёт, что Васильев найдёт.
            Наш Коля!.. Наш Коля!..
            Мы все уверены, что ты найдёшь!

Других слов я не помню (они были не лучше), но и этого достаточно для тех, кто знает те времена, чтобы понять, какое это было кощунство – перемешать гимн Союза с бульварным шлягером «Мой Вася» и заправить эту смесь Тунгусским Метеоритом, простите, Космическим Кораблём, в который в тайне от себя верил НВ, да и мы все. Это было то, что называется «жутко весело», и мы от души веселились. По окончании «церемонии» НВ попросил всех выйти, кроме Плеханова. Все вышли и тут же смеющийся Командор пригласил всех обратно и огласил последний пункт повестки дня: возмущение Васильева… Финиш!.. Потрясённый НВ поведал нам о том, что в Древнем, ещё, Риме вслед за армией триумфатора в Вечный город вступала специальная колонна. Её солдаты поносили триумфатора последними словами, чем, собственно, и завершался триумф. И правильно! Пусть триумфатор не задаётся! А то ещё подумает о себе, что это он здесь Командор…  Поэтому он, НВ, благодарит нас за свой триумф, за настоящее чествование и за урок. «Но всё-таки, Гена, надо и меру знать… Разве можно Гимн (!)…» и т.д. (Ой-ой! Тогда хоть закона не было, а теперь нас всех посадят по закону об оскорблении государственных символов. Приехали!)

Но это всё цветочки… С годами мастерство Насмешки крепчало и становилось поистине ядовитым. К 50-тилетию НВ Дмитрий Дёмин, Виктор Черников и ваш покорный слуга сочинили юбилейный журнал «Вечерние Васюки», где от лица великих авторов прошлого вдоволь поиздевались над юбиляром. Участниками журнала были:

1.      Теофраст со статьёй из цикла «Характеры»: Василизм – это умение создавать проблемы и перерабатывать их на лавровый лист, а Васильев – это вот какой человек…

2.      Корнелий Марцилл со своими ядовитыми эпиграммами, типа

Ночью ты мне позвонил о здоровье моём беспокоясь,
Где же здоровье‑то взять, если ты спать не даёшь?

3.      Барков с парафразом поэмы «Лука Мудищев»:

Васильев род был вельми древен
И предки Коли до Петра
Известны были на деревне
Под кличкою «профессора»…

а далее… сами понимаете…

4.      Пушкин с одой  радости

Что смолкнул Васильева глас!
Раздайтесь нахальны припевы!
Да здравствуют юные девы
И мудрые жёны, любившие нас!…

5.      Надсон с элегией

Там дуют осенние ветры,
Там жёлтые листья правы,
Наденьте беретик из фетра
И свейте гнездо из травы

            Уйдите в забытые грёзы,
            В печали найдите уют,
            И тихие-тихие слёзы
            По вашим щекам потекут

Рюкзак, сапоги и штормовка
На гвоздике пусть повисят.
Купите скорее обновку –
Добротный портфель-дипломат.

            Профессор Васильев, наверное
            Вам брюки московские жмут?
            Вас ждут в придорожных тавернах,
          
Вас ведьмы на шабаше ждут,

            Где ночь опускается тёмная
            Под крики сомнительных лиц,
            С толпою студентов оборванных,
            С дрожанием женских ресниц…
                       В глаза загляните украдкою
                       И снова влюбитесь, как встарь…

                                   И тихо над Вашей палаткою
                                   Засветится красный фонарь…

НВ потребовал автора на ковёр, но никто не мог припомнить, кто же это испакостил элегию такой концовкой. Как всегда подозрение пало на меня (клянусь, я не виноват!). НВ ещё долго припоминал мне эту фразу, приговаривая: «Я тебе покажу красный фонарь!» …

6.      Игорь Северянин с выспренним стихотворением, откуда я помню такие строки:

Вы проститесь со мной и улыбкой привычно одарите,
Электрическим током синтетической кофты ударите.

                                

            А потом в вертолёте свежевымытом, сизобензиновым, 
            Вы увидите женщину в сапогах инфернально резиновых…
Так мы встретимся вновь и привычно флакон распечатаем,
И нальём за любовь невзначай, непорочно зачатую…

Почему‑то читая эти стихи я вспоминаю Ольгу Блинову, как если бы они были написаны от её лица, хотя она таких стихов вовсе не пишет…  Это, конечно, Дёмин.

7.      Сергей Есенин с «Балладой о юном предводителе»:

Ты играй позвончее, гитара,
Наполняй мою душу тоской!
Мне припомнилась вдруг Ванавара,
Что стоит над Тунгуской-рекой

8.       Исикава Такубоку со своими танками, типа:

Сижу на бревне.
В животе ни единой крошки.
Уронив помёт мне на лоб,
Рябчик
Играет в небе.

Эти две последние пьесы опубликованы Черниковым в сборнике «Синильга».

9.      И. Ильф и Е. Петров с очередной Гаврилиадой, простите, Василиадой, которую я уже цитировал ненароком. Вот ещё цитаты:

Васильев занимался раком…
Он пиво с раками любил.
Васильев обучал студентов,
Студентки нравились ему.

 

Боже мой! Что мы наделали! Сборник «Вечерние Васюки» был прочитан в Новосибирске, на квартире Дёмина, в узкой компании. Присутствовали и люди непривычные к таким вещам. Они были шокированы… НВ глубоко задумался, как‑то сразу погрустнев и провиснув на стуле. Потом уже на нашей кухне, где собрались соучастники этого «творческого шабаша», он так оценил результат: «Вы создали весьма яркий портрет… Ну, Воробьёв, я тебе покажу «красный фонарь»!…» Это была уже ирония… Слава богу! Он простил нас…

Экземпляр, выданный НВ для оглашения в Томске, так и не увидел свет, хотя публика требовала. Второй экземпляр долгое время хранился у Дёмина, а последний раз я видел его у Ольги Блиновой. Может быть она его опубликует.

Со смешанным чувством вспоминаю я эти эпизоды торжества разбушевавшейся Иронии. С уходом нашей когорты сохранится ли культура весёлого бытового розыгрыша, дерзкой шутки, тонкой иронии, дружеской насмешки? Жаль, если нет…

А с другой стороны, кажется мне, что под конец жизни НВ стал спешить и не хотел тратить время и душевные силы на игры с Иронией. На шутки и саркастические выпады он отвечал усталой гримасой сожаления о неуместной весёлости в серьёзном разговоре… и только. И вообще, почему наши насмешки достаются тем, кого мы любим?

А.С. Пушкин где‑то писал по поводу насмешек и сплетен «света» о выдающихся людях: «черни» хочется возвыситься за счёт унижения знаменитостей. Дескать и знаменитости тоже ничтожные людишки и не лучше нас... Чур меня!..

В этом месте своих воспоминаний я надолго задумался, пока не встретил в мемориальном «Тунгусском вестнике №14» ключевые слова Ольги Блиновой: «одинок», «всегда чужой среди своих». Исключительность крупной личности – вот что делает человека не только объектом любви, но и предметом насмешки! Ироническое отношение к себе и окружающим, к идеям, успехам и поражениям – вот что является последним убежищем и защитой умного человека от идиотизма повседневности.

О, Ирония – ревнивая муза! Одиночество – вот обратная сторона твоей любви!