АЗИМУТ НА ЧАВИДАКОН
Идут дни. На несколько километров вниз по течению изучена Хушма. Взяты первые шлиховые пробы. Проконопаченная лодка лежит на дне реки — мокнет. Летчики нас не забывают, привозят свежие газеты, конфеты, хлеб...
Найти вещество — значит решить проблему. Но где искать его — никто не знает. Конечно, в первую очередь необходимо изучить область поваленного леса. Разве мы имеем право исключать возможность сноса распылившегося в атмосфере вещества ветром в сторону, например, на восток?
Вещество! Как часто мы произносим это слово, даже не задумываясь над его смыслом. А каким оно должно быть, это вещество? Что должно представлять из себя? До сих пор никаких железных или каменных метеоритных глыб в районе катастрофы не обнаружено. Значит, остается искать мелкодисперсные частицы. Каким бы по природе ни было тунгусское тело, при взрыве его составные компоненты обязательно освободились и выпали на землю в виде частиц субмикроскопических размеров.
Но на поверхность земли и до этого выпадала космическая пыль, которая обязательно несла в своем материале подобные частицы.
За год на землю выпадает 1010 тонн космического вещества. Это вещество постепенно оседает и более или менее равномерно распределяется на поверхности земли, образуя так называемый «космический фон». А если сюда добавить и тот факт, что современная индустрия, особенно металлургическое производство, образует достаточное количество шариков (имеющих такие же морфологические особенности, что и космические шарики), способных загрязнить этот фон, то станет понятней вся сложность поиска вещества тунгусского тела. Но должна же быть какая-то закономерность в распределении шариков! Ведь космические, вулканические, ядерные и промышленные шарики должны были рассеяться хаотически, а в случае тунгусского взрыва — по какому-то закону. Это точно. По двум, трем, четырем точкам еще нельзя решить всю задачу. Нужна статистика. Нужен не один год работы....
Утром, в день выхода, Борис Иванович полез купаться в ледяную воду Хушмы. Он плескался, фыркал, а потом, зажав пальцами нос, нырнул. Выпрыгнув, удивленно посмотрел на меня. Я, махнув рукой, полез в воду. Хушма здесь мелкая, ложусь на живот и, посиневший, пулей вылетаю на берег. Вронский смеется надо мной, дает советы... Чтобы как-то сгладить свой «провал», решаю приготовить вкуснейший завтрак. Конечно, в мою прямую обязанность входили и обязанности кока экспедиции, но здесь я решил превзойти себя. Суп гороховый — вот что должно сравнять наш счет! Но очевидно, я перестарался... Лук подгорел, соли бухнул столько, что если бы бросить в это желтое месиво рыбешку, она превратится в селедку. Стыд доконал меня.
Река Хушма
...Впереди идет Вронский. Свободно, легко обходит деревья, перешагивает через кусты, карликовые березки, торфяные бугры. В его походке чувствуется профессиональное, завершенное мастерство таежника, геолога. Сколько троп исшагал этот человек за свою жизнь!?
Мы только один раз взяли азимут и больше компасом не пользуемся. Когда идешь по азимуту, «по дороге без дороги», лучше не спешить. Чем быстрее пойдешь, тем медленнее продвинешься к цели. Парадокс? Нет, закон. С увеличением скорости пропорционально возрастает сопротивление движению и обратно пропорционально повысятся сопротивление движению и расход энергии.
В движениях Вронского ничего лишнего: рюкзак не подпрыгивает при ходьбе, а находится все время на одной высоте, голову он несет ровно, словно это не голова, а сосуд из тончайшего стекла. По-моему, даже комары прониклись уважением к бритой голове Вронского и, перестроив боевые порядки, перешли в психическую атаку на меня. Словно эти твари только и ждали нашего прихода.
Нелегко приходится эвенкам, якутам — всем коренным жителям заболоченных мест! Сейчас «шибка ладна» — на фактории, стойбища вывозится диметилфтолат или репудин — эффективное средство от гнуса. Ну а раньше? Не помню уже, в какой книге я вычитал, что летом неолитический охотник, живший на Ангаре, всегда носил с собой миниатюрный глиняный сосудик с ушками для подвешивания — дымокур, в котором не переставая курился мох, тлели торф и древесные ветки. Неолитические обитатели тайги настолько свыклись с таежным гнусом, что не представляли без него и загробной жизни: вместе с умершим они клали в могилу эти сосудики — дымокуры, столь облегчающие их нелегкую жизнь в реальной земной действительности...
Сбоку, среди деревьев, выглянула Хушма и, убедившись, что мы рядом, снова исчезла за деревьями. Река, как верная собака. Вот так и будем мы вместе идти почти до безымянных озер — цели нашего похода.
Вышли на куликовскую тропу. Пересекли Хушму, которая убегает к пристани.
Сразу за пристанью берем пробу. Вронскому приглянулся высокий бережок. Забравшись под «потолок» террасы, Борис Иванович набирает полный лоток земли и спускается к Хушме для промывки. Вообще-то бортовое опробование применяют при поисковой разведке рудных тел, дающих механические ореолы, а пробы на шарики берутся на горизонтальных участках рельефа. Очевидно, Вронский преследует какую-то свою цель... Но он пока молчит, и я не спрашиваю.
Закончив все процедуры по отбору шлиха, мы двинулись дальше. Хушма, с красивыми берегами, небольшими плесами, укрытыми пенистой ватой, искрящейся водой на шиверах, надвигалась на нас. Она заигрывала, завлекала нас все дальше, соблазнительно приоткрывая свои кружевные лесные наряды. Хушма не торопилась, не заискивала перед нами, не была назойлива, когда показывала все новые и новые уголки своих владений: одни были окружены плотной стеной леса, тогда в воздухе парили сумрачно-синие сырые краски, другие — просторные, залитые солнцем, с приветливо кивающими трясунчиками.
У каждой реки, как и у человека, свой характер. Есть реки злобные, вечно чем-то недовольные, на порогах плюющие в лицо брызгами холодной воды. Есть реки нежные, добрые, умеющие постоять за себя в борьбе с камнями. Они, подобно голубым лентам, вплетаются в косы леса, ласкают взор гармоничностью и своей общительностью обвораживают человека.
Борис Иванович остановился, выдернул платок из клапана штурмовки и принялся вытирать лысину. «Жарко!» Мне тоже. В маршруты я всегда надеваю штурмовку на голое тело. Уж пусть мокнет от пота только одна куртка... Но сейчас штурмовка намокла так, что хоть выжимай... Лицо и руки горят от укусов паутов и мошек, словно нахлестанные крапивой.
Азимут вывел нас на гипсовое обнажение. Бледно-розовые бока его круто ныряют в кусты, зарываются под сухой ковер ягеля и, выпрыгнув у самого берега, отвесно падают в воду. Целые блоки селинита лежат в воде, и Хушма в этом месте играет красными и белыми цветами, словно накинула ей природа на шею ожерелье из самоцветов.
На пути вырастают гряды камней. Перевалив одну из них, мы останавливаемся — впереди стоит мертвый лес, увешанный черными тряпками лишайников. Хилые деревья, с шелушащейся корой, замерли, будто в ожидании какого-то чуда, способного исцелить их, вернуть им жизнь. Но химическая жажда мхов гнала их вперед через весь этот обреченный лес. Мхи тыкались в камни, просачивались между деревьями, скребли и царапали кусты своими щупальцами, пожирали белки, клетчатку умирающих растений и все это растворяли в себе. Смертоносный полк микроорганизмов, выслав далеко вперед разведчиков — бактерий, катился на плато.
Мы решили пересечь его. И пожалели... Ноги проваливались в какие-то ямы, увязали по колено в хрустящий мох. Мы ползли на коленях, прыгали на поваленные деревья... Над головами кружила мошка, висел звон сибирских паутов. Это не твари, а звероящеры. Руки у меня расчесаны до крови, и нет сил унять зуд укусов...
Вронский устал. Вот под его тяжестью сломалась молоденькая лиственница, вот еще... Я ускорил шаг... Одна нога Вронского застряла, он начинает падать, но в последний момент выдергивает ногу из западни, и она принимает на себя всю тяжесть тела.
С трудом добравшись до склона горки, мы присели «на перекур». Борис Иванович жалуется на сердце — как-никак 63 года. Я забираю у него почти весь груз. И снова мы ползем по карликовой березке, часто отдыхаем, с головой зарываясь в штурмовку, спасаемся от паутов... Лес стал противен мне до чертиков. Солнце не радует, а озлобляет яркостью и сухостью.
Наконец открылось озеро. Подход великолепный. Гладкий ковер торфяников постепенно поднимается к небу. Шелковистая степь с белыми, коричневыми, алыми, зелеными, голубыми заплатами лежит перед нами огромным осколком радуги.
Привал. Борис Иванович вытаскивает из рюкзака маленькую резиновую лодку, желонку, для отбора данных проб. Приступаем к работе.
Тунгусское тело при взрыве превратилось в пыль, в газ, в пар. Вещество медленно оседало на поверхность земли — на тайгу, сопки, болота, реки и озера. Особенно интересны для нас бессточные озера, такие, как это. Пыль, осевшая на его дно, покрылась новыми осадками и как бы законсервировалась. Аналогичное явление происходит на ледниках.
...Отплытие откладывается на 10 августа. Нет Янковского, с прилетом которого мы должны начать поиски загадочного камня на Чургиме. О проведении работ по классификации термокарстовых образований в районе болот и распределении их на отдельные группы Вронский пока молчит.
В мае 1960 года Вронский подарил мне оттиск своей статьи «Тайна тунгусской катастрофы». Здесь он вновь возвращался к проблеме термокарстовых образований, которым Кулик посвятил несколько лет жизни и не получил эквивалентной отдачи.
Внимательно изучив аэрофотоснимки, Вронский отметил следующую особенность: территория, лежащая в междуречье Чамбы и Кимчу (район катастрофы), отличается от других участков массовым развитием термокарстовых образований. Они как бы приурочены к очень ограниченной площади, удивительно точно вписывающейся в зону поражения. Случайно ли это? «Нет!» — говорит Вронский и высказывает предположение, что «толчком к массовому развитию термокарстов в этой части района послужило падение многочисленных обломков метеорита».
Мне понятно нетерпение Вронского увидеть чургимский камень и обстоятельно изучить термокарст Великой котловины.
Сама история находки и утери каменной глыбы летом 1930 года интересна и драматична.
Однажды в поисках дичи К. Д. Янковский пробирался по ручью Чургим. Внимательно осматривая деревья, берег, он увидел странную глыбу необычайной ячеистой структуры, покрытую буроватой пленкой. Янковский достал нож и царапнул ее. Характерной черты, которая должна бы остаться от железа, не было. Янковский снова и снова царапал глыбу. Неужели камень? Компас. Он-то уж скажет точно... Оттянута пружина, всколыхнулась стрелка, как лодочка на волнах. Никакого движения, ни малейшей реакции. Да, это обыкновенный камень. В сердцах чертыхнувшись, Янковский зашагал дальше. Ведь тогда все были уверены, что метеорит железный. Но что-то заставило его оглянуться назад... Ну, конечно, форма, вид — все говорило о метеоритном происхождении этой глыбы. Янковский еще раз внимательно осмотрел ее, измерил. Камень был длиной около двух метров, высотой 80—90 сантиметров и шириной около метра. Ну камень алатырь и только... Янковский сфотографировал его и ушел.
Но вот в 1958 году Вронский делает предположение, что, «судя по предварительным данным собранным экспедицией 1958 года.., Тунгусский метеорит был не железным, а скорее всего каменным». Вронский отправил письмо в Шиткино Иркутской области Янковскому с просьбой выслать фотографию Чургимского камня и сообщить подробней о месте находки.
Это письмо потрясло Янковского. Как, неужели он прикасался все же к осколку метеорита?! Неужели он держал в руках нити разгадки тайны?! С огромным трудом ему удалось отыскать фотографию, но место, где он сфотографировал глыбу, Янковский не мог вспомнить. В 1959 году Вронский «обшарил» Чургим и ничего не нашел. Поэтому сейчас он с нетерпением поджидает Янковского. Но что-то случилось с Константином Дмитриевичем. А без него не стоит начинать новые поиски.
Моем шлихи. Бумажные капсулы, хранящие результаты нашего труда, прячем в ворохе вещей. Красные точки покрывают 200-тысячный планшет района работ, как ягоды брусники блестящий мох болот. Металлические шарики. Вес их 0,00001 грамма. Размеры — 80— 100 микрон. Шарики невозможно увидеть невооруженным глазом, однако, мы знаем, что они лежат в наших капсулах и говорим о них, как о каком-то большом, осязаемом веществе макромира.
Придвинувшись близко к костру, Вронский низко склонился к блокноту. Иногда он поднимает голову и смотрит не мигая на огонь, а потом снова кланяется костру и что-то записывает. Карандашик, привязанный капроновым шнурком к блокноту, бегает по белому полю, как собачонка на привязи. Преданность Вронского дневнику фанатична. Днем он ни на минуту не расстается с ним. Короткие перекуры, дежурство у костра, все свободное время он проводит с этой пухленькой коричневой книжечкой. Замечаю за собой, что и я начал больше уделять внимания записям, учусь у Вронского усидчивости, его методу работы...
Есть предположение, что глыба льда, которая, очевидно, упала здесь в 1908 году, как считают некоторые ученые, не что иное, как голова кометы. Ничтожнейшей кометы из всех комет, которую могли и не заметить астрономы при движении ее в солнечной системе. Вторгнувшись в атмосферу Земли, комета взорвалась. Но кометный лед далеко не чистый, в нем много минеральных примесей. В результате взрыва эти минеральные примеси освободились и выпали на землю в виде оплавленных шариков.
— Значит, если в данном районе окажется повышенное содержание магнетитовых шариков, - спрашиваю я, - то загадка решена?
— Нужно еще доказать, что шарики принадлежат именно комете, - отвечает Вронский. Слишком много трудностей стоит перед нами и необходимо исследовать их пядь за пядью, не спешить, не терять уже найденные ориентиры...
Да, еще рано делать обобщения. Еще мало собрано фактов. Отсюда и закономерна задача, поставленная Вронским , - искать осколки каменного метеорита. Другие ищут факты, подтверждающие взрыв кометы. Третьи - следы ядерного метеорита. Четвертые - и то, и другое, и третье. Люди идут разными путями, то опережая, то отставая друг от друга, но все вместе продвигаются к одной цели. И не беда, что лично я не знаю сейчас хотя бы приблизительно, что же это было все-таки. Важно то, что я своими ногами протаптываю неисследованные азимуты, своими руками помогаю другим разбирать "завалы"на пути.
— Борис Иванович, взрыв вызвал низовой пожар... Нет, не так... Допустим, что шарики после взрыва осели на землю. Но ведь после этого были еще пожары. А если максимаьные температуры при низовых пожарах, особенно когда горят хворост и пни, доходит до 700 - 900 градусов, то эти магнетитовые шарики могли подвергнуться горячему окислению, то есть перекалиться. Это, очевидно, заставило железо перейти в другую валентность... И тогда мы получим "грязные"результаты?
— Да, надо учесть все возможные факторы... Надо учесть... - задумчиво говорит Вронский и снова склоняется над блокнотом.
С реки потянуло холодом. Ниже нашей стоянки, там, где Хушма раздвигала свои берега, образуя тихий плес, все закрыл туман. Лиственницы и березы, растущие по берегам, казалось. спали в белоснежных перинах.